Вопрос о париях не имеет никакого отношения к вопросу о четырех различных, но равных между собою, кастах. Мы увидим, с какой пылкой страстностью Ганди, не переставая, боролся против этой социальной несправедливости: и это одна из самых волнующих сторон его апостольства. Для него в этом позор индуизма, гнусное извращение истинного учения, грязное пятно, и он страдает от этого невыносимо.

«Я предпочту быть изрезанным на куски, — пишет он, — чем не признать моих братьев из отверженных классов… Я не стремлюсь к возрождению; но если оно свершится, то я хочу возродиться среди „нечистых“, чтобы разделить их обиды и работать для их освобождения»…

Он взял к себе. маленькую девочку из нечистых и с нежностью говорит об этом прелестном бесёнке, который создавал непогоду и солнечные дни в его доме.

Я сказал достаточно, чтобы показать, под покровом индусского Credo, большое евангельское сердце. Это Толстой, — но более нежный, более умиротворенный и, если я осмелюсь сказать, более естественный «христианин», в общем смысле этого слова: ибо Толстой был христианином меньше по натуре, чем силою своей воли.

Но где особенно сказывается сходство этих двух людей, где, быть может, влияние Толстого было наиболее действительно, это в осуждении, вынесенном Ганди европейской цивилизации.

Начиная с Руссо, процесс против цивилизации не прекращался; в нем выступали самые свободные умы Европы, и пробужденной Азии стоило только почерпнуть в книгах жалоб, чтобы составить громадное «дело» против своих завоевателей. Ганди не замедлил сделать это, и в Хинд Сварадж он приводит список этих обвинительных книг, среди которых большинство написано англичанами. Но книга, против которой нет возрождений, это та, которую сама европейская цивилизация написала кровью племен, угнетенных, ограбленных и обесчещенных во имя лживых принципов, и особенно блестящее разоблачение этой лжи, этой жадности, этой жестокости, бесстыдно выставленных на показ перед лицом всего мира, дала последняя война, так называемая «война за цивилизацию». Столь велика была бессознательность Европы, что она привлекла к ней народы Азии и Африку чтобы они увидели ее наготу. Они увидели ее и оценили.

«Последняя война обнаружила сатанинскую природу[32] цивилизации, которая господствует в современной Европе. Все законы общественной морали были попраны победителями, во имя добродетели. Никакая ложь не считалась слишком неблагородной, когда она могла оказаться полезной. За всеми преступлениями скрывались самые грубые, чисто материальные мотивы. Европа — не христианская страна. Она поклоняется Маммоне».

Вы найдете подобные мысли двадцать раз выраженными на протяжении пятилетия в Индии и в Японии. Даже у тех, которые слишком осторожны, чтобы провозглашать их во всеуслышание, это убеждение выгравировано сейчас в мозгу. И это еще не самый гибельный результат пирровой победы 1918 года. Но Ганди не нужен был 1914 год, чтобы увидеть истинное лицо цивилизации: она показала ему себя без маски за двадцать лет его жизни в Южной Африке. И в своем Хинд Сварадж в 1908 г. он возвестил, что «современная цивилизация» есть «великий порок».

Это цивилизация только по названию, — говорит Ганди. По выражению индуизма, она является «черной годиной, годиной мрака». Она делает материальное благо единственной целью жизни. Она нисколько не заботится о благе душевном. Она сводит европейцев с ума, она превращает их в рабов денег, она делает их неспособными к миру и даже к внутренней жизни; она является адом для слабых и для трудящихся классов; она подрывает жизнеспособность рас. Эта сатанинская цивилизация разрушится сама собой. Она есть подлинный враг Индии, в гораздо большей степени, чем англичане, которые, как люди, вовсе не злы, но больны своей цивилизацией. Поэтому Ганди нападает на тех из своих соотечественников, которые хотели бы изгнать англичан, чтобы сделать Индию «цивилизованным» на европейский манер государством. Это была бы, — говорит он, — «натура тигра, без самого тигра». Нет, великое и «единственно нужное усилие должно быть направлено к тому, чтобы изгнать западную цивилизацию».

Имеется три класса людей, против которых Ганди восстает с особенной резкостью: чиновники судебного ведомства, врачи и учителя.

Желание устранить последних понятно, ибо они отучили индусов от их собственного языка, от их собственной мысли; они приводят ребенка к национальной деградации. Кроме того, они обращаются только к разуму; они пренебрегают его сердцем, они не обращают внимания на характер. Наконец, они принижают значение физического труда, и настоящим преступлением является это чисто литературное воспитание народа, 80 процентов которого занято земледелием и 10 процентов промышленностью. — Профессия чиновников судебного ведомства безнравственна. Суды в Индии—это орудие британской власти; она разжигают раздоры между индусами и в общем они только поддерживают и умножают во всей стране ссоры и несогласия. Это весьма выгодное использование дурных инстинктов. — Что касается врачей, то Ганди признается, что был привлечен вначале их профессией, но вскоре он понял, что она недостойна уважения. Медицина Запада занята исключительно тем, чтобы облегчать телесные страдания, но ни в какой мере не заботиться о том, чтобы вырывать с корнем причины болезней, которыми в большинстве случаев являются пороки; можно даже сказать, что она их культивирует, давая испорченным людям средства потакать им с наименьшим риском. Таким образом, она содействует деморализации народа; она изнеживает его своими рецептами «черной магии»,[33] отвращающими его от героической дисциплины тела и духа. Этой фальшивой медицине Запада, которую Ганди часто клеймил с превосходящей всякую меру страстностью, он противополагает настоящую, предохраняющую медицину, которой он посвятил один из своих небольших популярных сочинений: A guide to Health (Спутник здоровья), плод двадцатилетнего опыта. Это трактат столько же моральный, сколь и терапевтический: ибо «болезнь есть результат не только наших поступков, но и наших мыслей», и сравнительно просто указать правила для предупреждения зла, так как «все болезни имеют одно и то же происхождение, будучи обусловлены тем, что люди не следуют естественным законам здоровья. Тело — это обиталище бога. Должно сохранять его в чистоте». Впрочем, в предписаниях Ганди (с чрезмерным упорством отрицающего испытанные лекарства) есть много здравого смысла, но они проникнуты крайний нравственным ригоризмом.[34]

Но душа современной цивилизации (железный век: железное сердце) — машина. Это чудовищный идол. Он должен быть низвергнут. Страстное желание Ганди заключается в том, чтобы современный машинизм был с корнем вырван из Индии. Индии, свободной, но унаследовавшей английский машинизм, он предпочел бы Индию, попрежнему порабощенную английским рынком.

«Все же лучше покупать манчестерские ткани, чем завести в Индии манчестерские фабрики. Индийский Рокфеллер стоил бы не больше, чем всякий другой, Машинизм это великий грех, он порабощает народы… И деньги это яд, подобно половому разврату…»

Но, спрашивают индусы, захваченные современными идеями, что же станет с Индией без железных дорог, без трамваев, без крупной индустрии? — «А разве она не существовала раньше?» возражает Ганди. «Тысячи лет Индия остается незыблемой, единой, среди изменчивого потока царств. Все остальное прошло. Она сумела завоевать, на протяжении тысяч лет, власть над собой и науку счастья. В этом ей нечему учиться от других. Она не хотела машинизма больших городов. Древний плуг, прялка, старинное туземное воспитание обеспечили ее мудрость и ее благосостояние. Нам надо вернуться к древней простоте, не сразу, конечно, но мало-по-малу, с терпением, подавая пример друг другу…»

Такова сущность мысли, и это важно. Она предполагает отрицание прогресса и почти отрицание европейской науки.[35] Эта средневековая вера грозит таким образом столкнуться с бурным порывом человеческого духа и быть разбитой в куски. Но прежде всего будет, быть может, осторожней сказать не «человеческого духа», но «духа человека»: ибо если можно верить (а я верю) в симфоническое единство мирового духа, то оно слагается из множества различных голосов, из которых каждый исполняет свою партию. И наш молодой Запад, увлекаемый своим ритмом, не задумывается достаточно над тем, что он не всегда дирижировал симфонией, что закон прогресса сопряжен с затмениями, обратными движениями и возобновлениями, что история человеческой цивилизации есть, точнее говоря, история цивилизаций, и что если в каждой цивилизации можно констатировать прогресс (хотя бы изменчивый, хаотичный, с изломами, иногда с остановками), то ни в коем случае нельзя сказать с уверенностью, что какая-нибудь одна из великих цивилизаций выше другой.