Бэйб щурился, пытаясь разглядеть комнату, в которой он находился. Ничего особенного: маленькая, ярко освещенная, стены голые. Стул как стул, даже креслом можно назвать – с откидывающейся спинкой. Устроиться бы в нем поудобней, но вот только связан Бэйб слишком туго, чтобы говорить о каком-нибудь удобстве. Видимо, с момента нападения прошло какое-то время, но не слишком много: одежда была еще мокрая. В комнате не было окон, но Бэйб чувствовал, что ночь еще не кончилась и сейчас около трех. Итак, он в плену, жертва безжалостных садистов.

Но какого черта скулить: он ведь пока дышит.

Бог ты мой, подумал Бэйб, недооцениваем мы эту способность, надо бы учредить ежегодную Национальную Неделю Дыхания, выбрать какое-нибудь подходящее время года – осень, например, когда воздух более или менее чистый, дать людям возможность просто гулять и дышать, пить озон. У Бэйба закружилась голова – это недостойно историка. Где бы сейчас был мир, если бы у Карлейля кружилась во время работы голова? Но ничего Бэйб с собой поделать не мог, он сидел на стуле, земля вращалась, и он вместе с нею.

Голос за спиной произнес:

– Он пришел в себя.

Хромой встал перед Бэйбом. С другой стороны кресла появился широкоплечий. В руках у него была кипа чистых белых полотенец, аккуратно сложенная.

– Дай мне, – сказал Хромой, и полотенца перекочевали из рук в руки.

– Держи его голову неподвижно, крепко – это самое главное, – Хромой внезапно перешел на шепот, потому что сзади послышались быстрые шаги.

Бэйб видел, как оба напряглись, почти так же, как напряглись легавые, когда Джанеуэй появился на сцене в первый раз.

Но это был не Джанеуэй. Совершенно лысый атлет, ярко-голубые глаза – ярче даже, чем у Бизенталя. Бэйб слишком много видел таких в университете: этот человек очень умен. В одной руке у него было свернутое полотенце, в другой – черный кожаный чемоданчик. Знаком он приказал поднести лампу поближе к креслу. Хромой поспешно выполнил этот приказ, и лысый спросил:

– Это не опасно?

– Что? – не понял Бэйб.

– Это не опасно?

– Что?

– Это не опасно?

– Что не опасно?

Лысый был терпелив:

– Это не опасно?

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

Лысый сохранял ровный тон:

– Это не опасно?

Бэйб повысил голос:

– Я не могу сказать вам, опасно это или нет, пока не пойму, о чем вы спрашиваете, так что спрашивайте конкретно, и я отвечу, если смогу.

– Это не опасно? – Лысый был упорен.

– Я не могу ответить.

– Это не опасно?

– Вы что, не слышите меня? Не знаю я, что такое ваше «это»!

– Это не опасно? – как машина, твердил лысый.

Все это становилось похоже на китайскую пытку водой.

– Да, – сказал Бэйб. – Это очень опасно. Вы даже не поверите, как опасно. Ну вот, теперь вы знаете.

– Это не опасно?

– Если вам не нравится «да», то я скажу: нет, совершенно безопасно. Совсем. Можете расслабиться.

Все с той же безграничной терпеливостью:

– Это не опасно?

Бэйб спокойно ответил:

– Я действительно не понимаю, что вы хотите от меня.

Лысый кивнул широкоплечему, и Бэйб тотчас почувствовал, как его голову сжали с двух сторон огромные руки, держа ее крепко и неподвижно. Хромой еще ближе пододвинул лампу.

Лысый поставил на пол свой чемоданчик и расстелил на нем полотенце, на котором Бэйб заметил блеснувшие тонкие инструменты. В комнате было жарко, и пока лысый выбирал инструмент, он слегка вспотел – хромой молча вытер чистым полотенцем его лоб. Огромные руки широкоплечего заставили Бэйба открыть рот. Лысый достал изогнутое стоматологическое зеркало, потом еще одну штуковину с загнутым концом. Сосредоточившись так, что даже глаза перестали мигать, он приступил к работе.

Господи, подумал Бэйб, он вычищает мой зуб.

Ерунда какая-то. Тип быстро что-то делал инструментами у Бэйба во рту; легонько постучал здесь, осторожно потрогал там, все очень аккуратно. А может, спросить его, как ему мои зубы, подумал Бэйб. Потом он подумал о расценках этого типа. Черт побери, раз уж на то пошло, может, он поставит пломбу за пару долларов? Бэйбу даже захотелось рассмеяться.

Только, конечно, смешного ничего не было. Все это наводило страх. Дантистов боятся, сколько бы музыки у них в приемных ни было, сколько бы уколов новокаина они ни обещали. Там все понятно. Но здесь было нечто большее, чем страх.

Зубной врач ассоциируется у нас со страхом боли. Нельзя предугадать, что произойдет в следующий момент.

Господи, да я же испуган, подумал Бэйб, надо очень постараться скрыть страх от этих людей. Бэйб смотрел в голубые глаза лысого, думая: может, он и причинит мне боль, но он хорошо поработал с моими зубами.

Теперь уже в его руках был другой инструмент, но все делалось с такой осторожностью, что боли вообще не чувствовалось. Бэйб был замечательным пациентом, обычно он переносил все эти манипуляции без новокаина, потому что терпеть не мог игл. Лысый все делал без боли, осторожно убирал из полости гниль.

Сидя на этом безумном зубном рандеву, Бэйб не знал многого, но в одном был уверен: лысый – настоящий мастер своего дела. Пальцы у него сильные и быстрые, они двигались без малейшей заминки все время, пока лысый вычищал дупло. Бэйб, связанный, мог только наблюдать за голубыми глазами. Они даже не моргнули ни разу, ничто не отвлекало их.

Лысый достал новый инструмент, задумчиво посмотрел в ротовую полость.

– Это не опасно? – спросил он ровно и спокойно: казалось, он готов ждать нужного ответа целую вечность. Бэйб сказал:

– Я уже говорил вам и повторяю еще раз: клянусь, я не знаю, о чем вы говорите.

Лысый взял зонд с длинной иглой на конце и ткнул им в живой нерв.

Верхняя часть головы у Бэйба взорвалась.

Он еще ни разу не испытывал такой неожиданной и резкой боли и закричал, но лысый быстро вытащил зонд, а широкоплечий проворно закрыл Бэйбу рот своей лапищей.

– Это не опасно? – спросил лысый мягко.

В глазах Бэйба стояли слезы, помимо его воли, он не мог их остановить, просто реакция организма, они уже текли по щекам.

– Я не... – начал было он, но его прервали, широкоплечий раскрыл ему рот, а лысый снова вставил зонд, еще глубже, в нерв.

Бэйб начал терять сознание, но зонд был тут же извлечен – так, чтобы он не успел отключиться. Лысый внимательно смотрел на него, в его голубых глазах читалась даже забота. Он хорошо знал боль, этот тип, знал, когда и как можно нажимать и когда вытаскивать. Он потянулся к полотенцу, и в его руках оказалась бутылочка.

– Гвоздичное масло, – сказал он, первый раз внеся в свою речь разнообразие. Он капнул масло себе на палец, широкоплечий снова открыл рот Бэйбу, и лысый приложил палец к зубу.

Господи, подумал Бэйб, сукин сын доконает меня.

Ничего подобного.

Лысый легонько потер пальцем полость, и боль как по волшебству стала проходить.

– Разве не замечательно? – сказал лысый. – Всего лишь гвоздичное масло, а какие удивительные результаты.

Бэйб лизнул языком зуб. Дантист улыбнулся, капнул на палец еще масла, потер зуб – умело, осторожно, – и боль исчезла.

– Жизнь может быть, если мы только захотим, очень простой, – сказал дантист. Он поднял бутылочку с маслом: – Облегчение. – Потом поднял зонд: – Страдание. – Лысый взял у Хромого полотенце, промокнул пот на лице Бэйба. – Вы ведь неглупый молодой человек, способный отличить свет от темноты, жару от холода. Несомненно, вы предпочтете что угодно моему орудию пытки. Так вот я спрашиваю вас, и, пожалуйста, подумайте, прежде чем ответить: это не опасно?

– Господи, поел...

– Вы не подумали, поторопились. Повторять вопрос я не буду. Вы уже знаете, что может произойти. Когда будете готовы – отвечайте.

Помедлив, Бэйб произнес:

– Я...

Голубые глаза ждали.

Бэйб покачал головой.

– ...не могу удовлетворить ваше желание... потому что... я не... – а потом быстро заговорил: – Не надо, пожалуйста, не надо.