Мужчин с плакатами «Я осквернил свою расу», тоже хватает, но женщин в семь-восемь раз больше. С другой стороны, около девяноста процентов трупов с плакатами «Я предал свою расу» – мужские, так что в результате число тех и других примерно одинаковое.

Те, что с плакатами «Я предал свою расу», политики, адвокаты, бизнесмены, телевизионщики, репортеры, судьи, университетские преподаватели, школьные учителя, «общественные деятели», чиновники, священники и все прочие, кто из карьерных, статусных или каких-либо еще соображений помогал в осуществлении расовой программы Системы. Система заплатила им тридцать сребреников. Сегодня мы тоже им заплатили.

Все началось в три часа ночи. Вчера было особенно много беспорядков, спровоцированных Е, которые, вооружившись мегафонами, подстегивали толпу на наших товарищей и подстрекали ее забрасывать солдат камнями и бутылками. В толпе кричали: «Покончить с расизмом!« и «Вечное равенство!« и другие пропагандистские лозунги, которым этих людей научили Е. Мне припомнились массовые демонстрации времен Вьетнамской войны. Что-что, а это Е умеют.

Но к трем часам ночи толпе надоела эта оргия насилия и зла, и все разбрелись по своим постелям – все кроме особенно твердолобых, которые включили на всю мощь репродукторы с вражеским вещанием – от концертов рок – музыкантов до призывов к «братству».

Отряды наших солдат, которые заранее сверили часы, одновременно и неожиданно появились сразу в тысяче кварталов, в пятидесяти районах, и у каждого начальника отряда был длинный список с фамилиями и адресами. Музыка тотчас стихла, и вместо нее послышался шум проломленных дверей, когда в них ударили крепкими ботинками.

Это походило на Ружейные Рейды четырехлетней давности, но только теперь все было наоборот – и результат более драматичен для другой стороны. У тех, кого солдаты вытаскивали из домов на улицы, выбора не было. Если они небыли Белыми (в эту категорию входили и Е, и все, кто хоть немного отличался от Белых по виду), то их спешно строили в колонны и отправляли – без возврата – в расположенный к северу от города каньон. Даже самое слабое сопротивление, попытка что-то возразить или отстать от колонны немедленно пресекались пулей.

Что же до Белых, то почти все из них были без промедления повешены. Один из двух видов заранее подготовленных плакатов вешался на грудь, руки связывались за спиной, один конец веревки закидывался на ближайший столб или удобную ветку, а другой затягивался на шее, после чего без лишних разговоров человека отрывали от земли и оставляли исполнять пляску смерти в воздухе, а солдаты шли к следующему по списку.

Вешание и составление колонн смертников продолжалось около десяти часов без перерыва. Когда солдаты покончили с этой страшной работой и направились в свои казармы, дело уже было к вечеру и в Лос-Анджелесе наступил мир и покой. В тех кварталах, где еще вчера мы могли чувствовать себя в безопасности только в танках, жители трепетали в своих квартирах в страхе, что их могут увидеть за задернутыми шторами. Утром у наших войск не было организованного и сколько-нибудь значительного противника, а к вечеру ни у кого не осталось даже желания стать на противную сторону. Весь день я с моими людьми был в гуще событий, осуществляя материально-техническое обеспечение.

Когда у экзекуторов закончилась веревка, мы срезали несколько миль электрических проводов. На нас же лежала ответственность и за лестницы.

Мы доставляли прокламации из Революционного Штаба в городские кварталы, предостерегавшие жителей, что любой акт возмущения, саботажа, неподчинения приказу солдата будет караться немедленной смертью. Такое же предостережение было адресовано тем, кто попытается спрятать у себя Е или какого-нибудь не-Белого, дать ложную информацию или скрыть информацию от наших полицейских. Наконец, там сообщалось, что в каждом квартале есть особый пункт, куда в свой день и час должен приходить каждый житель, чтобы пройти регистрацию и получить направление на работу.

Сегодня утром около девяти часов я чуть не подрался с командиром экзекуторов возле Городской Ратуши. Там вешали наиболее известных деятелей: знаменитых политиков, популярных голливудских актеров и актрис, нескольких телевизионщиков. Если бы их кончали возле дома, как всех остальных, то никто не видел бы этого, а нам хотелось сделать их примером для широкой аудитории. По этой же причине многие священники из наших списков были отвезены в три большие церкви, где операторы с телевидения снимали их казнь.

Неприятно было то, что многих из этих людей доставляли к Городской Ратуше скорее мертвыми, чем живыми. Над ними успевали поработать солдаты, пока везли их в грузовиках.

Одна знаменитая актриса, известная своими антирасистскими взглядами, участвовавшая в крупнобюджетных межрасовых «любовных» эпопеях, потеряла почти все волосы, глаз и несколько зубов (не говоря уж об одежде), прежде чем ей на шею надели веревку. Она была вся в синяках и крови. Мне бы и в голову не пришло, что это она, если бы я не спросил. Зачем же, удивился я, устраивать публичную казнь, если никто не узнает ее и не свяжет ее прежнее поведение с наказанием?

Мое внимание привлекло движение возле одного из подъехавших грузовиков. Очень толстый старик, в котором я тотчас узнал федерального судью, ответственного за некоторые чудовищные постановления последних лет – включая право на арест, дарованное Советами Гуманитарных Связей их делегатам, сопротивлялся попыткам солдат стащить с него пижаму и облачить его в судейскую мантию.

Один из солдат повалил его на землю, после чего четверо взялись его избивать, стараясь попасть прикладами по лицу, животу, мошонке. Он был без чувств, скорее всего, мертв, когда у него на шее завязали веревку и его безжизненное тело подняли чуть ли не до середины фонарного столба. Оператор с телевидения снимал всю сцену с самого начала, и ее сразу передавали в эфир.

Мне очень не понравилось это, к тому же подобных эпизодов оказалось много, и я отыскал офицера, командовавшего солдатами, чтобы выразить ему свое негодование. Я спросил его, почему он не следит за дисциплиной, и твердо заявил, что избиение арестованных приносит нам только вред.

Мы должны показывать публике, что сильны и бескомпромиссны, когда дело касается врагов нашей расы, но нам непозволительно вести себя так, словно мы банда Уга или Пу.

(Справка для читателя: Уга – политическое подразделение на континенте Аф Старой Эры, когда континент был населен представителями расы Не. Пу – тогдашнее же название острова Новая Каролина, в наше время населенного потомками Белых беженцев из зараженных радиацией ареалов южно-восточных Соединенных Штатов, но до расовых чисток в последние дни Великой Революции остров населяла раса особенно отвратительных метисов.)

Кроме всего прочего, мы должны показать себя дисциплинированными, если требуем соблюдения строгой дисциплины от гражданского населения. Нам ни в коем случае не следует давать волю чувствам, будь то усталость или ненависть, наоборот, всем своим поведением мы должны демонстрировать, что служим высокой цели. Капитан буквально взорвался и заорал, чтобы я не лез в его дела. А когда я возразил, что это мое дело, он побагровел от ярости и стал кричать, мол, не я, а он отвечает тут за все и не в его силах сделать больше в трудных условиях. Потом он совершенно справедливо заявил, что Организация в последний месяц заменила половину его людей на необученных новичков, вот и не стоит удивляться такой дисциплине. А он отлично знает психологию своих людей и не зря позволяет им кое-что, так как, избивая арестованных, они убеждают себя в том, что имеют дело с врагами, заслужившими повешение. Ну, как ему возразить? Однако я с удовлетворением отметил, что, оставив меня, он направился к солдатам, которые безжалостно избивали длинноволосого женственного юношу в нелепом «ультрасовременном» одеянии – популярного «рок»-певца, и приказал им остановиться.

Немного подумав, я на многое начал смотреть с точки зрения капитана. Естественно, нам необходимо как можно скорее подтянуть дисциплину, однако на сегодняшний момент в солдатской среде надежность важнее дисциплинированности. Сколько могли, мы оттягивали применение жестоких мер против гражданского населения, и правильно делали, ведь нам удалось разоружить довольно много ненадежных военнослужащих и заменить их людьми, которые пришли к нам с вражеской территории.