Дождался я его, накрыл кошелем, ощущаю — есть небесное тело солидных размеров, закрыл замок и — в корабль.
Кошель — он непрозрачный, но мягкий. На ощупь определил, докладываю на Землю: поймано цилиндрическое тело правильной формы, вероятнее всего, обломок какого-то спутника. Определил массу — почти килограмм, а вскрыть кошель до приземления не имею права во избежание потери стерильности. Порядок есть порядок. Поведение свободное, но не до беззакония.
Досиживаю я свою программу, и грызет меня неуемное любопытство: что же это я такое поймал? Ломал я голову, ломал — ничего придумать не могу. На этих орбитах вроде бы никто ничего не терял. Я уж статистику потерь и аварий с Земли затребовал. Были даже разрушения старых спутников, но все это на нижних орбитах. Обломкам сюда никак не попасть.
На метеорит вовсе не похоже. Форма правильная, явно рукотворная. Может, это обломок от инопланетного корабля? Если так, думаю, то мне уж так повезло, так повезло! Но тоже не верится. Скорость моего «тука» относительно меня уж слишком была мала, иначе бы я его не притянул. Или он так бы меня «тукнул», что мне бы не поздоровилось. Значит, тело явно земной системы. А может, это Синельников? Но нет, Земля, чувствую, тоже любопытствует. Задним числом уж я узнал, что конструкторам кошелей нагорело за то, что их непрозрачными делали. Велели мне показать кошель. Я его крутил перед камерой, крутил — академики аж крякают. И каждый раз предупреждают: «Не вскрывать!»
Я уж так с этим кошелем сжился, такого про его содержимое на досуге навыдумывал — век бы с ним не расставался, хоть и не оставляла меня где-то подспудно мысль, что меня Синельников развлекает, чтобы я не скучал. А тут еще выяснилось, что наш» с Оскариком идеи несостоятельны и программу до конца даже вести не стоит, разве что для порядка. Не просить же новую программу с Земли! Подумал я и занялся фундаментальными частицами. Наладил фиксацию треков на монокристаллических пленках. Между прочим, оказалась ценная идея, даже авторское потом получил.
Долго ли, коротко — завернулся мой эллипс обратно. Все корабли такого типа, как мой, садились тогда на Луне. Там их использовали в качестве стройматериалов, а нашего брата отправляли на Землю на рейсовом порожняке. Сел я на Луну без приключений — и меня с моим кошелем мигом препроводили в сектор возвращения, на Гагаринскую.
Встречает меня целая депутация и вежливо изымает мой «тук» в мешке. На вскрытие. Смотрю, а там распоряжается знакомый парень, Володя Финкель, мы с ним вместе в Бюракане практику проходили. Я к нему — мол, так и так, сделай вскрытие при мне. Он говорит: «Саня, не могу. Единственное, что могу, так это я тебе сразу после вскрытия позвоню. Не положено тебя снимать с обследования, а вскрытие будет часа через три. Земля торопит, всех любопытство мучает».
Попробовал я было рыпаться — медицинское начальство уперлось, и ни в какую. «Не за тем, — говорят, — мы вас полтора месяца в космосе держали, чтобы потерять весь материал». И повели меня на тесты. Тут уж я поверил, что Синельников здесь ни при чем и что я выловил нечто необыкновенное. И требую, чтобы мне разрешили наблюдать вскрытие по стерео. Иначе я не сосредоточусь на тестах и результат выйдет осложненный. Добился — разрешили.
Вот, значит, вызывают меня к стерео. Кошель мой под колпаком, Финкель манипулятором орудует, народу толпа, нее вокруг колпака сгрудились, мне ничего не видно. И звук отключен, попросить в сторону отойти нельзя. Все руками машут, о чем-то спорят, и вид у всех какой-то недовольный.
— Ну, что? Насмотрелся? — говорит начальник. — Я ж тебе говорил, что ничего не поймешь. Ты лучше ложись на спинку вот сюда и погляди вверх. Видишь, колечки висят на ниточках? Ну-ка, скажи, какое колечко ближе всех, какое дальше всех, какое выше всех, какое ниже всех, какое больше всех, какое меньше всех…
Володя Финкель явился в перерыв.
— Отколол же ты штучку, Саня! — говорит.
— А что такое?
— Не заставляй, — говорит, — меня тебе рассказывать, что выудил ты в космосе не мышонка, не лягушку, а банку мясных консервов.
— То есть как? — говорю. — Какой же дурак ее там бросил?
— А вот так! — говорит. — И насчет дурака ничего сказать не могу. А очень хотелось бы, потому что, как тебе, может быть, известно, банка эта еще дореволюционного выпуска…
— Что за ерунда!
— Ерунда не ерунда, а половина членов комиссии молчит, будучи совершенно убеждена, что все это глупая шутка и что устроил ее ты. А вторая половина не молчит только потому, что не может понять, откуда ты, спустя сто лет, мог такую банку достать. Самойлов отправил мясо на анализ по длительности пребывания в космосе. И если что не так, то прими, Саня, мои глубочайшие соболезнования.
— Да какие тут шутки! — кричу. — Мне бы и в голову не пришло! Я сомневался, — говорю, — уж не Синельников ли мне это подстроил, чтобы скрасить отсидку! Клянусь тебе, Володя, отцами космоплавания, что я тут ни сном ни духом!
— С другой стороны, очень жаль, если это не ты, — заявляет Володя. — Уж очень они тут все умные. Пора бы им подстроить что-нибудь в этом роде для возмущения серого вещества!
— Вот, — говорю, — и займись! А я невиновен и приму страдания напрасно.
— Напрасно не примешь, — успокаивает он. — Самойловские ребята — народ дотошный и понимающий.
Вот так я и влип в эту историю. Анализ показал, что эта проклятущая жестянка находилась под космическим облучением 85 ± 10 лет, так что я не виноват.
Но анализу все равно никто не верил. Все же знали, что я мастак на всякие штуки. «Ну, не ты, — говорят, — так тебе!» Синельников видеть меня не мог. Посудите сами, какой разумный человек поверит, что банка чуть ли не в 1920 году загремела в космос, ушла на пять миллионов километров и сто лет сопровождала родную планету! Не поверит разумный человек и будет прав.
А я? Я всем твержу, что я тут ни при чем, все мне говорят «Да-да», а сами глаза в сторону отводят. Только один нашелся, писатель, лысый такой, восторженный, взялся доказывать, что, значит, в 1920 году кто-то предпринял тайную попытку выйти в космос, но кончилось все трагически. Он все уговаривал меня выступить перед школьниками и составить вместе с ним призыв к людям доброй воли о поисках материалов. «Наверняка, — говорит, — Алексей Толстой что-то знал. Я теперь понял, почему он написал «Аэлиту» как раз в те годы!» Послал я его к черту! Единственного человека, который мне верил, сам к черту послал! Ерунда все это! Невозможно, чтобы жестянка сто лет в космосе болталась.
Но ведь она же болталась!
Вот вам и «казус Бадаева». И название придумали обидное: «казус…»
Юрий Никитин{*}
ВСТРЕЧА В ЛЕСУ
Фантастический рассказ
Савелий шел бесшумно. За сорок лет работы охотником-промысловиком можно научиться ходить бесшумно даже по жести, иначе об удачной охоте останется только мечтать. А в этих краях охота весь окрестный народ кормит. Ничего общего с баловством заезжих геологов.
Он спокойно пересек след хуа-лу — цветка-оленя, как его называют орочоны. Этого пятнистого оленя совсем недавно завезли в Уссурийский край. Мол, пусть живет и привыкает к чужому климату. За голову штраф назначили в тысячу рублей. Будто не понимают, что и без этого не станут губить нездешнюю красоту. Другое дело потом, когда расплодится, приестся, станет просто оленем, как вот этот зюбряк, по следу которого Савелий бежит… Зюбряк — или, по-ученому, изюбрь, благородный олень — шёл осторожно, старался не прошмыгивать под деревьями с низкими ветками. Понятное дело — пантач. Старые рога сбросил, ходит с молоденькими, не затвердевшими. Царапни — кровь брызнет. Вот и ходит, задрав морду к небу, звезды считает.
Савелий прибавил ходу. За спиной в рюкзаке шелестел жесткими перьями подстреленный по дороге огромный глухарь. Ничего, еще пару часов — и догонит зюбряка. Земля под ногами пружинит — сплошные корни да мох, дыхание отличное. Что еще человеку надо? Жить бы только да жить, да вот так бежать за оленем!