Что касается меня, то я ходил к аквариуму не только и не столько из-за рыб, сколько из-за Дианы. Сквозь зеленоватую воду с золотистой, будто солнечной, подсветкой чуть размытый ее облик казался загадочно прекрасным. Неясные мысли бродили у меня в голове

– может, это как раз и были идеи, которые, по определению

Лермонтова, есть чувства в их высшем развитии. Вода не выдавала меня, однако Диана все равно догадывалась, почему я здесь, и когда мы оставались вдруг одни, мягко выговаривала:

– Напрасно ты ходишь, милый, я не рыбка, не нужно за мной подглядывать.

Может, ей это и вправду досаждало. К тому же у Дианы был ухажер. Он заезжал за ней на "вольво" и увозил в какие-то недоступные мне эдемы.

Нельзя сказать, что я сильно страдал из-за бесперспективности наших отношений (их и отношениями-то трудно назвать). Мне просто доставляло удовольствие созерцать ее силуэт именно вот таким, чудно преломленным в бирюзовой призме аквариума. Иногда он казался совсем далеким, иногда, наоборот, очень близким, но всегда он был немного нереальным, словно она была русалкой или феей. Что-то добавлялось к нему.

Вернемся, однако ж, к рыбкам.

С некоторых пор стали замечать, что население аквариума вроде стало поменьше, а вскоре это стало и совсем очевидно. Причем начали исчезать сначала самые маленькие рыбки, потом чуть покрупнее. Вроде никто из них и не погибал, но тем не менее аквариум мало-помалу пустел, а это, естественно, вызывало недоумение и тревогу.

Каждое утро у аквариума толпился народ, но не просто так, не как раньше, а с целью установить, какие еще рыбки пропали. Раз, два, три… – пытались посчитать рыбок по головам, но не так это было легко: некоторые как две капли воды похожи друг на дружку, иные прятались в гроте и между растениями; вроде и не досчитаешься одной-двух, а они потом раз – и выплывут, приходится пересчитывать заново.

Рыбный "проект" волновал теперь всех, и все, естественно, переживали из-за исчезновения рыбок. Возникло даже подозрение, что кто-то их крадет для собственного пользования (некоторые, достаточно редкие, стоили немалых денег).

Еще грешили на всеобщего любимца рыжего сибирского кота Сигизмунда, в обиходе Муню, тот тоже любил понежиться возле аквариума. Крупный, как рысь, с густой пышной шерстью, он частенько дремал в кресле, щуря свои хитрые зеленые глазища на рыбок, а иногда и пытался прикогтить какую-нибудь, близко подплывшую к прозрачной стенке. Это было по-своему трогательно и забавно, и народ искренне веселился, глядя на его тщетные (стекло мешало), но при всем том грациозные попытки. Правда, подозрение быстро было отметено – вряд ли Муне, даже при всей его хитрости и ловкости, удалось бы сцапать хоть одну рыбешку.

Диана со снисходительной улыбкой поглядывала на кучкующийся возле аквариума народ, но она тоже не ведала, куда исчезают рыбки, хотя именно у нее – из-за постоянной близости к объекту – было больше всего шансов разгадать эту загадку. Лицо ее по-прежнему возникало в воде – как видение, как призрак, словно она сама была частью этого волшебного царства.

Я сделал несколько фотографий аквариума с ее плавающим в нем лицом, добавил уже на компьютере кое-какие эффекты, и получилось, без ложной скромности, супер – это оценила не только сама Диана, но и шеф, вскоре использовавший их для рекламы одной из известных косметических фирм.

Казалось, только единственный вопрос и волновал: ну что, все целы?

Пока все вроде были целы, но на следующий день одной-двух рыбок снова недосчитывались.

Между тем разгадка – не буду томить – крылась совсем близко: не кто-нибудь, а именно сами рыбы (не все, конечно) и были тому виной.

Марпы – вот кто по ночам охотился и элементарно пожирал других рыбок. Заглатывал, можно сказать, с потрохами, даже не оставляя следов своих тайных пиршеств.

Открытие это сделал сам шеф, купивший книгу про рыбок и там прочитавший про аквариумных хищников. Их было всего две, марпы, довольно крупные, с изумрудными полосками вдоль туловища, с фиолетовыми бровками над выпученными бесцветными невозмутимыми глазками, длинными усами и белыми игольчатыми зубками. За время проживания в аквариуме они и вправду изрядно подросли и прибавили в весе. Постоянно держась вместе, парочка сонно колыхалась возле прозрачной стенки, и вид у нее был абсолютно не агрессивный.

Проплывавших мимо рыбок они будто не замечали (или делали вид) – скорей всего, переваривали ночную трапезу.

"М-да, – буркнул озадаченно шеф, – естественный отбор, ничего не поделаешь, поглядим, что будет дальше".

А что дальше?

Ясно было, что если так все и пойдет, то никого, кроме этих самых зубастых марп, не лишенных, впрочем, притягательности, в аквариуме не останется и весь рыбный "проект" точно накроется.

Удивительно, что шеф не проявил никакого недовольства, хотя первый должен был бы в заботе о "проекте" срочно убрать этих гарпий, отдав их тому же Муне, либо, по крайней мере, отселив от прочих еще оставшихся рыбок.

Ничего подобного, однако, не последовало. Странный, признаться, фатализм: естественный отбор… Ну и естественный, что с того? Не для того же заводили аквариум, чтобы наблюдать такое гнусное торжество силы.

Народ теперь сходился к аквариуму почти обреченно – узнать, кого еще слопали кровожадные марпы.

Между тем, эти акулы словно что-то сообразили и на какое-то время затаились – питались обычным кормом и больше никого из рыбок не трогали. Возможно, те, что еще оставались помимо них, были уже слишком крупноваты либо… просто им не по вкусу.

Однако не прошло и недели, как исчез довольно крупный красный с яично-желтым брюхом линекс, тот самый, который почему-то больше всего полюбился сибиряку Муне: тот мгновенно подскакивал к аквариуму и азартно скреб по нему когтями, стоило только линексу приблизиться к стеклу.

Нет, марпы знали свое черное дело и, судя по всему, отнюдь не собирались садиться на диету.

В конторе, между тем, тоже происходили странные вещи.

Неожиданно уволились сразу два сотрудника, внезапно, без всякого, казалось, повода, буквально один за другим. Примечательно, что именно они больше всего последние недели ошивались в холле возле аквариума – нет, ничего такого предосудительного, однако их уход почему-то подействовал на всех угнетающе, тем более что они не соизволили ничего объяснить – просто сгинули и все… Ходили слухи, что их переманила конкурирующая фирма.

Надо полагать, шеф был обескуражен не менее, чем все остальные, кадры были ценные, так что он, обычно бодрый и редко унывавший, ходил погруженный в глубокую задумчивость.

Реже стали приходить и постоянные заказчики. Кое-кому из них была известна история аквариумного террора, которую им – в качестве забавы – рассказывала Диана. Может, этого-то и не стоило делать, но так уж сложилось: она должна была их как-то привечать и развлекать, разговаривать с ними, приобщая к жизни внутри фирмы и создавая иллюзию единения.

Между тем Диана, я это сразу подметил, тоже улыбалась теперь как-то не так, не как прежде. Исчезли ее очаровательные открытость и доверительность, что так притягивали к ней (помимо красоты). Обычно она была легка в общении, всегда умела поддержать беседу и тонко сгладить заусенцы, без коих, увы, не обходится. Шеф чрезвычайно ценил ее за это и держал Диану в числе самых доверенных лиц, а иногда даже звал ее с собой на всякие важные переговоры.

Трудно сказать, имело ли это к рыбкам какое-то отношение. Между тем они постепенно таяли, вокруг аквариума толпился недоумевающий народ, взирая на все тех же пузастых, раскормленных до неприличия марп.

Рыбок было жаль…

Ну вот. Наконец, как это и должно было случиться, естественный процесс приблизился к своей естественной же развязке: рыб в аквариуме осталось всего лишь две. Две, понимаете?

Дианино же лицо, хотя и отражалось в воде аквариума, среди блестящих пузырьков подкачиваемого в воду кислорода, но уже не золотилось так феерически празднично, как прежде, когда в аквариуме было много разноцветных рыбок, каждая сама как маленький фонарик.