Потом стало спокойнее. Светорада поняла, что ночной бой закончился так же внезапно, как и начался. Она услышала разговор, кто-то ругался, где-то голосила женщина. Ночные набежчики исчезли в предутренней мгле, оставив печенегов подсчитывать свои потери.

Из повозок вылезли испуганные женщины. Выбралась из своего укрытия и Светорада, стала озираться. И вдруг увидела, как хан Таштимер стегает плеткой Сагая.

– Ах ты, овечий помет! – ругался хан. – Заснул на страже, допустил к кочевью чужих. Я тебя за это собакам велю скормить!

Шумели и остальные воины. Какая-то женщина наскочила на Сагая, вцепилась в его лицо с громким криком. Светорада молча наблюдала со стороны, как и другие степнячки кидаются на ее хозяина, мужчины же сурово смотрят на него. Кто-то недалеко от Светорады произнес:

– Двоих наших убили и угнали двенадцать коров. А Сагай нищий, не покроет убыток.

В этот момент Светорада увидела, что Таштимер пристально смотрит на нее. Потом он подошел к избиваемому женщинами Сагаю, отогнал их и велел тому идти за ним. Они надолго удалились за возы в степь. Светорада через время даже услышала их громкие голоса, но разобрать, о чем речь, было невозможно. Когда они вернулись, хан сказал, что возместит потерпевшим убыток из своего стада. И подошел к Светораде:

– Будешь отныне спать в моей юрте.

Так Светорада из общей рабыни стала ханшей. Удача? Можно и так сказать. Правда, если не считать того, что ее, уставшую от работы, больше не тревожили по ночам случайные любовники, жизнь княжны мало в чем изменилась. Ей по-прежнему приходилось трудиться не разгибая спины: выделывать кожи, сбивать войлок, шить одежду, доить коров и кобылиц, готовить пищу в каменных и медных котлах. Правда, питаться она стала гораздо лучше, да и Глеб выглядел теперь не таким изможденным, щечки его округлились. И к хану он как будто привязался и, когда тот сажал его в седло, весело и беспечно смеялся, хватая Таштимера за длинные сальные косы. Что же касается Ырас, то с этой старой веселой женщиной Светорада даже подружилась.

– Я ведь все равно останусь его главной женой, – как о чем-то само собой разумеющемся говорила Ырас. – Наши сыновья уже взрослые, сами стали ханами, а для Таштимера очень хорошо, если он разгорячит с тобой кровь. А то уж больно он стал ленивым и сонным. Бывает, сыновья зовут его на общую сходку, а он отмахивается и сидит в юрте, словно сурок в норе.

Старая Ырас очень скучала по детям. Даже с Глебом нянчилась почти с любовью, словно вспоминала время, когда сама была молода и пела колыбельные своим малышам.

Теперь Светораде больше не приходилось спать под возами, вздрагивая от волчьего воя, а потом целый день брести за скрипучей кибиткой, держась за ее обод, когда усталость становилась невыносимой. Теперь она спала в кибитке на мягком стеганом войлоке, у нее было светлое верблюжье одеяло. Княжна научилась править шестеркой медлительных волов, запряженных в крытый воз, и, если она уставала или хотела перекусить, ее услужливо подменяли, а по вечерам по наказу Медовой даже грели воду, чтобы она могла помыться. По сравнению со смуглыми печенежскими женщинами тело Светорады – там, где его не успело обжечь солнце, – оставалось сливочно-светлым, и это вызывало неприкрытое любопытство у ее служанок.

Порой во время переездов, когда Светорада погоняла волов, к ней подъезжал ее бывший хозяин Сагай, поглядывал на нее с совершенно новым выражением. Будучи ее господином, он спокойно позволял соплеменникам тешиться с невольницей. После того как ее забрал Таштимер, у Сагая словно открылись глаза. Он часто приветливо заговаривал с ней, рассказывал, что делается в табуне, как дерутся жеребцы, какие родились жеребята и у каких кобылиц. И хотя Светорада редко поддерживала беседу, он продолжал болтать не умолкая. А сам все смотрел и смотрел на молодую женщину, пожирая ее глазами. Как же гордо держится новоиспеченная ханша! Но она всегда была гордой, даже будучи рабыней. И теперь Сагай все чаще вспоминал, как в первую их встречу Медовая пыталась его уверить, что она хазарская царевна. Может, так оно и есть? И если бы он отвез ее в Итиль, ему бы щедро заплатили за нее? А так… А так просто отняли.

Светорада же самой себе теперь не казалась ни царевной, ни княжной. Да и внешне она уже мало отличалась от иных печенежских женщин: загоревшая до черноты, окрепшая телом, похудевшая, но словно бы вобравшая в себя новую силу для выживания, Медовая была закутана в одежды из грубой ткани и кож, а свои светлые волосы прятала под неким подобием тюрбана из плотной шерсти. Правда, когда она стала женой Таштимера, тот забрал у кого-то в племени и вернул ей расшитые бисером хазарские сапожки, а еще подарил пару сережек из серебра. Старался старый хан для любимой жены, она же едва терпела его. С трудом свыкалась, что его надо ублажать по ночам, улыбаться, если хвалил ее стряпню. Когда Таштимер засыпал, посвистывая носом, будто суслик, она часто лежала без сна, размышляя о своей горькой жизни.

Однажды Светорада вспомнила, как они со Стемой и своей старой нянькой Теклой ходили к гадалке в окрестностях Смоленска. И та предсказала, что в ее жизни будет много мужчин, и многие будут любить ее. Но она перешагнет через них, как через камни на своем пути, пока не останется с тем, кого полюбит. Светорада дивилась: неужели она еще сможет полюбить? И в памяти всплыло лукавое и привлекательное лицо ее Стемки. Нет, такой любви в ее жизни больше не будет. Вот и ее отношение к Овадии лишь отдаленно напоминало то всепоглощающее чувство, какое охватывало ее подле Стемы. Но где-то теперь Овадия? Что с ним? Может, хоть он отыщет ее среди степняков? В это мало верилось Как и в то, что ее тело еще когда-либо познает страсть, негу… Теперь плотская близость была для Светорады привычной и малоприятной обязанностью, когда надо послушно раздвинуть ноги и лежать, обхватив руками своего печенежского мужа. Он и этим доволен.

Однако вскоре Светорада поняла, как ей повезло, что она смогла приглянуться Таштимеру. Это случилось после наступления зимы. Над открытым пространством степи задули холодные ветры, засыпая землю белым колким снегом, из-под которого лишь кое-где пробивалась желтая трава. Юрты сотрясались от неистовых порывов, а волки подходили к самому становищу, разноголосо выли, поблескивая в темноте огоньками голодных глаз. Печенеги выскакивали из юрт и, колотя оружием по пустым котлам, отгоняли хищников. Волки нехотя уходили, но потом возвращались вновь. И все равно степняки старались стрелять в них только в тех случаях, когда серые хищники нападали на скот. Ибо, как узнала Светорада, волки считались покровителями рода Таштимера.

Из-за волчьих набегов и бескормицы пришлось резать скот. Печенеги много и сытно ели, хотя и сожалели, что вынуждены устраивать настоящие пиры из-за суровой зимы, волновались, что будет дальше, если не потеплеет. Светорада теперь ходила закутанная в бараньи шкуры от горла до пят, носила пушистую шапку из серны. В юрте, где горел огонь, бывало относительно тепло и даже уютно под толстым верблюжьим одеялом, приятно было пить по вечерам свежее горячее молоко.

Однажды над степью пронесся настоящий снежный буран – джут, как его называли печенеги. С севера задул холодный режущий ветер; он гнал горы оледенелого снега, который со звоном и шорохом катился по твердому насту и густо засыпал жавшихся к кострам людей. И когда в ночи ветер усилился, хан Таштимер приказал всем идти за становище, чтобы загнать скот в балки и расщелины. В такую погоду животные обычно начинали беспокойно метаться и могли отбиться от стана, а то и просто покалечиться и погибнуть.

Когда Светорада тоже стала собираться, Таштимер поглядел на нее и коротко сказал:

– Останься.

Поблажка любимой жене, вернее женам. Ибо Ырас тоже осталась в сотрясаемой ветром юрте, продолжая подкидывать в очаг сухие коровьи лепешки. Светорада сидела, сжавшись в комочек, притянув к себе захворавшего Глеба, и думала о том, как бы они жили, если бы она не сумела привлечь к себе внимание хана. Княжна вспоминала, как в такую погоду люди проводят ночи у костров, или зарываются в снег от ветров. О великие боги, да они с сыном погибли бы!