Выйдя из зала, я совершенно не представлял, прошел ли я экзамен или с треском провалился. Я не удивился бы любому результату, да и сил удивляться уже не было — выложился полностью.

Дождавшись всех друзей, я предложил поехать сразу после экзамена в наш кибуц. Там мы пошли в бассейн и сидели там часа три — постепенно приходя в себя. Наши впечатления от экзамена совпали — всем захотелось пойти и отмыться.

Результаты получают по почте примерно через месяц, но этот месяц был не самый приятный в жизни. Если прошел — нужно искать работу где — ни будь в больнице, если нет — думать, что делать дальше — пробовать еще раз или думать о переквалификации. И в том и в другом случае пока что нужно на что то жить — значит надо еще найти какую то работу, что тоже не так то легко.

После нескольких дней отдыха я по большому блату устроился на бензозаправочную станцию — заливать бензин в машины.

Записка номер восемь

Бензозаправка

Итак, после экзамена на получение медицинской лицензии я начал работать на бензозаправке. Заправка была разделена на две части — для армейских машин — которые заправлялись подкрашенным бензином по специальным талонам — и для всех прочих. После нескольких заправок таким бензином краска оседает на внутренних частях мотора, и тогда можно определить, кто заправлялся краденным топливом, и привлечь за воровство. Поэтому такой бензин обычно и не воруют.

Все прочие водители расплачивались или наличными, или чаще всего, кредитными карточками. Ребята, работавшие на коммерческой заправке, иногда просчитывались, и восполнять недостачу им приходилось из своего кармана. Впрочем, чаще они бывали в прибыли. Фокусы использовались самые разные, наиболее простой — с топливными добавками. Многие водители просили залить в бак кроме бензина еще и бутылку добавки, которая, судя по рекламе, удлиняет срок жизни двигателя, уменьшает вредные выхлопы и пр. и пр. Серьезных доказательств этому нет, но многие заливают. Так вот, использованная чистая бутылка подбирается, заливается обычным бензином, и ставится в витрину. Очередному простаку — водителю содержимое бутылки заливается в бак под видом добавки. Стоимость одной настоящей бутылки — 15–20 шекелей, в день обычно уходит их около 20 — и, половина из них — фальшивые. Прибыль заправщика можете посчитать сами. Или, например, клиент просит добавить масла в двигатель, покупает банку, а нужно добавить всего половину. Остаток никто обычно не забирает, он достается заправщику. Кроме того, применяется банальный недолив бензина и обсчет при оплате, но это гораздо легче разоблачить, поэтому они используются редко. Наконец, иногда дают чаевые все это позволяет заправщикам сносно зарабатывать. Работа у них конечно тяжелая, летом на солнце, зимой под дождем, они постоянно дышат бензиновыми парами, но многие работают там по много лет, и не собираются никуда уходить.

Я, как неквалифицированный работник, был допущен только к заправке военных машин. Там нет товарно — денежных отношений, а только товарно талонные. Хотя мои доходы были значительно ниже, чем у соседей из коммерческой части, я был доволен, поскольку не люблю материальной ответственности и не очень умею «крутиться». Единственным моим «наваром» на военной заправке было моторное масло, остатки которого водители отдавали мне в качестве чаевых по доброте душевной. Оно мне очень пригождалось, так как мотор моей личной машины протекал как старый дуршлаг, и масло приходилось подливать почти еженедельно.

Работа меня не очень то вдохновляла, часто болела голова от запаха бензина, шума моторов и выхлопных газов. К тому же эта монотонная деятельность была просто скучной.

Иногда ко мне приезжали заправляться офицеры в форме с эмблемами мед службы. Я смотрел на них с завистью, ощущая себя рядом с ними ничтожным существом без профессии и с неясными перспективами. То, что раньше я тоже был врачом, вызывало не гордость, а скорее стыд за мое нынешнее убогое положение. Хотя я себя утешал тем, что все это временно, что может еще я буду когда ни будь работать по специальности — утешения действовали слабо. Время шло, а результатов экзамена все не было, я продолжал работать там же на заправке и начал опасаться, что это надолго.

Наконец с очередной почтой пришел длинный конверт со штампом Израильской медицинской ассоциации. Я вышел на улицу и открыл его, боясь заглянуть в текст. Наконец набравшись решимости, прочел первую строчку: «Уважаемый доктор. Мы рады сообщить Вам…». После такого начала понятно, что ничего плохого, скорее всего, не написано, но какой то почти суеверный страх не давал мне читать дальше. Наконец я собрался с духом и прочитал письмо полностью.

Медицинская ассоциация сообщала о том, что я успешно сдал экзамен и получаю временную лицензию на право работы врачом в Израиле. Я побежал домой, и размахивая конвертом, скромно сообщил всем домашним об этом известии. Меня охватили сложные чувства. Радости и гордости сопутствовали мысли — «Ну вот, теперь начинается самое сложное — нужно искать работу по специальности».

Надо признаться, что я совершенно не чувствовал себя готовым работать врачом. Ведь уже полтора года я занимался самыми разными работами, весьма далекими от медицины. Конечно, теоретические знания плюс знания с курса переподготовки у меня были, но израильская медицина казалась мне столь сверкающей вершиной, столь подавляла своими достижениями — подлинными и мнимыми — что мне после куртки заправщика очень трудно было себя представить в белом халате в больнице. Да и уровень иврита не позволял чувствовать себя спокойно.

Это снижение самооценки вгоняло в депрессию, подрывало веру в возможность когда ни будь все же начать работать по своей специальности. Если я сам не верю, что могу работать врачом — кто же поверит и возьмет меня на работу? В общем, после получения лицензии мое настроение не улучшилось.

Следует заметить, что из нашей маленькой группки, состоявшей из 5 человек, экзамен сдало четыре. Все испытывали подобные эмоции, кроме одной девочки, которая сдавала так называемый «стажерский экзамен» — несколько усложненный относительно нашего, предназначенный для только что закончивших учебу врачей. Хотя сдавать его несколько труднее, но статус врача — стажера обеспечивает человека местом в больнице на год для прохождения интерна туры. К счастью, за год до меня в Израиль репатриировался мой приятель однокурсник из Свердловска. К этому времени он уже давно сдал все экзамены и проходил специализацию по терапии в больнице Асаф Ха — рофе.

Его зав. отделением хорошо к нему относился, и когда приятель попросил за меня, тот сказал что готов принять меня на интервью. Взявши на заправке день отпуска, я приехал в медицинский центр Асаф Ха — Рофе с самого утра. Больница состояла из нескольких корпусов, раскиданных на большой территории. Главный корпус, в котором находилось большинство отделений, возвышался над остальными зданиями мед. центра. В то время в больнице было 4 — е терапевтических отделения, каждое на 35 коек. В одном из них — отделении «D» — и работал мой приятель.

После бензозаправки больница произвела на меня сильное впечатление. Все сделано в современном стиле. Везде автоматические двери, полированные мраморные полы, Стеклянные стены вестибюля, несколько лифтов. Педиатрический корпус снаружи весь раскрашен веселенькими яркими красками, с детскими аттракционами на первом этаже. Санитары провозят каталки с больными, увешанными датчиками, мониторами, аппаратами искусственного дыхания. Повсюду деловито снуют врачи в коротких белых куртках, со стетоскопами на шее, пробегают медсестры. У всех на нагрудном кармане болтаются бирки с фотографией, фамилией и должностью.

Короче, я чувствовал себя чужим на этом празднике жизни, и только в глубине души копошилась мыслишка — может быть и мне когда — ни будь посчастливится поработать в такой больнице.

Заведующего терапевтическим отделением «D» звали доктор Пик. Это был невысокого роста худощавый седой человек лет 60 — и. Как я позже узнал, он родился в Польше, учил медицину во Франции, стажировался в США. Свободно говорит на 6 языках, хороший добрый человек и прекрасный терапевт. Вообще, заведующие отделениями в больницах могут быть самыми различными людьми, но плохих профессионалов я среди них не встречал.