Лоб (Мастыркин получил эту кличку за высокий и красивый лоб, а главное, за умение думать) — тридцатипятилетний брюнет с двумя ходками за махинации с бензином, рослый, с мясистым задом мужик — принимал Мамеда у себя дома, в трехэтажном особняке на тихой улочке частного сектора Придонска. Разумеется, Мамеда, прежде чем впустить в дом, обыскали (шофера, который привез его на «Ниссане», также), только потом разрешили войти в гостиную к Мастыркину, и охрана — два угрюмых, стриженных под нуль качка — осталась у дверей.

— Мы должны говорить с глазу на глаз, Артур, — сказал Мамед. — О том, что я хочу тебе сказать, должны знать только мы пятеро.

Лоб сделал знак своим мордоворотам, и те вышли, стали с другой стороны двери. На всякий случай Мастыркин остался сидеть за столом, где в ящике лежал заряженный и уже взведенный «ТТ».

Мамед же сел в отдалении, в кресло.

— Артур, мы должны объединиться, — спокойно начал Мамед, закуривая хорошую, дорогую сигарету. — Последние два года мы с вами жили в мире, никто никому не мешал, не наезжал. И если бы не Кашалот…

— Ты считаешь, что это он замочил твоего Гейдара? — перебил Лоб.

— Думаю, что он. Ко мне приходил его человек, мент, сказал кое-что. Он хочет быть хозяином города, хочет, чтобы мы, азербайджанцы, уехали из Придонска. Поэтому он убил Гейдара.

— Это тебе все мент наговорил?

— Он.

— А если он тебя на понт брал? Если только бабки выколачивал? Ты дал ему денег?

— Дал.

— Вот теперь и спроси у него. Пусть скажет, кто и почему убил твоего парня. А насчет самого Кашалота…

Лоб вышел из-за стола, уже без опаски сел напротив Мамеда, прихватив из стенки, по пути к креслам, голенастую бутылку коньяка и пару рюмок. Налил, взглядом велел гостю выпить, выпил и сам. Пожевал толстыми жирными губами, сказал со вздохом:

— Да, братву придется собрать, придется. Вовика Афганца позовем, Кота, Яшку Азиата… Кашалота, конечно, надо прищучить. Может, и вообще… Он и нам надоел. Наглеет с каждым днем.

Полгорода имеет, почти… все Левобережье его — и все мало! Ладно, получит больше. Все получит.

Сразу. Ты прав, Мамед: ждать больше нельзя. И не будем откладывать. Завтра же соберемся. Загородом. Я знаю местечко… Приезжай к двум часам в ресторан «Дорожный», что на Ростовской трассе. Знаешь? Он недавно открылся. Посидим, помозгуем.

— Приеду, — кивнул Мамед. — Только ты, Артур, скажи своим, чтобы никому ни звука Должны знать мы пятеро, и все.

— Не учи, ученый, — хмыкнул Лоб. — И про Самару знаю лучше тебя. Там нашего парня замели, в СИЗО держали… Правда, потом почти всех выпустили, не за что было срок вкручивать. Но ведь какая-то сука стукнула ментам, Мамед! Они же все знали: место сходки, время, кто приедет… И всех до единого повязали. Как котят. Гордость нашу российскую! Падлы!

Лоб разволновался, опрокинул в себя еще рюмку, пошел провожать Мамеда до двери. Подал руку:

— Завтра. В два. Охрану не бери, не надо. Не бойся. Только с шофером приезжай. Так спокойнее будет и незаметнее.

— Я не боюсь.

— Ну и ладушки.

Паханы обнялись, похлопали друг друга по плечам.

Сутки спустя пятеро придонских авторитетов сидели на втором этаже дорожного ресторана за богатым, хорошо сервированным столом. Сидели паханы в отдельном кабинете за закрытыми дверями; окна кабинета выходили во двор, смотрели на дачный поселок, расположенный километрах в двух от шоссе и возникший, судя по всему, недавно, многие дома стояли еще без крыш. Весна вступала уже в свои права, на заснеженном поле то там, то тут вылезали черные проталины, снег потемнел, прилип к земле, ежился в истоме под лучами мартовского солнца. Даже воздуху, казалось, стало больше, небо как бы приподнялось, очистилось от тяжелых зимних туч, перестало пугать землю вьюгами и морозами. Еще неделя — и снег вовсе исчезнет, прибавится тепла и света, еще через недельку кое-где зазеленеет трава, и жизнь пойдет по новому кругу.

Правда, не для всех: паханат решил Кашалота казнить.

Только что из этого уютного кабинета вышел на полусогнутых насмерть перепуганный бывший капитан милиции Мерзляков. Его нашли и привезли сюда, на сходку, поставили перед столом, как нашкодившего гимназиста.

Мерзлякова колотила мелкая неуемная дрожь, он вмиг взмок с головы до пят, но старался держаться с достоинством, не показывать паханам своего страха. Несколько успокаивало его присутствие за столом Мамеда — теперь Мамед был для Мерзлякова своим человеком. Жаль, что Мамед и все его ребята в тот раз, в гостинице, не очень-то поверили ему, Мерзлякову, не приняли нужных мер безопасности. Ведь если бы в тот вечер Гейдар не пошел один, он был бы жив, это однозначно.

— Догадываешься, зачем тебя сюда привезли, Мерзляков? — спросил Лоб, с интересом и брезгливостью разглядывая бывшего милицейского капитана.

— Н-н-нет. То есть, да. Вы хотите меня о чемто спросить? — У Мерзлякова стучали зубы. — Я готов помочь.

— Дай ему выпить, Артур, — сказал Яшка Азиат. — Глядеть на него тошно. И кого только в менты берут, Господи?! Ты в штаны часом не наклал, пегасик!?[3] Мамед подал Мерзлякову рюмку водки. Тот принял, зачем-то понюхал, попросил вдруг:

— А… шампанского… не разрешите, господа?

Привык как-то. Можно побольше.

Паханы переглянулись. Наглец! Сказал бы спасибо за то, что вообще дают…

— Пивную кружку вон засандальте ему, пусть тянет, — хохотнул Кот нервный и злой, как черт, малый. Он с откровенной ненавистью смотрел на Мерзлякова, буравил его угольно-черными глазами, в которых горел нездоровый огонь, зажженный наркотиками. Коту в бывшем этом милиционере не нравилось все: и его расплывшаяся бабья фигура, и потная трясущаяся морда, и красные какие-то руки, цепко, однако, держащие сейчас большую пивную кружку с шампанским.

Костенко поднялся, налил в кружку еще и водки, велел ледяным тоном:

— Тяни!

Мерзляков послушно кивнул, решительно выдохнул и — зачмокал, захлюпал губами, втягивая в себя крепкого «ерша», понимая, что должен выпить эту гремучую смесь до дна, не гневить паханов. А там уж будь что будет. То, что его не стали бить, а налили вот вина, еще ни о чем не говорило: могут и напоить-накормить, а потом замочат.

Взяли его на улице, у гаражей, участок дороги там пустынный. Никто не видел, как затолкали Мер. — злякова в мышиного цвета стремительный «БМВ», куда-то повезли. Он было дернулся, когда ему стали завязывать глаза, приставили к горлу колючий кончик финки, предупредили: «Спокойно, Мерзляков! Сиди тихо. С тобой хотят поговорить, с нами поедешь».

На его вопросы не отвечали, и он счел за самое разумное больше ни о чем не спрашивать своих похитителей. Они-то знали, что надо делать, а дразнить этих псов — себе дороже.

Теперь, когда он выпил и вытер тыльной стороной ладони губы, его стали спрашивать — в быстром темпе, по очереди задавая вопросы:

— Тебя что — выгнали из ментовки?

— Да.

— За что?

— Запил я. «Макаров» потерял.

— Может, толкнул его? Ха-ха-ха-ха-ха…

— Я же сказал: по пьянке посеял. Шел домой… очнулся в подъезде, пушки нет.

— Так. Чего Кашалот против нас еще замыслил? Гейдар — его рук дело?

— Его. Мог быть и кто-то другой… А замыслил он город взять. И вас по одному замочит, если вы не подчинитесь.

— Зачем ты к Мамеду пришел? Ты же с Кашалотом завязан по самое некуда.

— Деньги были нужны. Машину купил, гараж нужен.

— Но ты ведь заложил своего шефа?!

— Он мне не шеф. Я его прикрывал, благодаря мне он поднялся. Если б не я… Еще неизвестно, кто из нас шеф!

— Он мало тебе платил, что ли?

Мерзляков повел плечами, но ничего не сказал.

— Сколько волка ни корми, он все равно в лес глядит, — с сердцем сказал Яшка Азиат, потирая широкую блескучую лысину. И сплюнул на пол — ему этот разговор вообще не нравился, кулаки чесались.

Лоб продолжал спрашивать:

— Откуда ты узнал, что Кашалот собирался замочить Гейдара? Почему не предупредил Мамеда?