— Как? — в удивлении воскликнул Лейхтвейс. — Неужели ты осмелишься забраться в стан один, без нас? Ради Бога, не делай этого. Я боюсь за твою жизнь.

— Ах! — воскликнул старый Боб. — Жизнь моя в руках Творца, и я уже сотни раз ставил ее на карту даже из-за дела, куда менее важного. Правда, зорки глаза у этих краснокожих чертей, но старый Боб знает, как их можно перехитрить и не попасть им в лапы. Впрочем, вот за этим я тебя и позвал — я не хочу идти один; для успешного осуществления моего смелого замысла мне обязательно необходим товарищ. Я хотел спросить тебя, Генрих Антон Лейхтвейс, не можешь ли ты дать мне одного молодца, который — если это будет нужно — пойдет хоть на самого черта, который не остановится ни перед какой опасностью.

Лейхтвейс задумался.

— Видишь ли, — сказал он наконец, — ты скажи мне сначала, нужно ли тебе, чтобы этот молодец обладал особенной силой или достаточно, если он необыкновенно ловок, быстр и бесстрашен?

— Вот именно эти последние качества для меня особенно важны, — сказал старый траппер. — Мне не нужно, чтобы мой помощник вырывал из земли деревья, но мне нужно, чтобы он лазил, как белка, и молчал, как рыба.

— В таком случае я дам тебе самого младшего из нашей шайки, — ответил разбойник, — и я убежден, что ты останешься им доволен.

— Так позови его.

Лейхтвейс подошел к своим товарищам и тихонько разбудил спавшего Барберини.

— Эй, Барберино, — шепнул он ему, — хочешь послужить нашему делу, так вставай и иди со мной.

Через минуту Лейхтвейс, в сопровождении Барберини, уже возвращался к старому охотнику, который стоял, прислонившись к стволу могучего дуба, и снова задумчиво пускал большие клубы дыма. Завидев Барберини, он быстрым взглядом осмотрел его с головы до ног.

— Ужасно молод парень, — проговорил он, — черт возьми, точно баба в штанах.

При этих словах лицо Барберини покрылось густою краской.

— Ты оскорбляешь меня, старый Боб! — воскликнула переодетая женщина. — Пускай я тщедушен на вид, но это не мешает мне быть отважным; я готов идти за тобою куда угодно, хоть на самого Сатану; ты увидишь, я не испугаюсь ни одного приказания.

— Имей в виду, милый мой, что дело нешуточное, — с суровой важностью проговорил старый Боб, — ты можешь поплатиться своим скальпом, а ведь, черт возьми, мы привыкли к этому головному убору; без него, я думаю, не особенно приятно.

— Ба! Не всякая же пуля попадает в цель, а что касается моего скальпа, так он крепко сидит на моей голове, я не боюсь негодяев апачей и сгораю желанием сыграть с ними какую-нибудь скверную шутку.

— Ну хорошо. Я вижу, мы с тобой сойдемся, — сказал старый охотник и протянул Барберини руку. — Ты позавтракал, братец?

— Нет еще, старина. Да и какой же завтрак? У нас ничего не осталось.

— Погоди, я тебе сейчас чего-нибудь достану! — воскликнул Боб. — Подожди меня здесь. Прежде всего тебе необходимо хорошенько поесть и попить, так как нам предстоят труды немалые; весь день и всю ночь придется повозиться, а на голодный желудок, пожалуй, ничего не сделаешь. Чтобы иметь силы, надо быть сытым.

С этими словами Боб ушел. Он направился к обозу и вскоре вернулся оттуда, держа в одной руке кружку дымящегося горячего кофе, а в другой — большой ломоть хлеба и кусок холодной говядины, которым можно было насытить трех дюжих молодцев.

— На, пей и ешь, — сказал он, подавая Барберини принесенный ему завтрак.

Барберини принялся за еду. Когда завтрак был окончен, старый Боб подвел двух маленьких мексиканских лошадок и, перекинув через одно плечо кожаный мешок, а через другое винтовку, вскочил в седло. Барберини сел на другую лошадь и попрощался с Лейхтвейсом.

— Не забудь, Лейхтвейс, — сказал старый Боб, — вы должны быть на месте до полуночи. Смотрите, не опаздывайте и при первом же выстреле храбро бросайтесь в лагерь апачей.

— О, мы не опоздаем, — ответил Лейхтвейс. — Будь спокоен: в руках краснокожих Лора и Елизавета; для освобождения их я проникну хоть в самую середину ада; клянусь, никто и ничто не могло бы меня удержать.

— Тем лучше. Подайте мне еще раз огня. Спасибо. Теперь все в порядке. Прощайте.

Он кивнул головой и стегнул коня. Вскоре и он и Барберини скрылись в чаще леса.

Лейхтвейс вернулся к своим товарищам.

Тем временем Боб и его молодой помощник на своих маленьких мексиканских лошадках быстро неслись вперед.

— Ты знаешь дорогу в стан апачей? — спросил старый охотник.

— Да, я знаю ее, я был там только вчера.

— Тем лучше. Так поедем самым кратчайшим путем.

Глава 142

ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ СТАРОГО БОБА

Дорогою старый Боб разговаривал о всевозможных вещах, только не о том, что более всего занимало Барберини — об освобождении Елизаветы и Лоры. Он, казалось, вообще забыл о них и ни разу не упомянул даже имени несчастных женщин. А Барберини думал только о них. Не будь этой гнетущей заботы, какое удовольствие доставила бы ему природа, которая окружала их. Старый Боб знал по имени каждое дерево, каждый куст. По мере того, как они приближались к горам, он обращал внимание Барберини на каждую лощину, каждое ущелье и обо всем знал такие интересные истории, что Барберини слушал бы его весь день.

— Видишь вон эти две скалы, — сказал вдруг старик, — они круто поднимаются вверх и вершинами своими точно склоняются друг к другу, точно хотят приласкать друг друга. Это — Невольничья скала. Рассказывают, что лет пятьдесят тому назад в Южной Америке какой-то невольник и невольница бежали от своего хозяина и, среди бесчисленных опасностей, добрались до Сьерра-Невады, все время преследуемые хозяином, надзирателями и целою сворою собак. Они любили друг друга; жажда любви и свободы заставила их решиться на отчаянный шаг, судьба не сулила им счастья; вот здесь, на этом месте, они поняли, что спасения нет, они добежали до края обрыва. Кругом неприступные скалы, впереди зияющая пропасть, а сзади кровожадный лай собак. Тогда несчастные обняли друг друга, поцеловались в последний раз и вместе бросились в пропасть. И вот на том месте, где они стояли, поднялась высокая двуглавая скала, как будто сам Бог поставил им памятник, чтобы он свидетельствовал бы об их безграничной любви.

— Какая интересная и вместе с тем трогательная история, — задумчиво сказал Барберини. — Пусть это только поэтическая выдумка, но в ней кроется глубокая правда: лучше умереть, нежели жить в позоре и неволе.

Между тем всадники все более углублялись в горы. Наконец Барберини сказал:

— Вот за этим выступом сейчас же открывается котловина, в которой находится стан апачей.

— В таком случае нам пора остановиться, — сказал охотник. — Впрочем, я знаю, что здесь поблизости должна быть какая-то пещера, в которой мы расположимся. В ней мы будем как у Христа за пазухой. Живее, братец. Возьми коней под уздцы. Иди за мною.

Барберини по примеру Боба поспешно соскочил с коня и, держа последнего за повод, пошел за старым охотником, ступая по его следам. После каждого шага он оборачивался и по приказанию Боба стирал следы прикладом своего ружья.

— С этими индейцами надо принимать все меры предосторожности, — наставительно сказал охотник своему молодому помощнику. — Ведь если б краснокожие черти случайно напали бы на наш след, то они не успокоились бы, пока не разыскали бы и нас самих. Хорошо, что земля здесь так густо покрыта листьями вековых деревьев, таким образом, мы идем, точно по ковру, и почти не оставляем следов.

Дорога начинала подниматься вверх. С обеих сторон возвышались зубчатые утесы и скалы самых причудливых и фантастических форм. Наконец путники взобрались на вершину высокой скалы. Здесь Боб постоял и оглянулся. Через минуту он протянул руку и, указывая на небольшой выступ утеса, сказал:

— Вон там.

В самом деле, пещера, которую он искал, была найдена, но вход в нее был в высшей степени узок и низок. Ввести в него лошадей оказалось чрезвычайно трудно, но все-таки им это удалось, а там, внутри, пещера с каждым шагом становилась все выше и шире и наконец превратилась в огромную залу. Боб зажег небольшую головню и с этим импровизированным факелом в руке пошел вперед. Пещера была та самая, в которой покоились кости старого мудреца Габри, та самая, в которую Батьяни когда-то втащил Лютого Волка, спасая его от разъяренной медведицы.