— Я… я… — Киё словно застонал от боли, но потом, встрепенувшись, решительно поднял голову. — Нет, матушка, вы ничего не знаете об этом. Это все моих рук дело. Я убил их троих.

— Помолчи-ка, Киё! — Слова Мацуко хлестнули, как бич. Но тут же тон ее смягчился: — Киё, дорогой, зачем ты меня мучаешь? Понимаю, ты делаешь это ради меня, но то, что ты делаешь, для меня — мука. Пойми же меня и ответь мне честно. Что именно ты сделал? Это ты отрезал голову Такэ и отвез тело Томо в деревню Тоёхата? Я никогда не учила тебя таким вещам.

Киндаити начал яростно чесать голову.

— Т-очно так, как я и думал. Значит, вы не были сообщниками в обычном смысле слова. Господин Киё тайком подчищал за госпожой Мацуко без ее ведома.

Мацуко впервые повернулась к Киндаити.

— Господин Киндаити, я не такая женщина, чтобы в подобных делах брать себе в подручные кого бы то ни было, а тем более собственного сына. К тому же, если бы я знала, что Киё вернулся невредимым, мне не пришлось бы никого убивать.

— Понимаю. Такую вероятность я не исключал. Но слишком уж много для этого должно было произойти случайных совпадений…

— Да, совпадения. Случайности и совпадения. Череда чудовищных случайностей и совпадений.

Это с тяжким вздохом проговорил Киё. Киндаити сочувственно смотрел на его измученное лицо.

— Ах, господин Киё, вы тоже это признаете. Да оно и правильно. Как говорит ваша матушка, будет лучше, если вы сами все расскажете честно. Вы ведь расскажете? Или, может быть, мне рассказать за вас?

Киё удивленно поднял глаза на Киндаити, но, встретившись с уверенным взглядом сыщика, уныло поник и сказал:

— Пожалуйста, расскажите им. Я не могу.

— Госпожа Мацуко, вы не возражаете?

— Прошу вас, начинайте, — ответила Мацуко голосом, полным самообладания, куря свою трубку с тем же невозмутимым спокойствием, что и прежде.

— Что ж, хорошо, расскажу за вас. Госпожа Мацуко, господин Киё, пожалуйста, поправляйте меня без всяких колебаний, если я в чем ошибусь. — Киндаити немного помолчал и потом продолжил: — Как я уже сказал, господин Киё вернулся в Японию двенадцатого ноября под именем — Сампэй Ямада. Понятия не имею, почему он воспользовался этим именем, хотя уверен, что в конце концов он сам скажет об этом. Как бы то ни было, первое, что он сделал по возвращении в Японию — я и сам был репатриирован и знаю, что говорю, — он прочел какую-то газету. Все репатрианты изголодались по новостям из дома, и, зная эту их потребность, все приемные центры репатриантов хранят для них подшивки старых газет, выдавая их на прочтение новоприбывшим. Не сомневаюсь, господин Киё, как только высадился в Хакате, тоже жадно потянулся к этим старым номерам. И что же он в них обнаружил…

Киндаити оглядел лица собравшихся.

— Как вам известно, завещание господина Инугами было прочитано в ноябре, когда появился лже-Киё. И эта новость облетела всю страну, об этом широко писали газеты двенадцатого ноября. Господин Киё, вероятно, прочел одну их этих статей в Хакате и был потрясен, узнав, что кто-то вошел в его дом под его именем.

— Киё! — пронзительно прошептала Мацуко. — Почему ты немедленно не дал мне телеграмму? Почему ты не сообщил мне, что это самозванец? Если бы сообщил… если бы ты сообщил… ничего этого не произошло бы.

Киё попытался сказать что-то, но снова поник головой, словно мужество покинуло его. Киндаити ответил за него:

— Это верно, госпожа Мацуко. Все именно так, как вы говорите. Если бы он позвонил, ничего этого не произошло бы. Но у господина Киё были свои соображения на сей счет. Ясно, что он сразу заподозрил, кто он такой, этот самозванец, — кто-то, кого он не мог презирать, кто-то, кому он, быть может, даже сочувствовал. И вот, вместо того чтобы сразу разоблачить его, он решил вести дело втайне — а это оказалось ошибкой.

— И кто же был этот самозванец? — спросил инспектор Татибана.

Киндаити молчал, ему не хотелось, ему было больно называть это имя, и все же его нельзя было не открыть.

— Не могу заявлять с уверенностью, пока не выясню у господина Киё, — промямлил он, — но если мне будет позволено дать волю воображению, то я думаю… я думаю, что это был, скорее всего, Сизума.

— Ах, так я и знала! — воскликнула Кокин Миякава.

Всплескивая руками, она поползла по полу на коленях.

— О, Небо, значит, это действительно был Сизума. Я это чувствовала с тех пор, как вы спросили, был ли Сизума похож на господина Киё. О, Небо, значит, когда он взял меня за руку, в тот день, он знал, что держит за руку свою мать. — Слезы брызнули из полуслепых глаз. — Как же это жестоко! Как может быть Небо столь немилосердно? Да, Сизума поступил нехорошо, вернувшись в Японию под видом другого человека, но как же немилосердно Небо, оно убило его прежде, чем он мог открыться своей матери, которая так ждала его!

Стенаниям Кокин можно было только посочувствовать. Какие же это несчастные люди! Никто никогда не узнает, зачем Сизума решил стать мнимым наследником трона Инугами, но, приняв эту роль, он лишился возможности открыться даже родной матери, хотя была она рядом с ним. Больше того, притворство привело его к смерти. Если бы истинные факты этого дела не были выяснены, он навеки упокоился бы в могиле как Киё Инугами и Кокин вечно ждала бы своего сына.

Киё мрачно вздохнул, а Такэко и Умэко в страхе вжали головы в плечи. Только Мацуко оставалась спокойной и собранной, поигрывая длинным мундштуком.

Выждав, когда стоны Кокин стихнут, Киндаити повернулся к Киё.

— Господин Киё, вы служили в Бирме вместе с Сизумой?

— Мы служили в Бирме, но в разных частях, — тихо ответил Киё. — Но мы были так похожи, что об этом пошли разговоры и в его, и в моей части, и однажды Сизума решил познакомиться со мной. Он знал мое имя, а когда он представился и рассказал мне свою семейную историю, мне стало ясно, кто он. Моя мать и тетки никогда не говорили об этом, но дед рассказал обо всем. Только ведь на передовой, под обстрелом старая вражда забывается, и Сизума тоже решил оставить прошлое прошлому. Мы обменялись дружеским рукопожатием. Некоторое время мы встречались и с удовольствием беседовали о прошлом каждого из нас, но бои усилились, и нас разделили. Уже потом Сизума рассказал мне, что услышал, будто моя часть была полностью уничтожена, и решил, что я тоже убит. И когда ему разворотило лицо и случилось так, что никого не осталось из тех, кто знал его, он решил занять мое место. На бирманском фронте творилось безумие, и осуществить даже такой фантастический план можно было, не вызывая подозрений.

Тут Киё снова тяжко вздохнул.

Череда совпадений

— Понятно. Значит, вы не могли и не хотели выдать Сизуму полиции и, надеясь, что все останется втайне, вернулись в Насу, пряча лицо, и на время нашли пристанище в гостинице «Касивая».

— А зачем, господин Киндаити, зачем Киё прятал лицо? — спросил инспектор Татибана.

— Инспектор, это же очевидно. Киё в маске уже устроился на вилле Инугами. Если бы настоящий господин Киё был узнан кем-то из горожан, поползли бы слухи о двух Киё, и все его усилия пошли бы прахом.

— А, понятно…

— Да, еще: то, что господин Киё прятал лицо, оказалось очень полезным позже, хотя, конечно, в то время он об этом не думал. Как бы то ни было, устроившись в гостинице, господин Киё ушел часов в десять вечера, прокрался на виллу Инугами, тайком вызвал Киё в маске, то есть Сизуму, и свиделся с ним. Господин Киё, где вы с ним встретились и поговорили?

Киё затравленно огляделся.

— В лодочном сарае, — тихо сказал он.

— В лодочном с-сарае! — Уставившись широко раскрытыми глазами на Киё, Киндаити радостно почесал голову. — Значит, прямо под местом преступления! Кстати, господин Киё, как вы собирались поступить с Сизумой?

— Я… я… — В дрожащем голосе Киё звучала такая скорбь, будто он проклинал этот мир и обвинял род человеческий. — Я сильно просчитался. В газете, которая мне попалась, ни слова не было о том, что двойник мой изуродован и носит гуттаперчевую маску. Вот я и подумал, что просто и без проблем поменяюсь местами с Сизумой. Разумеется, я собирался отдать ему большую часть состояния, но с Сизумой случилось то, что случилось, — это было для меня полной неожиданностью, и поменяться местами незаметно стало совершенно невозможно. Пока мы обсуждали, как нам поступить…