Но не пустое суеверіе останавливаетъ его, даже не забота о томъ, что станутъ думать старые товарищи по оружію, армія и народъ, если черезъ два года после коронаціи онъ отвергнетъ жену, которую помазалъ на царство; онъ не считается съ общественнымъ мненіемъ, онъ слушаетъ только свое сердце и отступаетъ. Видя его колебанія, некоторые изъ наиболее приближенныхъ къ нему, – какъ, напримеръ, Фуше, – задумываютъ ускорить развязку и хотятъ посредствомъ ловкихъ инсинуацій толкнуть Жозефину взять на себя иниціативу и принести себя въ жертву, Наполеонъ не можетъ отрицать, что это чрезмерное усердіе внушено, пожалуй, планами, которые онъ самъ же задумалъ и о которыхъ далъ окружающимъ поводъ догадываться. Но чемъ меныпе решимости онь чувствуеть въ себе, темъ онъ становнтся раздражителънее; онъ сердится, резко осуждаеть Фуше, третируетъ его такъ, какъ не третировалъ раньше ни одного человека, каково бы ни было его положеніе. Одинъ изъ его же министровъ задумалъ произвести на него давленіе и заставить его сдаться! И этотъ министръ, этотъ изворотливый полицейскій позволяетъ себе вмешиваться въ его интимную жизнь, совать свою гнусную рожу въ его супружескую комнату! Жозефина пользуется его кратковременнымъ негодованіемъ и, умело направляемая Талейраномъ, – который на этотъ разъ по темъ или инымъ соображеніямъ, хочетъ помешать Фуше, – идетъ съ прямымъ вопросомъ къ Наполеону, который не осмеливается признаться въ своихъ планахъ, колеблется, отступаетъ, даетъ снова забрать себя въ руки.

Теперь – конецъ на некоторое время спискамъ пригодныхъ для брака принцессъ, составляемымъ по альманаханъ, конфиденціальнымъ сведеніямъ, получаемымъ отъ заграничныхъ агентовъ, портретамъ, тщательно подбираемымъ, чтобы составить себе по нимъ прочное мненіе. Наполеонъ «снова сходится съ женой и еще ближе, чемъ прежде, какъ показываютъ его частые ночные визиты къ ней. Онъ сжимаетъ ее въ своихъ объятіяхъ, онъ плачетъ, онъ клянется ей въ глубокой привязанности». Тщетно атакуютъ его снова и думаютъ, что удалось убедить его; у него съ новой силой пробуждаются его прежнія чувства къ жене, и теперь уже она сама, пользуясь выгодами своего положенія, ставитъ вопросъ о разводе, делая видъ, что ставитъ его еще решительнее, чемъ онъ. Она, – объ этомъ она прямо заявляетъ ему, – не пойдетъ навстречу его желанію, но если онъ прикажетъ, то она подчинится; но онъ долженъ приказать. У него же нетъ силъ приказать. Чтобы укрепить свою власть, чтобы поставить прочно свою династію, чтобы обезпечить, въ пределахъ человеческаго предвиденія, безсмертіе своего творенія, «человекъ съ железнымъ сердцемъ» долженъ устранить съ своего пути женщину, и онъ не можетъ этого сделать.

Но веренъ ли онъ ей въ те періоды, когда чувствуетъ себя снова влюбленнымъ въ нее? Нетъ, въ его чувстве къ жене верность совершенно не при чемъ. Въ его любви всецело господствують память о прошломъ, жалость, признательность, нежность; страсть въ ней – лишь отголосокъ прошлаго, безъ всякихъ заблужденій относительно красоты и молодости женщины. И когда Наполеону попадаются подъ руку женщины более молодыя и красивыя, онъ способенъ желать ихъ и брать, при чемъ его чувство къ Жозефине нисколько не умаляется. Пребываніе въ Париже и Фонтенбло съ августа по октябрь 1807 г. – время наибольшаго успеха для г-жи Гадзани; и г-жа Гадзани – въ это время тоже не единственная. Чисто физическое наслажденіе, которое она способна была доставлять, и которому только ея необыкновенная красота придавала некоторый интересъ, – не могло бы привязать къ ней Наполеона на целыхъ два месяца. Въ Фонтенбло думаютъ, что онъ готовъ влюбиться въ г-жу де Б…, мужъ которой состоитъ въ весьма отдаленномъ родстве съ Богарне, чему и обязанъ своимъ местомъ при дворе, – одна изъ самыхъ хорошенькихъ среди придворныхъ женщинъ. При гигантскомъ росте (5 футовъ, 6 дюймовъ), она блещетъ пышно-распустившейся красотой. Ей всего 28 летъ. Некоторые находятъ даже, что для такого огромнаго роста голова ея слишкомъ мала, и что черты лица кажутся детскими; но те, которые говорятъ такъ, не видели ее одетой шахматной королевой въ кадрили на балу Марескальки. При этомъ – неглупая, безъ всякихъ средствъ и безъ всякихъ предразсудковъ. Императоръ видитъ ее за завтраками на охоте, которые она никогда не пропускаетъ, и замечаетъ ее; онъ велитъ сказать ей объ этомъ и даже, говорятъ, пишетъ ей. Ея квартира находится въ самомъ нижнемъ этаже замка, выходитъ въ садъ Діаны, очень удобна для вечернихъ визитовъ; приходится проникать черезъ окно, въ амбразуре котораго высокая ступенька грозитъ неосторожнымъ посетителямъ шумнымъ паденіемъ, но дама гостепріимна и умеетъ облегчить доступъ къ себе. Все это сходитъ для нея очень хорошо, и мужъ, уже старый и наивнейшій человекъ, только потираетъ руки: «Моя жена, – говоритъ онъ однажда въ салоне, – изумительно изобретательная женщина. Мы не богаты, но, благодаря ея способностямъ, кажемся богатыми: это настоящее сокровище!» Работаетъ она столь усердно, что делаетъ его камергеромъ при одномъ изъ королей-братьевъ Императора, – камергеромъ последней очереди, – и барономъ Имперіи, дабы самой быть баронессой. Но романъ, – въ самомъ существованіи котораго многіе сомневались, такъ хорошо хранился секрегь, – не имелъ продолженія после путешествія въ Фонтенбло, и мужу пришлось перестать радоваться. Пришлось ему испытать и другія разочарованія. Г-жа де В…поссорилась со своей принцессой изъ-за одного блестящаго офицера: она была вычеркнута изъ придворныхъ списковъ и вынуждена поселиться въ своемъ именіи; офицеръ же отправился въ Испанію, где былъ тяжело раненъ. По возвращеніи оттуда, онъ выздоровелъ, она развелась съ мужемъ, они повенчались, и было бы нескромно приводить здесь точныя даты.

Возможно, что какъ разъ въ этотъ моментъ онъ находится въ связи съ другой дамой, состоявшей при принцессе Полине, съ некоей г-жей де Матисъ. Непонятно было, что, собственно, могло ему нравиться въ ней. «Она, – разсказываетъ одинъ современникъ, – маленькаго роста, блондинка, кругла, какъ шаръ, и несколько менее свежа, чемъ роза». «Это была, – разсказываетъ другой, – маленькая, довольно полная блондинка, въ которой я не виделъ ничего особеннаго, и я никогда не могъ понять этого чувства». Она прожила очень долго и, глядя на нее, – на ея весь завитой, белокурый парикъ, на ея голову, слишкомъ большую для ея тела, хотя и последнее было очень толстымъ и съ трудомъ двигалось на очень короткихъ ногахъ, – казалось непонятнымъ, что въ ней было увлекательнаго, и какъ могла она придтись по вкусу Императору. Но она имела письменныя доказательства этого и не упускала случая показывать ихъ.

Но, придаваясь развлеченіямъ, вернувшись къ супружескому ложу, позволивъ воспоминаніямъ увлечь себя, растрогать и взволновать, Императоръ не изменилъ своего решенія, не отказался отъ мысли, которая постоянно преследуетъ и тревожитъ его, на которую его вечно наталкиваютъ его советчики, а еще усерднее последнихъ – его собственное честолюбіе и его собственный разсудокъ. Въ виду будущаго развода, онъ уезжаетъ въ Италію въ конце 1807 г. Жозефину очень безпокоитъ вопросъ о томъ, что будетъ съ ея сыномъ, если она окажется отвергнутой. Правда, еще въ 1805 г. Наполеонъ сделалъ Евгенія вице-королемъ Италіи; въ 1806 г., когда онъ женилъ его на принцессе Августе, онъ далъ ему титулъ Сына Франціи; но обещанія, данныя имъ, не были еще окончательно утверждены въ законодательномъ порядке, и обезпеченіе за Евгеніемъ и его потомствомъ наследственныхъ правъ на королевскій престолъ покоится все еще на чисто словесныхъ заявленіяхъ.

Онъ желаетъ въ этомъ пункте успокоить одновременно и свою жену, и Баварскій домъ; и хочетъ также выяснить, какой именно бракъ былъ бы для него приличнее. Онъ жалелъ, что не женился на Вице-Королеве Августе, слывшей первой красавщей въ придворныхъ кругахъ; но сестра Августы, принцесса Шарлотта, не будетъ ли она для него подходящей женой? Имея это въ виду, онъ вызываетъ въ Миланъ короля, королеву и принцессу Баварскихъ. Но потомъ онъ соображаетъ, что нельзя же ему сделаться beau frere'oмъ своего же beau-fils'a. Кроме того, молодая девушка нравится ему меньше, чемъ онъ ожидалъ. Онъ предоставляетъ ее ея странной судьбе и возвращается къ новому плану: къ плану брачнаго союза внутри своей же семьи.