Она простояла так долго у окна, пытаясь представить, в каком направлении появится Дикс и как он найдет ее комнату, что только каминные часы указали ей на то, что прошло довольно много времени.

Вечернее солнце проблескивало сквозь огромные, кристальные, квадратные облака, что вернуло ее блуждающие мысли к тому факту, что она должна собрать свои вещи в чемодан, с которым она уйдет.

И только тогда, в ужасе, она обнаружила, что ее вещи уже распаковали. Вся ее одежда была развешана по шкафам и аккуратно уложена в ящики красивых инкрустированных комодов, стоявших вдоль стен бледно-персикового цвета.

Но что было самое ужасное, так это то, что все ее чемоданы и дорожные сумки исчезли. Она лихорадочно стала их искать, заглянув даже в буфеты и в маленькую кафельную ванную комнату в надежде найти их там.

Это был удар, которого она не ожидала, она в отчаянии думала, что же ей теперь делать. Нажать кнопку звонка и попросить принести ее чемодан выглядело бы очень странно со стороны гостя, который только что прибыл.

«Почему, почему, – спрашивала она себя, – Дикс не взял меня с собой сегодня утром, когда я умоляла его сделать это?»

Все становилось час от часу не легче, и она решила, что теперь она сможет взять с собой только узелок с вещами.

«Как цыганка», – подумала она, усмехнувшись.

Она собрала некоторые вещи из всего, что она имела, – ночную рубашку, смену нижнего белья, пудру, чулки и носовые платки, завернув все это в тонкую шаль, которую она иногда надевала по вечерам. Затем она спрятала узелок в шкаф и начала переодеваться.

После ванны она почувствовала легкое облегчение. Собственно, почему она так волнуется? Она же уверена в одном, в том, что она может положиться на Дикса. Раз он сказал, что придет за ней, значит, он так и сделает.

Может быть, ему удастся подкупить одного из слуг, который проводит ее вниз и выведет через заднюю дверь к тому месту, где ее будет ждать Дикс.

Она вспомнила, как легко он проник в отель «Кларидж» и прошел в спальню Лью без видимых усилий, он даже не вызвал ни у кого подозрений. Почему бы ему не сделать и сейчас то же самое?

Элоэ взяла из шкафа свое простенькое черное вечернее платье и надела его через голову. «Вчера вечером, – подумала она, – я выглядела блестяще в платье, которое одолжила мне Жанна. Сегодня Золушка возвращается назад к своим лохмотьям, в которых она выглядит скромненько и серенько».

Только она собралась подумать, какой пояс ей лучше надеть, цветной или однотонный, бархатный, черный, как вдруг раздался стук в дверь.

– Войдите, – сказала она.

В комнату вошла горничная в кружевном чепчике и таком же переднике.

– Я принесла вам это, мадемуазель, – сказала она, протягивая Элоэ серебряный поднос, на котором лежал великолепный корсаж с приколотыми к нему розовыми розами.

– Для меня? – удивилась Элоэ. – Вы абсолютно точно уверены, что это не для мисс Лью Деранж?

– Нет, для вас, мадемуазель, – с улыбкой ответила горничная.

– О, благодарю вас.

Розы были приколоты к корсажу проволокой, а их стебли обернуты серебристой фольгой. Она приложила корсаж к платью и увидела, как его суровая простота преобразилась в нечто радостное и нарядное.

– Это как раз то, что мне нужно, – воскликнула она и только сейчас поняла, что горничной в комнате уже нет и разговаривает она сама с собой.

Она приколола корсаж, прошлась в последний раз щеткой по своим светлым волосам, которые мягко рассыпались по ее плечам, и вышла, направившись в спальню Лью.

Она постучала в дверь, страшась того, что Лью ей может сказать, страшась момента, во время которого, как она чувствовала, Лью разразится признаниями о том, что она думает о герцоге. С облегчением она увидела, как обе, мать и дочь, выходили из другой двери апартаментов.

– А вот и ты, Элоэ! – воскликнула миссис Деранж. – Я думаю, мы должны спуститься вниз. Герцогиня сказала мне, что перед ужином они встречаются в «Гранд-салоне».

На Лью было восхитительное красное атласное платье, которое было доставлено от одного из знаменитых французских кутюрье. «Она выглядит так, – подумала Элоэ, – как будто только что сошла с картины восемнадцатого века. Она вполне может сойти за одну из своих прародительниц в этом платье с широкими, ниспадающими волнами юбками, которые шелестят, задевая перила огромной лестницы, пока мы будем медленно спускаться на первый этаж».

На Лью не было никаких цветов. У миссис Деранж к плечу была приколота орхидея, и Элоэ предположила, что цветы всегда посылались гостьям перед ужином. Замечательный штрих, но тут же озадачилась, а не обидится ли герцог на то, что Лью не оценила такого жеста.

Герцогиня уже была в «Гранд-салоне», и герцог рядом с ней в своем кресле на колесиках. Элоэ показалось, что мать и сын что-то горячо обсуждали, когда они вошли, и герцогиня выглядела слегка озабоченной.

Тем не менее она была приучена к тому, чтобы не показывать своих эмоций. Она сразу же поднялась и пошла к ним.

– Надеюсь, что вы нашли все, что вам необходимо, – сказала она. – А также оказали должное внимание вашей горничной.

– Все было отлично, – ответила миссис Деранж. – А Жанна просто на седьмом небе от того, что она вновь оказалась в частном жилом доме. Она так часто мне рассказывала о великолепии французских домов. Мы не можем предложить ей в Америке ничего подобного, что могло бы сравниться для нее с прелестью проживания в доме.

Герцог засмеялся.

– Боюсь, это типично для многих. Мы, французы, ворчим, когда живем дома, но стоит нам попасть за границу, как наши воспоминания становятся просто золотыми.

Он повернулся к Элоэ и спросил:

– А вы не находите, что и вы вспоминаете только приятное и забываете о плохом, когда вы оторваны от дома?

– Я думаю, что, когда человек скучает по родному дому, все для него выглядит в лучшем свете, чем то было на самом деле, – ответила она.

– А вы скучаете по дому?

– Не сейчас. Я в таком восторге от того, что нахожусь здесь. Единственное, чего я хочу, это то, чтобы мой отец смог увидеть «Шато». Он так часто о нем говорил.

– Вы должны приехать сюда вместе с ним, – сказал герцог. – Я хотел бы, чтобы он почувствовал гордость от того, что я сделал, чтобы сохранить фамильные сокровища.

Элоэ про себя подумала: «Повторит ли он свое приглашение после того, как я сбегу. Что он скажет завтра, когда они обнаружат, что моя спальня пуста? Интересно, как скоро они узнают о том, что я сбежала с мужчиной, который разыскивается полицией?»

Она слегка вздохнула. Герцог взглянул на нее.

– Вы несчастны? – спросил он.

Он произнес это тихим голосом, так, чтобы остальные не слышали, а в его глазах светилось что-то, что требовало правды.

Она утвердительно кивнула.

– Не надо, – сказал он. – Счастье всегда подстерегает вас там, где вы его не ждете, а оно стоит того, чтобы его дождаться.

Он говорил с каким-то глубоким, внутренним убеждением, что сделало Элоэ безмолвной, и все же его слова вызвали в ней неожиданный шквал дурных предчувствий и опасений: «А вдруг счастье не поджидает меня за углом? А вдруг Дикс уже мертв или ранен, или находится в тюрьме? Что если я прожду его всю ночь, а он так и не придет? Что я буду делать? Что я смогу сделать?»

В этот момент ей показалось, что все, что сейчас происходит – какой-то кошмарный, неприятный сон: красота комнаты, люди, сидящие в ней, даже она сама, все было нереальным, каким-то бесплотным.

Только Дикс имел значение, только Дикс и его проблемы заполнили собой весь мир, без исключения.

Как будто из дальнего далека до нее донесся голос герцогини.

– Прошу меня извинить, если ужин будет задержан, – сказала она. – Мы ждем еще других наших гостей.

– Пьер всегда опаздывает, – проворчал герцог. Герцогиня повернулась к миссис Деранж.

– Боюсь, мой младший сын славится своей непунктуальностью, – сказала она. – И он ведет с собой еще своего друга.

– Граф Пьер, мадам! – объявил дворецкий.