С трудом поднявшись на ноги, камердинер посторонился, и она смогла получше разглядеть лежавшего на полу мужчину. У него были седые волосы и покрытое красными пятнами лицо. Из раны на лбу текла кровь.

В комнате стоял едкий запах спиртного. Воздух был так насыщен им, что Карина почувствовала это еще на лестнице, хотя и не придала значения.

Теперь она знала – это был коньяк.

– Принесите мне теплой воды и полотенца. И поскорее, пожалуйста, – распорядилась она.

– Он умер… Я знаю, он умер, – продолжал истерически причитать камердинер, поэтому ей пришлось повысить голос:

– Делайте, что велено!

И он, больше не размышляя, бросился выполнять приказание.

Оставшись одна, Карина потрогала руки раненого, лоб, там, где на нем не было крови, и, наконец, послушала сердце. Сердце билось ровно, мужчина, без сомнения, был жив, хотя и находился в обмороке. Очевидно, оступившись, он сильно ударился головой о край стола. Ко всему прочему он был еще и пьян.

С большим трудом, раненый оказался довольно тяжелым, девушка перевернула его на спину. Спустя минуту появился хныкающий от страха камердинер с кувшином воды и чистым льняным полотенцем.

Останавливая кровотечение из раны на лбу раненого, она обратила внимание на то, что полотенце украшала увенчанная короной монограмма «Л», точно такая же, как на полотенце в ее спальне.

Рана оказалась не такой глубокой, как казалось вначале. Да, она была серьезной, но жизни никак не угрожала.

Карина подняла глаза на испуганного камердинера и успокаивающе сказала:

– Ваш хозяин жив. Он только без сознания. Не принесете мне несколько чистых носовых платков – перевязать ему голову?

– Благодарение господу! – с искренним облегчением выдохнул слуга.

Он быстро извлек откуда-то платки, и Карина без особого труда завязала рану.

– Что же случилось? – спросила она, завязывая концы платка узлом над левым ухом мужчины.

– Он ударил меня. Не всерьез. Он частенько делал это, когда бывал навеселе. От боли я на секунду вышел из себя и отпихнул его. А он взял да и свалился. Когда я увидел, как он обливается кровью, я подумал – ему конец.

Девушка посмотрела на отметину на скуле камердинера, которая грозила в ближайшее время превратиться в багровый синяк. Сомневаться не приходилось, камердинер говорил правду.

Глядя на дородную фигуру лежащего на полу, она удивлялась, как такой громила посмел поднять руку на слабого.

– Может, положить его в кровать? – робко предложил камердинер.

В дальнем конце комнаты были два прохода, которые вели в маленькие тесные спальни.

Комната, где они сейчас находились, во времена Кромвеля, очевидно, использовалась для проведения месс, а соседние комнаты служили опальным священникам спальнями. В этом огромном замке, наверное, мог найти убежище не один священник.

Карина понимала, что вдвоем с камердинером им не по силам перенести раненого в спальню.

– Думаю, лучше оставить его на месте, – решила она. – Положите ему под голову подушку, накройте одеялом. Возможно, от потери крови он позднее почувствует слабость.

Камердинер принес постель, и они с большой осторожностью уложили больного. Мягкая подушка и теплое одеяло, казалось, немного привели его в чувство: он что-то промычал, захрапел и как бы начал устраиваться поудобнее.

– Он жив! Он в самом деле жив! – вскричал камердинер, словно до этого не верил словам Карины.

– С ним будет все в порядке. Но больше не позволяйте ему столько пить, – ответила девушка, посмотрев на полупустую бутылку коньяка на столе.

– А что ему еще делать. Все равно он долго не протянет.

– Откуда вы знаете? – поинтересовалась Карина, и, как будто только сейчас осознав, что перед ним незнакомый человек да еще задающий вопросы, камердинер пристально посмотрел на нее и с враждебностью в голосе спросил:

– Кто вы? Я не должен был приводить вас сюда.

Он посмотрел куда-то в направлении лестницы, и вдруг его враждебность сменилась раболепным страхом.

– Не говорите никому, – взмолился он. – Если только ее светлость узнает, меня сразу же выгонят отсюда. Вы мне очень помогли. Большое спасибо вам за это. Но только обещайте никому не говорить, где вы были и что видели. Обещаете?

– Мне кажется, рану должен посмотреть доктор. Может быть, нужно наложить швы. Я же не знаю.

– Послушайте, – взволнованно начал камердинер. – Я буду ходить за ним, как делал это и раньше. Да, я потерял голову, но теперь с хозяином все будет в порядке. На самом деле он любит меня, и мы прекрасно ладим.

– Если вы так прекрасно ладите, почему же он ударил вас?

– Он был не в себе, – раздосадовано ответил слуга. – Временами он выходит из себя, ну, на него как будто находит что-то, и тогда он просто не понимает, что делает…

Он посмотрел на лежащего на полу и печально добавил:

– И не всегда рассчитывает свою силу.

– У вас на лице будет скверный синяк.

– Обо мне можете не беспокоиться. Я в полном порядке, говорю вам, и его милость тоже, пока я здесь и ухаживаю за ним. Но только никому ни слова! Вы благородная леди и не нарушите честного слова, ведь правда?

– Нет, – ответила Карина. – Честное слово я не нарушу.

– Так дайте же мне его, – взывал камердинер. – Будьте человеком. Вы же знаете, что все это вас не касается.

– Если ему станет хуже, вы обещаете послать за доктором?

– Клянусь моей покойной мамашей. А вы дайте обещание не проронить обо всем ни звука, – продолжал торговаться камердинер.

Карина не могла сдержать улыбку.

– Очень хорошо, – сказала она. – Обещаю. Но если его будет лихорадить или он не проснется через час, вы должны поставить в известность того, кто несет ответственность за этого человека.

Камердинер протянул ей руку.

– Я знал, что вы молодец, – улыбнулся он. – Помните, я доверяю вам. По некоторым дамочкам сразу видно, что им доверять нельзя. А вы настоящая леди – я сразу понял, как только увидел вас. У меня глаз – алмаз.

– Но я всего-навсего гувернантка.

– Гувернантка?! Да быть не может! Ну, тогда я осмелюсь сказать, вы должны хранить секреты тех, за кем ухаживаете. Вот и я занимаюсь тем же, слежу за тем, чтобы никто не разбалтывал секреты моего хозяина.

Карина страстно желала бы знать, о каком секрете идет речь, но опуститься до расспросов слуги о личных делах его господина было просто немыслимо.

Она решила хорошенько рассмотреть раненого. Одутловатое лицо и большие мешки под глазами говорили о невоздержанном отношении к вину. Волосы, а их осталось не слишком много, были совершенно седыми и торчали во все стороны, словно подстриженные неумелой рукой. Одежда, довольно дорогая, истрепалась и вся была в пятнах от еды и вина.

– А теперь вам лучше вернуться, – сказал камердинер. – Мы же не хотим, чтобы какая-нибудь любопытная кумушка хватилась вас и начала разыскивать.

– Никто не будет меня искать, – заверила его Карина. – А если и будет, я обещала вам, что не скажу, где была.

И с этими словами она стала подниматься по лестнице, насчитывающей, наверное, никак не меньше четырех веков. Немало историй могла бы рассказать эта лестница о страхах и надеждах людей, которые украдкой пробирались в это убежище или опасаясь за свою жизнь, скрывались за потайной дверью.

Наверху лестницы Карина посторонилась, пропуская камердинера. Пока он открывал дверь, девушка все время чувствовала его испытующий взгляд и, чтобы избежать этих внимательных глаз, отвернулась и беспечно проговорила:

– Сейчас вашему пациенту, наверное, уже лучше.

– Я и впрямь очень благодарен вам, мисс, ей богу, – с теплотой в голосе ответил камердинер.

С минуту он стоял в темноте неподвижно, прислушиваясь. Потом с большими предосторожностями приоткрыл дверь на несколько дюймов, выглянул в коридор и, убедившись, что все в порядке, распахнул ее пошире.

– До свидания, – прошептал он. – И помните, вас здесь не было.

– Я дала слово. Желаю удачи.