Подумав немного, Федор Федорович обещал доложить начальству; он не сомневался, что просьба жителей Радуля будет уважена. С этими словами он приподнял свою соломенную шляпу и распрощался со всеми.

Толпа начала расходиться, как вдали показалась легковая машина, подъезжавшая к селу. Самые востроглазые ребятишки определили, что это такси «Волга».

В этом не было ничего удивительного – жители Радуля нередко прикатывали из города на такси. Георгий Николаевич решил, что, может быть, прибыл к нему с вокзала очередной московский гость.

Он заторопился навстречу машине и тут увидел, что она повернула не в село, а к толпе.

– Петр Владимирович! – завопили глазастые питомцы Георгия Николаевича, впрочем, с этого момента его бывшие питомцы.

Вся синяя ватага с ликующими криками «Ура-а!» помчалась, перегоняя друг друга.

Машина остановилась, и Петр Владимирович вылез. Широкая и светлая улыбка сияла на его лице. И сам он был громадный, широкоплечий, эдакий увесистый – настоящий древнерусский богатырь.

Девочки – с каждой стороны по три, – визжа и хохоча, повисли на руках и плечах своего любимого воспитателя. Мальчики с ликующими криками запрыгали вокруг. Все они радовались так самозабвенно, так искренне, словно никакой тайны старого Радуля не было обнаружено час назад.

– Он же после операции! Нельзя так бешено! – закричал Георгий Николаевич, подбегая к живому ребячьему клубку.

Петр Владимирович каким-то чудом просунул свою левую руку между облепившими его девочками и поздоровался с ним этой левой рукой, а была его ладонь не меньше, чем у Ильи Муромца, то есть у Ильи Михайловича. Что-то он говорил, что-то кричал, кажется «спасибо», но сквозь невероятный гвалт Георгий Николаевич ничего не слышал.

Подошел Иван Никитич.

– Доброго здоровьица! Приходите к нам в правление. Вам аванс выписан. Также две сотни яиц получите, – говорил он.

– Ого-го! – завопили награжденные.

– Девочки, отметайтесь, отметайтесь! Мне по делу надо толковать! – силился вырваться от них Петр Владимирович.

– На обширных площадях ваша бригада кустарник пожгла… – продолжал Иван Никитич. – А еще долго у нас пробыть намерены?

– Да с недельку еще поработаем. Разрешите, лучше я к вам вечерком зайду. Видите, что со мной делают! – с сияющей, широченной улыбкой говорил Петр Владимирович.

Стиснутый толпой синих радостных бесенят, он двинулся по улице села. Сквозь визги, смех и галдеж слышалось:

– Мы теперь так здорово работаем! – говорил Игорь.

– Мы русской историей увлекаемся! – говорил Миша.

– Нам нужно столько вам рассказать! – говорила Галя – бывшая начальница.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Все следующие дни по утрам ребята во главе с Петром Владимировичем, на зависть радульских мальчишек, перебирались через Клязьму половецким способом. На заклязьминской пойме со своим обычным рвением они жгли грандиозные костры под неумолчный гул бульдозера Алеши Поповича, а после обеда играли в футбол и в волейбол, купались, собирали гербарий, ловили бабочек для коллекции.

Георгий Николаевич спускался к ним по вечерам и о чем-нибудь им рассказывал из русской истории. А вот археологией они больше не занимались. Слишком много сил и напряженной энергии было ими потрачено на поиски, и остыл их изыскательский порыв.

За работу в колхозе они получили столько денег, что решили продлить свой поход еще на неделю.

Наконец настал день расставания. К дому Георгия Николаевича пришли чуть ли не все жители Радуля. Юные туристы выстроились в одну шеренгу. Иван Никитич произнес торжественную речь и вручил Игорю выписку из приказа правления колхоза, в которой было много хороших слов благодарности – «за самоотверженный труд», «за пользу колхозу», «за раскрытие тайны старого Радуля».

Когда Иван Никитич кончил свою речь, ребята по команде Игоря вскинули на плечи рюкзаки. Теперь у всех – у мальчиков и у девочек – они были туго набиты, а рюкзак Петра Владимировича, наоборот, выглядел совсем тощим.

– До сви-да-ни-я! – проскандировали юные туристы. Петр Владимирович подошел к Георгию Николаевичу и крепко пожал ему руку.

– Еще раз огромное вам спасибо! Вы так много времени отдали моим пострелятам, моим московским незнайкам. Им так было интересно с вами! Вы научили их любить прошлое нашей Родины.

– Ну, не только прошлое, но и настоящее, – возразил Георгий Николаевич.

Вдруг из строя неожиданно выскочили Галя-кудрявая и Алла-медсестра. Обе они – худышка и толстушка, беленькая и черненькая – подбежали к Георгию Николаевичу, поднялись на цыпочках, обняли его голову, поцеловали в обе щеки. Потом расцеловались с Настасьей Петровной и с Машунькой и вприпрыжку вернулись в строй.

– Ой, нарушение дисциплины! – послышался негромкий возглас Гали – бывшей начальницы.

Игорь дернулся было вперед, хотел сделать замечание, но вовремя удержался.

– Отряд, шагом марш! – скомандовал он.

И ребята пошли цепочкой, один за другим, согнутые под тяжестью рюкзаков – все в синих, плотно обтягивающих фигуры спортивных костюмах. Командир отряда толстяк Игорь гордо шел впереди направляющим, физрук Миша двигался последним – замыкающим, Петр Владимирович, широкоплечий, огромный, печатал шаг сбоку шеренги. Один Миша оглянулся на ходу. Он мигнул Георгию Николаевичу своим черным озорным глазом, улыбнулся, показав два ряда белых зубов и зашагал дальше.

Все оставшиеся жители Радуля долго глядели вслед юным туристам, пока их дорога не свернула в лес…

Георгий Николаевич направился в свою светелочку, сел за стол, разложил перед собой исписанные, исчеркнутые, замазанные, подклеенные, обрезанные листки и задумался…

Неделю спустя Федор Федорович привез комиссию на автобусе и на грузовике; в село прибыло десять человек ученых и журналистов, не только из Владимира, но и из Москвы.

Из гробницы были тщательно выбраны уцелевшие украшения: бусы цветного стекла, серебряное запястье, пара серебряных серег, два золотых перстня с камушками, давно превратившимися в пыль, редкой тонкости узорчатая золотая застежка от плаща, наконец, остатки сафьяновых сапог.

Каждую находку Федор Федорович сам завернул в отдельную бумажку и в каждый сверток вложил самолично им написанную записку с указанием, в каком точно месте гробницы была найдена данная драгоценность.

Могила на кладбище была выкопана заранее, дубовый гроб Илья Михайлович изготовил тоже заранее. Прах витязя и прах его жены были положены в тот гроб и преданы земле. Все до одного жители Радуля собрались на торжественные похороны. Из ближних лагерей прибыли отряды пионеров. Говорились речи, духовой оркестр играл траурную мелодию.

Опустевшую белокаменную гробницу и камень с изображением скачущего витязя погрузили в кузов грузовика. А с тем камнем, что принадлежал бабушке Дуне, чуть было не произошло недоразумение. Когда к ее дому подошла целая делегация и старушка поняла, что от нее хотят, она сразу заартачилась и быстро-быстро затараторила:

– Где же это видано, где же это слыхано? Сперва на одну мою красоту позарились, – и она показала на свою резную доску подзора с датой «1812», – а теперь другую мою красоту хотите забрать?

Федор Федорович стал ей доказывать, что если доска подзора является истинным украшением ее дома, то камень у порога положен исподней стороной вверх и никто льва не видит.

Тогда старушка спросила, сколько может стоить камень.

– Тебе, бабушка Дуня, лучше в город на базар сходить и там прицениться, – пошутил Иван Никитич.

– Нет цены такому произведению искусства, оттого и просим вас его просто пожертвовать, – сказал Федор Федорович, вздыхая от волнения.

В конце концов так договорились.

Иван Никитич отдает распоряжение выложить бабушке Дуне кирпичный порог на цементе да еще замостить дорожку от ее калитки до крыльца. Камень с изображением льва она дарит во Владимир безвозмездно. А Федор Федорович со своей стороны обещал на стенде над камнем поместить этикетку с надписью: «Дар гражданки села Радуль, Владимирской области, Евдокии Спиридоновны такой-то…»