– Вы собираетесь резать нерв?

– Да, живой нерв, здоровый. Я всего лишь просверлю здоровый зуб и достану пульпу.

Пульпа. Бэйб отметил это слово.

– Внутренняя ткань зуба, – пояснил Сцель. – У такого молодого человека, как вы, пульпу достать легко. Уйдет не больше минуты. Сверлить здоровый зуб – это не так уж и страшно, разве что сверло будет сильно нагреваться. Это, конечно, неприятно, но пока сверло не дойдет до пульпы, боль еще будет терпимой. Пульпа там, где нервы. Это сеть кровеносных сосудов и нервных волокон, артерий, вен и лимфатической ткани. Не бойтесь, крови почти не будет.

Сцель принялся сверлить Бэйбу верхний левый резец.

Бэйб терпел.

Сцель сверлил.

Вот уже сверло начало греться.

Разогрелось еще сильнее.

Бэйб сдерживал крик: он не хотел доставлять удовольствие Сцелю.

Сцель не отступал.

Бэйб закричал.

– Я говорил вам, что нагрев сверла причинит некоторое неудобство, – объяснил Сцель. – Еще несколько секунд, и мы выйдем на пульпу.

– Я не знаю, что вы хотите! Господи, разве стал бы я скрывать, если бы знал?

– Ваш брат был очень сильный человек. Сила – наследуемое качество. Извините, но боюсь, что мы не узнаем степень вашей осведомленности, пока хорошенько не просверлим пульпу. Тогда вы все скажете.

– Я уже сказал все.

– Может быть. – Сцель снова принялся сверлить.

Бэйб уже приготовился закричать, но на этот раз было не так больно; нагрев не достиг точки, когда терпеть невозможно, к тому же Сцель выключил дрель.

– Мы подошли к границе пульпы, – объявил он. – Вы сказали, что не любите сюрпризы, так что я сначала все вам объяснил. Сейчас вы узнаете, насколько я был прав, говоря, что нерв в пораженном зубе менее чувствителен, чем живой.

И Сцель стал сверлить пульпу.

Бэйб заплакал. Он ничего не мог поделать с собой. От боли слезы сами катились из глаз, а Сцель, казалось, и не удивился, только кивнул.

Бэйб был в полубессознательном состоянии, когда Сцель остановился.

– Хочешь взглянуть на нерв? – спросил он Карла. – Ничего, ему надо передохнуть, отпусти его голову.

Карл убрал руки, голова бессильно свесилась. Сцель раскрыл Бэйбу рот.

– Вот это красное – это нерв. А ты не знал?

Карл отрицательно покачал головой.

Без сверла боль была значительно меньше. Надо скрыть это от Сцеля.

Но Сцель все прекрасно понимал. Через минуту он сказал:

– Ладно, поехали дальше.

И опять Карл зафиксировал голову, и опять Сцель сверлил, и опять Бэйб плакал.

– Как... как... вы... можете делать такое?..

– Как? Дать вам ответ одного старого еврея? Мудрый старик. Он сказал: «Мы для них не такие, как все». Вы для меня не совсем человек.

После третьего подхода Сцеля Бэйб попросил:

– Убейте меня...

– Еврей не может умереть по собственному желанию, он умрет, когда этого захотим мы, – ответил Сцель и продолжил пытку.

После седьмого подхода Сцель позвал Джанеуэя и Эрхарда.

– Он не знает ничего, если бы знал, сказал бы обязательно, зря только время тратили, избавьтесь от него.

Бэйб, еле живой, почти без сознания, лежал в кресле.

– Убить его, да? – спросил Карл для уверенности.

– Как прикажете это сделать? – спросил Эрхард.

– Сделайте хоть раз что-то без меня! – раздраженно бросил Сцель.

24

Не успел Сцель захлопнуть за собой дверь, как они начали препираться.

– Развяжите его, – сказал Джанеуэй.

Эрхард, хромая, подошел к креслу и принялся за дело, но Карл не пошевелился. Он зло посмотрел на Джанеуэя.

– Я уже говорил тебе и в третий раз повторять не буду: попридержи свои приказы.

Джанеуэй ответил Карлу таким же взглядом.

– Поднимай его, и нечего таращиться на меня.

– Да перестаньте же, – сказал Эрхард, снимая последние веревки. – Карл, ты самый сильный, ты и бери мальчишку, для тебя-то это пара пустяков.

Карл любил, когда хвалили его за силу, он схватил руку Бэйба, обвил ею свою толстую шею, вытащил мальчишку из кресла. Тот не шевелился.

– Сам иди! – велел Карл, и Бэйб попытался переставить ноги.

Эрхард похромал по коридору и открыл дверь, которая вела к ступенькам. Когда Бэйба довели до них, он уже мог идти сам, но ступеньки оказались для него слишком трудным препятствием. Он споткнулся и упал бы, если бы Карл не подхватил его.

Наконец все четверо оказались на улице.

– Давайте поедем на моей машине, – сказал Эрхард и захромал впереди. Он это любит, отметил про себя Джанеуэй, вести за собой. Куда бы они ни шли, Эрхард всегда шел первым. «Пошли, пошли», – приговаривал он всегда, и Джанеуэй никогда не возражал: пусть Эрхард хоть чуточку покомандует, никому от этого вреда не будет.

А Карл был совсем другой; там, в вагончике, замечание Эрхарда о силе Карла уязвило Джанеуэя. Даже в простом поднятии тяжестей Карл не победил бы его. В темной аллее против Джанеуэя Карл не продержался бы и полминуты. Ну, может, и продержался бы секунд пятьдесят, не больше. Почему он терпеть не может Карла? Наверное, просто считает его низшей формой жизни...

Они завернули за угол и перешли на неосвещенную сторону улицы.

– Пошли, пошли, – позвал Эрхард.

– Господи, ты что, в Дженерси машину оставил? – спросил Джанеуэй, злясь, что пришлось идти так далеко. Конечно, эти два урода смогли бы прикончить мальчишку и сами. Сцель, наверное, взбесился от того, что его метод не сработал, иначе он бы не стал унижать Джанеуэя таким пустяковым заданием.

– Осталось совсем немного, пошли-пошли.

– Теперь ты бери его, твоя очередь, – сказал Карл. Джанеуэй проигнорировал его приказ. Карл пробормотал «педераст» по-немецки. Джанеуэй сделал вид, что не слышал. Раздражение Карла росло, он толкнул Бэйба.

– Иди сам.

Бэйб споткнулся, сделал несколько шажков, пошатываясь, пошел сам.

– Вот и пришли, – сказал Эрхард. – Машина – старый «форд». – Достав из кармана связку ключей, он принялся искать ключ от машины.

– Ты запер эту штуковину? – недовольно спросил Джанеуэй.

– Здесь ужасное место, – пытался объяснить Эрхард, – воруют все подряд. А машина эта замечательная, никаких поломок вот уже двенадцать лет.

– Если она такая замечательная, почему ты до сих пор не можешь ее открыть?

Напрасно. Невозможно вывести из себя такого кретина, как Эрхард. Зато Карла легко завести, пожалуйста, вот он стоит тупо у капота машины, на котором растянулся Бэйб.

– Сейчас открою, – Эрхард лихорадочно тыкал ключом в замок дверцы.

– Не нажимай, – посоветовал Карл, – помнишь, ты нажал на ключ чемодана и сломал.

– Никто и не нажимает, – огрызнулся Эрхард. – Черт возьми, никак!

Джанеуэй раздраженно двинулся к нему.

– Дай мне, я мигом открою.

– Ты не знаешь этой машины, – возразил Карл. – Я ездил на ней, я знаю, как ее открыть. – Он выхватил у Эрхарда ключи.

А в это время Бэйб скатился по капоту и, шатаясь, пошел прочь. Джанеуэй зло бросил Карлу:

– Тебя оставили с мальчишкой, иди за ним.

Карл покачал головой:

– Я занимаюсь ключами, а от тебя приказов не принимаю.

Тогда Эрхард сказал:

– Ладно, занимайся, только открой дверь. – Он похромал за Бэйбом.

Обойденный на прямой хромым, подумал Бэйб, шатаясь как пьяный на темной улице. Вот это финиш, достойный марафонца. Да, прекрасная эпитафия: «Здесь лежит Томас Бэйбингтон Леви, пойманный калекой».

Естественно, у Эрхарда не осталось бы ни шанса, будь Леви в форме, но он давно не спал... А то, что сделал ему Сцель... Бэйб неуверенно продвигался вперед, боль не покидала его: каждый раз, когда он пытался глубже вздохнуть, ночной воздух проникал в отверстия в зубах и терзал оголенные нервы. Тротуар из острого щебня был невыносим для босых ног. Бэйб, все еще в пижаме, действительно беспомощный гусь, как его называла шайка с крыльца. Он брел вперед, настигаемый калекой; в ногу что-то вонзилось и причинило такую боль, что даже забылась боль оголенных нервов. Бэйб надеялся, что это не стекло, а острый камешек, который хоть и помучает, но не раскроит ногу. Попробуй догнать меня, стиснул он зубы, не догнать калеке марафонца, хотя какой я марафонец, какой марафонец будет бегать босиком?