– Но разве нам можно?

Мариам засмеялась негромким чарующим смехом.

– Мы ведь не пленницы.

В город они отправились, облачившись в теплые одежды из стеганого шелка и пышные меховые шапочки. Лето уже прошло, и в жаркой Хазарии чувствовалось приближение осени. Желтели на деревьях листья, собирались в стаи птицы, и, хотя дни стояли еще теплые, по вечерам уже бывало так прохладно, что в очагах разводили огонь, а ночные посиделки на крыше пришлось отменить из-за сеявшего по ночам мелкого дождика. Поэтому Светорада так и обрадовалась прогулке. Затворничество во дворце угнетало ее, а тут она получила столько впечатлений!

Итиль и впрямь мог поразить, причем не столько своей красотой, сколько непрестанным оживлением, многолюдной суетой.

Светорада озиралась по сторонам. Она увидела, что торговую часть хазарской столицы, Хамлидж, окружает высокая стена с высокими проемами ворот, через которые проходили караваны или местные жители. Здесь можно было увидеть и маленького ослика, нагруженного горой тюков, и медлительного вола, тащившего повозку с поклажей. За животными шли, покрикивая, крестьяне в серых дерюжных одеждах и грубых кожаных сандалиях. Тут же можно было встретить и иноземца в богатом тюрбане, и светловолосого варяга, и кудрявого латинянина с оливково-смуглой кожей. Светорада обратила внимание на злобного вида людей с плоскими лицами и узкими, как щелки, глазами.

– Это печенеги, – объяснила ей Мариам. – Они пришли издалека, с восхода, и им позволили, минуя Хазарию, идти дальше, на запад, в свободные для кочевья степи. С каждым годом их прибывает все больше и больше, и рахдонитов порой пугает их количество. Правда, печенежские ханы дают обет выступить в составе войск каганата, если будет нужда.

Светорада вспомнила, что и ранее слышала об этом грубом многочисленном народе. Русской княжне с непривычки было неприятно смотреть на печенегов – коренастых, грязных мужчин и женщин, одетых в грубые кожи и меха. Светорада поспешила отвернуться, разглядывая разложенные на многочисленных лотках товары.

Казалось, весь город состоит из торговых улиц, заполненных всевозможными лавками, где у порога, поджав ноги, сидели сами хозяева. Они начинали шуметь и приглашать прохожих, стоило тем только покоситься на их товар. Среди торговых рядов прохаживались важного вида люди в дорогих одеждах, стайками и поодиночке двигались женщины, закрывающие лицо чадрой или, наоборот, разряженные в немыслимо яркие одежды; некоторые вели с собой детей, иные просто прогуливались, у многих в руках были кувшины и корзинки. Тут и там сквозь толпу пробирались торговцы вразнос, умудряясь при этом удерживать на головах громадные деревянные подносы, частично укрепленные на плече. На этих подносах можно было найти все, что угодно: фрукты, орехи, сладости и даже высокие сосуды с вином. И вообще, в этом городе, выросшем на торговле, можно было увидеть столько диковинок, что Светорада не переставала ахать и восхищаться.

Мариам с покровительственной улыбкой наблюдала за развеселившейся Медовой. Она купила для княжны фисташек и персикового сока, и они перекусывали, поглядывая, как на подмостках пляшут мальчики, извиваются, словно змеи, танцовщицы, как глотают и извергают огонь факиры. Чуть поодаль от оживленных улиц возвышались глинобитные глухие стены, кое-где прорезанные калитками. За ними зеленели сады и виднелись плоские крыши домов – замкнутые жилища людей, отгородившихся от шума и толчеи. Изредка можно было увидеть, как женщина развешивает на плоской крыше белье для просушки, или играют маленькие дети.

Светорада вернулась во дворец не только полная впечатлений, но и с множеством покупок. Уставшая, она с удовольствием проспала несколько часов и проснулась лишь тогда, когда к ней пришла служанка, присланная от Мариам. Причем загадочно попросила княжну одеться понаряднее.

Мариам в тот вечер была молчалива, больше слушала восторженное щебетание Светорады, чем говорила сама. А потом в ее прихожей ударили в медный диск и все служанки Мариам вмиг упали на колени, прижавшись лбами к полу, а сама Мариам застыла в поклоне. Светорада, ничего не понимая, тоже склонилась. И только после того как в покое раздались шаги, а мужской негромкий голос пожелал всем благоволения небес, она осмелилась поднять голову.

Перед ними был сам каган Муниш. Он показался Светораде высоким и статным, значительным. Несколько тучный, что не слишком бросалось в глаза при его немалом росте, каган имел довольно приятные черты лица, а его вьющиеся, дымчатые от седины темные волосы ниспадали пышной гривой на плечи и спину. Длинная роскошная борода тоже была тронута сединой, а его лоб был обвит широкой повязкой, мерцавшей драгоценными камнями. Алые одежды кагана казались негнущимися из-за нашитых на них геометрическим узором металлических полированных пластин и драгоценностей, однако он привычно и легко подобрал их, когда садился на низкую тахту. При этом Муниш спустил с рук маленькую белую собачку с длинной Шерстью, которая тут же стала ластиться к Мариам. Каган тоже гладил животное, и странно было видеть столь рослого и внушительного мужчину, умильно забавлявшегося с собачонкой.

Мариам раскурила для кагана кальян и изящным жестом протянула ему трубку. Сделав затяжку и чуть прикрыв глаза, Муниш внимательно оглядел Светораду.

– Так вот какая ты, золотая девочка с далекой Руси. Я много слышал о тебе, вот и захотел увидеть.

– Это честь для меня, – прижав руку к груди и чуть склонив голову, ответила княжна. И неожиданно добавила: – Я тоже наслышана о тебе, каган. И тоже хотела увидеть.

От неожиданности каган сделал более глубокую затяжку и закашлялся. А потом засмеялся негромким смехом. Светорада улыбнулась. Каган Муниш показался ей веселым человеком. Однако отчего глубокие скорбные морщины прорезают его переносицу? Отчего в его глазах и смехе такая неизбывная грусть?

Муниш стал расспрашивать ее о Руси и о том, насколько вероятно, что там захотят поддержать союз с Овадией, если царевич объявит русскую княжну своей женой. Светорада не решилась солгать кагану.

– Я сбежала от своего жениха Игоря перед самой свадьбой, – призналась она. – Вот и скажи, мудрый каган, насколько добр будет князь Олег, когда узнает, что вместо его воспитанника подле меня находится твой сын Овадия? Однако если он вернет меня на Русь и передаст моему обрученному жениху, у твоего сына появится надежда, что его отблагодарят и помогут.

– А ты хотела бы вернуться?

Светорада опустила ресницы, представив вольный разлив Днепра, шелест берез, хороводы на открытых полянах и дым над священным капищем. И вдруг она почувствовала такую тоску… Даже встреча с немилым Игорем не пугала. Теперь, когда не стало Стемы, это было бы, по крайней мере, исполнением данного некогда брачного обета.

– Я не могу тебе ничего обещать, несравненная жемчужина, – произнес каган, привычно поглаживая широкой холеной рукой примостившуюся рядом собачку. На большом пальце его правой руки был серебряный перстень с зеленоватой яшмой, на которой была вырезана молитва, приносящая удачу. – Мой сын Овадия наделен немалой властью, он своенравен, и только ему решать, как поступить. И те три года, что остались до моей смерти, я могу требовать, чтобы исполнялись все его желания.

Светорада была озадачена.

– Почему ты так уверен в сроке своей жизни, великий каган, если об этом могут судить только боги?

Княжна заметила, как вздрогнула Мариам, взволнованно посмотрев на Муниша, но тот остался спокоен.

– Боги уже решили это за меня. Ты не знаешь наших обычаев, дитя, но я тебе поведаю.

Слушая его рассказ, Светорада не переставала удивляться.

Оказывается, Муниша по воле рахдонитов отыскали, когда ему было всего десять лет. Мальчика привели во дворец, и шаманы, следуя традиции, накинули ему на шею шелковую удавку и стали душить. Доведя Муниша до полубессознательного состояния, они спросили его, сколько лет он будет править народом хазар. Тогда Муниш и назвал число тридцать три, и это не так уж мало, ибо его предшественник сумел определить куда меньший срок своей жизни.