Маша опять потеряла начавшегося ребенка. Таня еще держится. Очень жаль их. Все время относительно здоров и порядочно работаю по утрам. Хочется для «Круга чтения» заменить рассказ «Царь и пустынник». Очень противен он мне. Весь выдуман.

[…] Читаю Канта. Очень хорошо.

20 сентября 1905. Ясная Поляна. Утром писал «Конец века». Все доволен. На душе тоска, которая не поборает меня, но которую не могу не чувствовать. Редко, кажется, никогда не испытывал такой тоски. Записать одно, очень важное:

1) Старо это. И много раз думал и говорил и писал, но нынче особенно живо чувствую: когда грустно, тяжело, стыдно, стоит только подумать, что это-то мне и нужно побороть, и все проходит, а иногда и радостно становится.

21 сентября 1905. Ясная Поляна. Унылое состояние. Начал думать, что это оттого, что никто меня не любит. Стал перечислять всех нелюбящих. Но вспомнил, за что меня любить? Именно не за что. Только бы мне любить, а это их дело. И любят меня много больше, чем я того стою.

Потом ночью много думал о себе. Я исключительно дурной, порочный человек.

1) Во мне все пороки, и в высшей степени: и зависть, и корысть, и скупость, и сладострастие, и тщеславие, и честолюбие, и гордость, и злоба. Нет, злобы нет, но есть озлобление, лживость, лицемерие. Все, все есть, и в гораздо большей степени, чем у большинства людей. Одно мое спасенье, что я знаю это и борюсь, всю жизнь борюсь. От этого они называют меня психологом. […]

23 сентября 1905. Ясная Поляна. Кончил «Конец века». Маша вне опасности. Милое, духовное письмо. Сейчас — утро — письмо от интеллигентного сына крестьянина с ядовитым упреком, под видом похвалы «Великому греху», что я сам не отдаю свою землю. Ужасно стало обидно. И оказалось на пользу. Понял, что я забыл то, что живу не для доброго мнения этого корреспондента, а перед богом. И стало легко, и даже очень. Да, никогда не забывать всю серьезность жизни.

27 сентября 1905. Ясная Поляна. Был довольно дурно, тяжело, мрачно настроен. За это время думал: хорошо человеку не только физически, но и духовно пострадать. Жить в довольстве, согласии, любви со всеми людьми. Как же бы стал умирать тогда. Совсем кончил «Конец века» и примеряюсь к новой работе. Не знаю, что: учение или драму?[…]

6 октября 1905. Ясная Поляна. Продолжаю быть здоров, но работал за это время мало. Кончил «Конец века» и читал с отметками Александра I. Уж очень слабое и путаное существо. Не знаю, возьмусь ли за работу о нем.

Не помню, есть ли что записать. Одно, что есть: о значении старости, запишу отдельно, как предисловие к «Зеленой палочке» или учению о том, как жить и как воспитывать детей.

12 октября 1905. Ясная Поляна. Шесть дней не писал. Дня четыре нездоровится — печень. Ничего не писал. «Федор Кузмич» все больше и больше захватывает. Читал Павла. Какой предмет! Удивительный!!! Читал и Герцена «С того берега» и тоже восхищался. Следовало бы написать о нем — чтобы люди нашего времени понимали его. Наша интеллигенция так опустилась, что уже не в силах понять его. Он уже ожидает своих читателей впереди. И далеко над головами теперешней толпы передает свои мысли тем, которые будут в состоянии понять их. Записать:

[…] 3) Совершенно ясно понял и почувствовал все безумие нашей, богатых, освобожденных от труда сословий, жизни и то, что оно не может быть иначе. Люди, не работая, то есть не исполняя один из законов своей жизни, не могут не ошалеть. Так шалеют перекормленные домашние животные: лошади, собаки, свиньи. […]

23 октября 1905. Ясная Поляна. Не писал долго. Все время поправлял, добавлял «Конец века». Продолжаю быть довольным. Кончил. Больше не буду. Чертков прислал корректуры «Божеского и человеческого», и мне очень не понравилось, а переделать хочется, но едва ли осилю: предмет огромной важности: отношение к смерти. Есть план, но как удастся исполнить. […]

Мне тяжело среди окружающих. […]

3 ноября 1905. Ясная Поляна. Почти две недели не писал. Нездоров последнее время — желчь: слабость и дурное расположение. Провинился вчера с Ильей. Спорил. Временами тяжело. Писал «Божеское и человеческое» недурно. Затеял обращение к народу. Нехорошо. Записано немного:

1) Ехал верхом и думал о своей жизни: о праздности и слабости большей ее части. Только по утрам исполняю свое назначение — пишу. Только это от меня нужно. Я орудие чье-то. […]

22 ноября 1905. Ясная Поляна. За это время поправлял «Божеское и человеческое» и все недоволен. Но лучше. Начал Александра I. Отвлекся «Тремя неправдами». Не вышло. Здоровье — равномерное угасание. Очень хорошо. Великое событие — Таня родила. Приехала Маша с мужем. Очень хочется писать «Александра I». Читал Павла и декабристов. Очень живо воображаю. […]

Пропустил эти страницы и пишу. 9 декабря 1905. Ясная Поляна. За это время закончил «Божеское и человеческое». Писал: «Свободы и свобода», как отдельную статью, и нынче включил в «Конец века» и послал в Москву и в Англию. Вероятно, поздно. Пускай по-старому. Вчера продолжал «Александра I». Хотел писать «Воспоминания», но не осилил. Все забастовки и бунты. И чувствую больше, чем когда-нибудь, необходимость и успокоение от ухождения в себя. Как-то на днях молился богу, понимал свое положение в мире по отношению к богу, и было очень хорошо. Да, забыл, третьего дня писал «Зеленую палочку». Записать надо:

1) Как это люди не видят, что жизнь есть зарождение нового сознания, а смерть — прекращение прежнего и начало нового.

2) Когда наступит новый, разумный, более разумный склад общественной жизни, люди будут удивляться тому, что принуждение работать считалось злом, а праздность — благом. Тогда, если бы тогда было наказание, лишение работы было бы наказанием.

[…] 5) Переход от государственного насилия к свободной, разумной жизни не может сделаться вдруг. Как тысячелетия слагалась государственная жизнь, так, может быть, тысячелетия она будет разделываться.

16 декабря. Писал немного «Александра I». Но плохо. Пробовал писать воспоминания — еще хуже. Два дня совсем ничего не писал. Все нездоров желудком и был очень сонен умственно и даже духовно. Ничто не интересует. Такие периоды я еще не привык переносить терпеливо. В Москве продолжаются ужасы озверения. Известий нет, поезда не ходят. Иногда думаю написать соответственно обращению к царю и его помощникам — к интеллигенции и народу. Но нет сильного желания, хотя знаю ясно, что сказать. Все борюсь с своей антипатией к NN и почти безуспешно. Вчера он не понял, начал из середины, не понимая, и у меня заколотило сердце. Colère rentrée[48] еще хуже. Надо, надо победить. От Черткова телеграмма. «Конец века» вышел 23, 10. Из Москвы ничего не знаю.

[…] Да, еще: ясно пришел в голову рассказ — сопоставление параличной старушки, радующейся на то, что может уже до печки дойти, с плешивым Потоцким: «Ah, que je m’embête!»[49]

18 декабря 1905. Ясная Поляна. Немного лучше, но продолжается умственная слабость. Вчера ничего не писал. Нынче начал писать «Александра I», но плохо, неохотно. Записать надо то, что видел во сне.