Ольга Овчаренко ВОТ ОСНОВА ЧЕТВЕРТОГО РИМА! О III Кузнецовских чтениях в ИМЛИ РАН
"Русский гений издавна венчает тех, которые мало живут", — сетовал когда-то Некрасов, предсказав судьбу русского поэта не только в ХIX, но и в ХХ веке. Но в ХIХ столетии хотя бы вся грамотная Россия знала своих поэтов и понимала, кто был солнцем русской поэзии, а от знакомства с творчеством Юрия Кузнецова в душе остается какая-то обида: почему недооценили? Кто замолчал его? Почему лишний раз не пошли на его поэтический вечер, не поговорили? И вообще: "Он между нами жил" — и в это-то как-то не верится. По нынешним временам мы привыкли к совсем другим людям. А с другой стороны, уже третий раз совместными усилиями Института мировой литературы РАН, Союза писателей России, проводятся эти чтения, и каждый раз идешь на них как на праздник, ибо встречаешь там единомышленников. И не только там.
Недавно мне довелось читать лекцию о творчестве Юрия Кузнецова в самом западном православном храме Европы — в приходе Всех Святых в Лиссабоне. Честь и слава его настоятелю иеромонаху отцу Арсению Соколову, знавшему о великом поэте и созвавшему свою паству на мою беседу. Зал не мог вместить всех желающих, и общение мое с прихожанами продолжалось далеко за полночь, а ведь были эти прихожане исключительно трудовые люди, тот самый народ, которого, по выражению незабвенного Юрия Поликарповича, превратили в "партизан", и в словах поэта, разглядевшего истинные причины русской трагедии, православные эмигранты, кстати, по паспорту, в основном украинцы и молдаване, черпали утешение и сочувствие.
Не могу сказать, что мне очень по душе тема конференции "Миф и действительность в творчестве Юрия Кузнецова" — как духовный русский богатырь, он давно уже сам стал мифом и перерос все эти модные мифы, архетипы , имагологию, евразийство и юнгианство. Главной идеей зрелого Юрия Кузнецова стала православная идея о спасении России, а с ней и всего человечества — и слава Богу! Ничего выше этого пока и не придумано.
Очень мне по душе, что на этот раз конференция прошла в моем родном Институте мировой литературы и что одним из ее ведущих был заместитель директора ИМЛИ А.И.Чагин. В.Г. Бондаренко, который также был ведущим, произнес вступительное слово. Я считаю, что мы, академические литературоведы, не "додали" таким поэтам, как Ю.Кузнецов. Н.Рубцов, Н.Тряпкин, А.Передреев. Покойный В.В.Кожинов некоторых из них относил к "тихой лирике", но с высоты нашего времени уже видно, что это была великая русская поэзия, конгениальная деревенской прозе. И отрадно, что все-таки одним из выступающих на конференции был аспирант ИМЛИ Евгений Богачков, посвятивший свою диссертацию поэзии Юрия Кузнецова.
О вкладе Ю.Кузнецова в развитие русского стихосложения интересно говорил доцент Литинститута С.М. Казначеев. Приятно было видеть, что творчество Ю.Кузнецова стало изучаться и за границей, о чем свидетельствовал совместный доклад болгарского ученого Ивайло Петрова и секретаря Союза писателей Москвы Лолы Звонаревой. Как всегда, большой интерес вызвали воспоминания ученицы поэта Марины Гах и тонко прочувствовавшей художественный мир поэта Марии Аввакумовой, блестящие выступления В.А.Редькина из Твери "Каноническое и апокрифическое в поэме Ю.Кузнецова "Путь Христа", культуролога В.Ю.Винникова "Это русская жизнь без ответа…" (Социальная символика в поэзии Ю.Кузнецова), талантливого критика из воронежского журнала "Подъем" В.Д.Лютого, Николаевой С.Ю. из Твери, краснодарской исследовательницы Е.Ю.Третьяковой, В.Н.Шапошникова из МГПУ, А.Ю. Большаковой из ИМЛИ. К сожалению, в этот раз не выступил и не предложил послушать записей своих песен на слова Ю.Кузнецова замечательный композитор Георгий Дмитриев, но важно, что эти песни есть и исполняются.
К кардинальным проблемам нашего прошлого и настоящего вышел, опираясь на творчество Юрия Кузнецова, человек, объединяющий в своей деятельности ИМЛИ и Союз писателей России, — Сергей Небольсин. Заключала конференцию глава Бюро пропаганды художественной литературы Союза писателей России А.В. Панкова. Отдав должное наследию поэта, она с болью задала вопрос: как мог решиться доцент Адыгейского государственного университета К.Н. Анкудинов выступить с сообщением на тему "Иосиф Бродский и Юрий Кузнецов: интертекстуальные связи"? Зачем это было сделано? Чтобы дотянуть Нобелевского лауреата до уровня первого поэта России? Также А.В. Панкова поставила вопрос о том, как сделать творчество Ю.Кузнецова известным нашим школьникам. В результате конференция, учитывая мнение вновь избранного патриарха Кирилла о том, что рекомендованный нашим школам курс "Основы православной культуры" должен носить культурологический характер (я-то лично полагаю, что хотя бы несколько установочных лекций, прочитанных батюшками, не помешали бы ни взрослым, ни детям, тем более, что именно в духовных академиях и семинариях сейчас дается лучшее гуманитарное образование, но священноначалию виднее), то следует предложить Институту мировой литературы совместно с Союзом писателей России разработать список литературы по этому курсу. В этот список, безусловно, должна войти и поэзия Юрия Кузнецова.
Мы еще только начинаем её изучать и с нетерпением ждем следующих Кузнецовских чтений и встреч с коллегами и единомышленниками.
Автор — доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник ИМЛИ РАН, член Союза писателей России
Олег Кильдюшов АПОСТРОФ
Виталий Куренной. Философия фильма: упражнения в анализе. — М.: Новое литературное обозрение, 2009. — 232 с.
Сборник статей российского философа о кино воспроизводит вполне устоявшийся на Западе жанр интеллектуальной рефлексии явлений современной культуры. Подобное обсуждение кинофильмов интеллектуалами, а не только "специалистами"-кинокритиками, уже институциализировано в Америке. Широкую известность там получил сборник, посвященный фильму "Матрица". Ну а после подобной институционализации жанра стало возможным обсуждение интеллектуалами чего угодно — вплоть до сериалов, например, таких, как социолого-урбанистический эпос "Секс в большом городе". Некоторые из этих книжек были даже переведены на русский: например, "Обсуждаем "Секс в большом городе", пару лет назад изданный "Ad Marginem". В России выход подобных книг, посвященных наиболее выдающимся кинопроизведениям, также не заставил себя долго ждать: можно вспомнить антологию "Дозор как симптом" с текстами о фильмах, снятых по трилогии С. Лукьяненко. И вот перед нами очередной опыт философских размышлений о таком, казалось бы, интеллектуально невзыскательном предмете как массовое кино. Причем издатели, явно с целью заинтриговать читателя, уже в аннотации озадачивают его вопросами типа "Что общего между Рене Декартом и героем голливудского боевика?", или же "Почему Джон Рембо является респектабельным консерватором?". Именно этой "парадоксальной" маркетинговой стратегии придерживается и Славой Жижек со товарищи…
Однако, несмотря на подтвержденную рынком эффективность подобных интеллектуально-провокационных жестов, здесь автоматически — из самой ситуации обсуждения художественных кинофильмов профессиональным философом — возникает проблема определения статуса или жанра предлагаемых читателю размышлений, а также сразу встает масса обоснованных сомнений и вопросов. Что значит "смотреть кино по-философски"? Какими оптическими привилегиями располагает философ по сравнению с обычным зрителем? Становится он своего рода кинокритиком с дополнительными компетенциями? Что при этом происходит со статусом его речи? Применительно к нашему случаю все эти вопросы могут быть объединены в один "методологический" вопрос: в чём отличие феноменологически ориентированного анализа кинопроизведения от традиционного киноведческого анализа?
Автор не задается напрямую подобными вопросами, но сразу дистанцируется от жанра дисциплины, "специализирующейся на кино" (и тем самым от потенциальных ложных обвинений в попытке проникнуть на чужую территорию). Ведь при киноведческом подходе основные усилия направлены на историзирующее воспроизведение центральных тем, приемов, а также выявление предшественников, последователей, конкурентов того или иного режиссера, актеров и т.д. Для Куренного гораздо важней посмотреть на данный кинопродукт социально-феноменологически, т.е. предложить собственную интерпретацию фильма, не превращаясь при этом в "киноведа" или "кинокритика" в негативном смысле слова. Более того, он выносит своеобразный приговор киноведению в привычном смысле: "Если при просмотре фильма мы обращаем внимание на актеров, а не на героев, ориентируемся на высказывания режиссера о своем творении, а не на то, что происходит в пространстве кинокартины, то фильма мы в собственном смысле не видим". И действительно, в культурологических дисциплинах, например, в том же киноведении — в отличие от представленной в книге дискурсивно-аналитической перспективы — содержащиеся в произведениях (фильмах) смыслы тематизируется в основном эмпатическим образом посредством понятий креативности, индивидуальности и т.п. Иногда даже возникает впечатление, что здесь все еще царит дух старой идеи немецкой романтики о творческом гении. Для подобных подходов по-прежнему гораздо важнее то уникальное, особенное, что выбивается из мейнстрима мысли, письма и кадра определенной эпохи. К сожалению, обратная сторона этого — невнимание к тем социальным "эпистемам" (Мишель Фуко), что вообще делают возможными эти, якобы индивидуальные и спонтанные, достижения творцов. При этом кинокритики делают всё, чтобы продемонстрировать элитарность тех ресурсов, которыми они располагают в качестве утончённых знатоков: "Широкие познания из истории кино, предпочтение редких и немассовых фильмов, владение профессиональным жаргоном, повышенное внимание к создателям фильмов — вот основные инструменты этого процесса производства эксклюзивности". Однако всё это не гарантирует адекватного понимания самого фильма, как убедительно показывает В. Куренной на примере "наивных" реакций на фильмы типа "Груз 200" Алексея Балабанова даже со стороны известных рецензентов (Ю. Гладильщиков).