— Вы считаете себя колхозником?

Пока Медведев собирался ответить, Гапа уже посыпала говорком:

— А то як же? В МТС механики есть, хай воны и ремонтируют. А Михайло в колхозе работает, от колхоза плату получает…

— В эмтээсе он колхозный, а в колхозе он эмтээсовский, — вмешалась Анна. — Намедни надо было колхозникам помочь на лесосеке, так он сразу перевернулся на эмтээсовского! У всех у них такое заведение. В колхозе они эмтээсовские, а в эмтээсе колхозные… Одно слово — промежуточные.

— Ну и промежуточные! — сказала Гапа. — Яка радисть! Оплата им от колхоза, а команда от MТС. Повертись-ка меж директором и председателем!

— Это он-то вертится! Да твоего Михаилу тремя тракторами не повернешь… — Анна вышла, не взглянув на квартирантов.

Курганов, простившись, пошел за ней. Тот подъем, который захватил ее на минуту, схлынул, прежнее подавленное состояние овладело ею, но прежней отчужденности уже не было.

Она вышла на улицу проводить Курганова. Сумерки загустели. Наискось падали густые снежные хлопья на черные бревна изб, на черный платок Анны.

Свинцовый свет гаснущего дня ложился на холмы, на чернь далекого леса.

— Так договорились, Анна? Жить здесь и жизнь налаживать?

— Что ж, — ответила она вяло. Глубже натянула платок на голову и молча следила, как подъехала машина, как садился в нее Курганов. Только тогда, когда он уже из машины протянул ей руку, прощаясь, она не спросила, а печально подумала вслух:

— А может, и ты тоже… из варягов? С водой пришел, с водой и уйдешь…

Вечером Курганов добрался до Ухабина и зашел в райком.

Запах масляной краски, дорожки в коридоре, вечерняя полупустота — все было привычно. Кое-где в тиши и безлюдье отделов еще виднелись склоненные над столами фигуры.

— Аппарат у нас дисциплинированный! — в первые же дни работы сказал Курганову второй секретарь Вострухов. Он любил слово «аппарат» и то и дело говорил: «у нас в аппарате», «мобилизовать аппарат», «дать задание аппарату», — и это почему-то раздражало Курганова.

Работники райкома были, как правило, людьми пожилыми и работали в райкоме многие годы. Единственным молодым по возрасту и стажу был Вострухов. Три года назад он работал секретарем соседнего райкома. Сперва его там хвалили, а потом сняли как несправившегося и послали в Ухабино заведовать отделом. За три года он превратился во второго секретаря. Кое-кто настаивал на том, чтобы сделать его первым. Своего невольного соперника Курганова он встретил дружелюбно, О своей работе первым секретарем рассказал коротко и с горечью:

— Мечтал поднять район… И, кажется, даже начинал поднимать! Но знаете, как у нас бывает. Не дотянешь — бьют… Перетянешь — тоже бьют…

Работал он много и горячо. Курганову претило то, что на совещаниях Вострухов часто повторял: «Теперь под руководством Трофима Демидовича», «Трофим Демидович правильно решил вопрос».

«Что он взялся поминать меня? — досадовал Курганов. — Или боится, чтоб не заподозрили в соперничестве, и перебарщивает со страху?»

Проходя мимо его кабинета, Курганов увидел свет и подумал: «И это каждый день… Может, и перебарщивает со страху, но работает не за страх, а за совесть!».

Курганов сидел, углубившись в бумаги, когда в кабинет вошел Вострухов. Небольшой, аккуратный, с выпяченной грудью и маленькой, закинутой назад головой он чем-то напоминал воинственного, напыжившегося воробья.

— Садись, — сказал Курганов. — Давай займемся «папкой нумерованных тревог секретаря райкома».

Вострухов достойно улыбнулся над известной всему райкому папкой.

— О первой нашей тревоге, о слабости ряда колхозных партийных организаций, мы говорим каждый день, А вот о тревоге номер два — МТС, — продолжал Курганов.

— Вы уже знаете?

— Что знаю? Что по заявке ничего нет? — Вострухов? сделал протестующий жест, но Курганов, увлеченный своим, не заметил этого. — Знаю. Нелепость! Мощность тракторного парка возросла вдвое, а урожаи те же. А почему? Представь крестьянина, который держит стадо битюгов, а к ним ни сбруи, ни саней. Наши битюги-тракторища стадом стоят в МТС. А к ним ни саней, ни самосвалов, ни транспортеров, ни погрузчиков. Плугов да борон — и тех нехватка! Механизация без организации. Производство зерна массовое, техника высокой стоимости, а поток не организован. Просишь необходимое — отказ! Придется тебе съездить в область с этой заявкой.

— Что ж! Я съезжу, — согласился Вострухов таким терпеливо-снисходительным тоном, каким нянька соглашается с беспокойным ребенком.

Курганов заметил это и засмеялся.

— Я упрям. Я таки хочу подключить тебя. Вот номер три. Гляди. Сделали мне анализ расхода трудодней. Впечатляющая картина! На то, чтоб собранное зерно вывезти, высушить, очистить, идет столько же трудодней, сколько на то, чтоб посеять, вырастить и убрать с поля. Трудодни текут на токах! И зерно утекает на токах. Осени в районе дождливые, а крытых токов мало. Договоримся с лесозаводом, чтоб готовили материал для стандартных токов. Мобилизуем людей, каждой бригаде — крытый ток.

Чем больше увлекался Курганов, тем больше снисходительного сожаления источали глаза Вострухова.

— Смотришь ты на меня, как стреляный воробей на птенца, — сказал Курганов. — Но ведь я с тобой говорю о существенных вещах. И с кем, как не с тобой, мне о них говорить!

Увлечение Курганова охладевало под взглядом Вострухова. Однако он решил сделать еще одну попытку.

— Тревога за номером четыре касается зарослей и залежей и невольного нашего очковтирательства.

Сразу по приезде Курганов настоял на проверке севооборотов, и выяснилось, что залежи, освоенные по сводкам, остались нетронутыми, а исконные пашни уменьшались год от года, захлестнутые лесною петлей. Трактористы зачастую недопахивали одну-две загонки трудной земли у самого леса. Недопаханные окраины пашен быстро прорастали мелкой лесной порослью. На следующий год трактористы отступали еще на ползагонки от поросли — и леса наступали на пашни. Надо было браться за разработку залежей и порослей, а трактористы шли на это неохотно.

— Опять дело на первый взгляд частное, а по существу принципиальное, — говорил Курганов. — В чем суть? В основе оплаты не главные показатели, а второстепенные. Не продукция, не рост производительности, а гектары мягкой пахоты, экономия горючего и другая мелочь. Колхозники уговаривают трактористов пойти на разработку залежей, там, мол, урожаи, больше! А что им урожаи? Им платят прежде всего не за урожаи, а за гектары!

— Это вам Петрушечкин нажаловался? На его слова нельзя полагаться, — вздохнул Вострухов и спросил с такой осторожностью, с какой с тяжелобольным говорят о его болезни: — Трофим Демидович, вы ездили сегодня в МТС и в колхоз «Красный Октябрь»? Как там?

«Кого он жалеет? Меня? Глядит, будто у меня рак или чахотка», — подумал Курганов и бодро ответил:

— В колхозе что надо. Приедешь — уезжать не хочется. А в МТС разброд. Одно хорошо—Петрушечкин раздобыл-таки материалы.

— Трофим Демидович, а вы знаете, каким образом он раздобыл материалы? — раздельно, медленно и все тем же сочувственным тоном спросил Вострухов Курганова.

— Как раздобыл? Поговорил по-партийному с заводскими коммунистами…

— Жаль мне вас приземлять, Трофим Демидович. Жаль отвлекать от высоких ваших материй. Но придется. Беда случилась. Украл он материалы!..

— В каком смысле украл? — Курганов вспомнил измученное лидо, по-детски доверчивые глаза Петрушечкина.

— К сожалению, в самом прямом смысле! Сейчас сообщили по телефону из области…

«Или я дурень, или земля вверх дном? — думал Курганов. — Тот, кого считал своей опорой в МТС? Или… или мне действительно только писать диссертации?»

— Что сообщили? Как сообщили?

— Из охраны завода. Погрузили через забор в машину с помощью одного из мастеров. Грузил ночью через забор воровским образом.

«Секретарь партийной организации ворует через забор баббит и олово!..»

— И еще одна неприятность, к сожалению! Насчет колхоза «Крепость социализма». Мне уже давно сигнализировали о разных подозрительных махинациях. Но улик не было.