Они мчались с такой скоростью, что отвечать было трудно, да, впрочем, видимо, и не нужно.

Дорогу освещал лишь тусклый свет луны. Клеона понимала, как опасно ехать в темноте без света, без луны, да еще по незнакомой местности.

Они проехали мили три или четыре, прежде чем герцог заговорил вновь.

– Как вы узнали об этом? – спросил он.

– Я подслушала под окном, – ответила Клеона.

У него дрогнули губы и насмешливо заблестели глаза.

Герцог спрыгнул на землю и протянул руки. Клеона почувствовала, как он обхватил ее за талию, и даже в этот короткий миг ощутила внезапный восторг; в жилах закипела кровь, в горле перехватило дыхание.

Голос его прозвучал резко и бесстрастно.

– Вы умеете ездить верхом? – спросил он.

– Конечно.

– Дальше мы поскачем верхом. Я рассчитывал, что со мной будете не вы, а Фредди.

– Вы рассчитывали на такое? – начала было она, но поняла, что он не слушает.

Хозяин постоялого двора торопливо вышел к ним с бутылкой вина и двумя бокалами. Герцог наполнил их и один вручил Клеоне.

Она отрицательно покачала головой.

– Спасибо, но мне не нужно, – сказала она.

– Не глупите! – Он говорил чуть ли не со злостью. – У нас впереди долгий путь. Одному Богу известно, хватит ли у вас сил.

Без возражений она осушила бокал. Вино обожгло ей горло, вернуло на щеки румянец, согрело холодные руки.

Герцог бросил на поднос с бокалами несколько монет, и вновь перед ними расстилалась дорога. Теперь они скакали еще быстрее. Под Клеоной была лошадь, о какой она всегда мечтала, чуткое резвое животное, которое откликалось на каждое касание ее руки.

Они ни разу не задержались с того самого мгновения, как отправились в путь. Разговаривать теперь было невозможно, оставалось лишь мчаться бок о бок в бешеной скачке сквозь ночь, в которой бушевали все стихии сразу. Они испытали и дождь, и ветер; на какой-то миг все стихло, показалась луна, и стала ясно видна дорога. Но тучи вновь затянули небо. Было несколько страшных минут, когда они сбились с дороги и пришлось возвращаться назад.

Клеона тревожно оглядывалась в сторону Парижа, но вокруг была лишь темнота да слышался неизменный топот лошадиных копыт. На постоялых дворах они меняли лошадей, сколько раз, она сбилась со счета. Каждый раз герцог трубил в охотничий рог, и после зычного «толли-хо!» – крика, каким традиционно науськивали гончих на лисьей охоте, – из конюшни торопливо выводили коней, конюхи подбегали к их собственным усталым животным и появлялся хозяин с вином.

Чем дальше в ночь, тем крепче становилось вино, пока Клеона не поняла, что пьет огненный коньяк, вонзавшийся в горло точно клинок. Но она была рада этому, ибо атласные туфельки насквозь промокли от дождя и ноги у нее до того закоченели, что она их просто не чувствовала.

Грубое седло натерло ей ноги, покрытые лишь тонкими чулками. Сообразив это, на одном из постоялых дворов герцог потратил несколько драгоценных минут, потребовав обычное седло на лошади Клеоны заменить дамским. Она была благодарна ему, но не смогла высказать это словами.

Вновь она порадовалась плащу Бонапарта. Теперь он прикрывал не только порванное и перепачканное платье, но и заляпанные грязью чулки, покрытые синяками ноги.

Еще на одном постоялом дворе им вынесли поесть, хрустящие, только что из печи, французские хлебцы с сыром. На какое-то время это частично сняло усталость, которая стала одолевать Клеону.

С наступлением рассвета девушку начал занимать вопрос, как долго им еще ехать, но не было сил задать его вслух. Скачка все продолжалась; казалось, ей не будет конца. Длинная пыльная дорога, обсаженная тополями, уходила в бесконечность. Еще один постоялый двор, и еще один. Повсюду наготове стояли лошади, единственная задержка была связана с переносом дамского седла на свежую лошадь.

В тот момент, когда всходило солнце, Клеона поняла, что больше не выдержит. Ей уже виделось, как она соскальзывает с лошади и падает на землю, а герцог продолжает мчаться вперед. Девушка цеплялась за луку седла, радуясь тому, что она существует, кусая губы, чтобы не заснуть, и глядя прямо на солнце глазами, которые нестерпимо болели.

«Одному Богу известно, хватит ли у вас сил» – именно эти слова герцога заставили ее дать себе клятву: она не будет жаловаться, не будет просить даже передышки, которой жаждало все тело. Не раз он выказывал ей свое презрение, ясно давая понять, каким ничтожеством считает ее. Ну что ж, по крайней мере, тут она ему покажет, что деревенская девушка способна вынести то, что не под силу знатным лондонским дамам.

Такая гонка не для женщины, он прекрасно понимал это. Раз уж она сюда попала, тем важнее выдержать. Нельзя дрогнуть или упрашивать избавить ее от этой изнурительной скачки, от которой болело все тело.

Все дальше и дальше. Снова бокал бренди и ломтик сыра – из-за усталости и распухшего горла она не могла проглотить ни кусочка – и снова в путь. Наконец она почувствовала, что наступил предел. Больше ей не выдержать. Где-то миль через пять после последнего постоялого двора герцог, видимо, сообразил, что происходит. Протянув руку, он забрал у нее поводья и теперь держал их вместе со своими, так что ей лишь оставалось обеими руками ухватиться за луку седла и молить Бога о том, чтобы не свалиться.

Ночью ветер сёк лицо, а теперь немилосердно жгло солнце. Синяки и ссадины на ногах, Клеона не сомневалась, что они превращаются в открытые раны, были страшно болезненными. Она уже с отчаянием думала, что нужно отказаться от безнадежных усилий, ибо все тело отзывалось мучительной болью, как вдруг увидела на горизонте ослепительно синюю полосу. Море!

Это зрелище подействовало на нее живительнее всякого коньяка. Ей хотелось закричать, сказать герцогу о том, что она видела, но голос не слушался. Клеона могла лишь неотрывно глядеть вперед, покачиваясь в седле, но не падая.

Они проскакали по городу, придержав лошадей возле оживленной рыночной площади. Клеона видела, что на них устремлены любопытные взгляды; женщины в красных камлотовых блузах показывали на них пальцами, дети кричали что-то грубое, но от усталости она ничего не понимала. Потом они очутились на узкой улочке, мощенной булыжником, ведущей к причалу.

«Сейчас я упаду, обязательно упаду!» – подумала Клеона, но – о чудо! – удержалась в седле. Но вот она огляделась вокруг, и у нее сжалось сердце от страха. Яхты нигде не было видно.

Повернувшись к герцогу, она взглянула на него широко раскрытыми испуганными глазами и тут увидела корабль, но не у пристани, где они оставили его. Он стоял на якоре на самом выходе из гавани. В этот самый миг она услышала пронзительный звук охотничьего рога.

Словно бы зная, что больше рог ему не понадобится, герцог завершил последнюю ноту и швырнул его в воду. Поразительно глухим и хриплым голосом он спросил:

– Кто довезет меня вон до того судна за золотой луидор?

С полдюжины рыбаков бросились вперед.

Герцог быстро спрыгнул с коня, взял Клеону на руки и обратился к ближайшему из них:

– Получишь еще один луидор, если довезешь меня туда меньше чем за две минуты.

Затем он повернулся к двум разочарованным мужчинам, стоявшим рядом.

– Отведите этих лошадей в ближайшую конюшню, – сказал он. – Скажете старшему конюху, что они принадлежат герцогу Линкскому. Он знает, что делать.

Герцог передал еще несколько золотых, после чего рыбак повез их на лодке через всю гавань. Помня об обещанной награде, он греб так стремительно, что лодка почти летела над водой. Когда они подплыли к яхте, якорь был уже поднят, паруса развернуты, и с полдюжины рук с готовностью помогли герцогу и Клеоне подняться на борт.

– Капитан Робинсон, отплывайте как можно быстрее, – приказал герцог.

– Да, сэр!

Сильный ветер с берега раздул паруса; рыбак не успел еще развернуться, а яхта уже тронулась с места.

Клеона стояла рядом с герцогом, держась за поручни. Она до того обессилела, что не могла шевельнуться и просто стояла там, куда ее поставил матрос, поднявший девушку на палубу. Было такое ощущение, будто и она, и стоящий рядом мужчина чего-то ждут, но чего – этого она не знала. Они молча стояли, глядя в сторону пристани; внезапно на булыжной мостовой, по которой они только что ехали, возникло какое-то движение и что-то засверкало на солнце.