— Еще бы! — ликовал он. — Мы получим огромные деньги. Ривка правильно придумала начать отключать их за неуплату. Они сразу стали сговорчивее. Ах-ха-ха-ха!
— Ага-а… — сказал я задумчиво, прикидывая степень сенильности собеседника и представляя, как он отключает кого-то от реанимационных аппаратов за неуплату.
Старичок смотрел на меня в ожидании новых похвал. Глаза его сияли. Но я молчал, и он, видимо, решил поразить мое воображение:
— А расчет будем производить мы, а не они. Ты понял?
Я вежливо кивнул:
— Понял, понял. Мы сами будем считать, сколько они должны нам заплатить, так?
Старик приосанился и выглядел уже настоящим триумфатором:
— Именно! Им же верить нельзя, а так все будет по-честному. По-честному, ах-ха-ха-ха! Ронен будет снабжать нас всеми данными каждый месяц. Ты помнишь, как Ронен выбил тебе зуб? Ах-ха-ха-ха! Ох, ты тогда вопил! Ох, Наум злился! Ну и кто оказался прав? Я ему сразу сказал — зуб уже не вернешь, а выкинуть толкового мальчика из хорошей школы — это испортить ему будущее. А наше будущее — это наши дети. Так?
— Так, — согласился я. Мне вдруг захотелось срочно уйти. Вся эта идиотская история начинала обрастать нюансами, которые словно придавали ей вес и «заземляли». А старик все потирал ручки и хвалился:
— Кто знает, если бы Ронен попал в плохую школу, в плохую компанию, стал бы он сейчас такой большой шишкой? А теперь, слава Богу, он может решать кому позволять, а кому нет!
— А Ронену не придется никому ничего объяснять? — чисто из озорства спросил я.
— Ну и объяснит! Авиве с Игалем. Ах-ха-ха-ха!
— А пресса? — совсем уже развеселился я.
— Ах-ха-ха-ха! — обрадовался моему вопросу старичок. — Прессе мы скажем правду. Так, как она выглядит со стороны! С правильной стороны! Ну, ты понял, наконец?.. Ах-ха-ха-ха! Ты, все-таки, весь в отца, мальчик!
Я понял. Старик явно выехал на прогулку из своего дома для престарелых под предлогом праздника, да и сбежал сюда. И поэтому так радостно сейчас хихикал и гонял по сукке на инвалидном драндулете. От радости свободы.
— Это сумасшедшие деньги, мальчик! — вопил сумасшедший старик.
— Сумасшедшие, — честно подтвердил я. И честность моя была неподдельной. — Не говори Науму так сразу, у него слабое сердце.
— Ах-ха-ха-ха! — загоготал старик и чуть не вывалился из каталки. — Слабое сердце! Ах-ха-ха-ха! В твоей семье умеют шутить! Для Наума это вообще тьфу, не деньги! Ты, кстати, как сам-то справляешься, мальчик? Трудно? Я смотрю — все время что-то новое появляется. Это ведь незнакомые люди, да? Как ты только с этим управляешься?
— Любые новые люди — все равно люди, — сказал я и хряпнул.
— О! — восторженно заорал старик. — Как заговорили о деле, так ты и пить стал, как мужчина, а не как мальчик, мальчик!
Он, вдруг, погрустнел, ушел в себя, тихо сидел и жевал губами, потом сообщил:
— Ну да, все равно это раз в десять меньше, чем Наумовы подделки. Но ведь нельзя все мерить только деньгами, правда, мальчик?
Я тупо кивнул. Какие еще «Наумовы подделки»? Сумасшедший дом. Сумасшедшая сукка. Состояние у меня было такое… дурацкое. Если бы сейчас рядом сдохла какая-нибудь собака, я бы только обреченно кивнул. Одно я понял — надо сваливать. Предощущение дохлой суки ничем хорошим кончиться не может. Я ждал паузы в излияниях старика, чтобы откланяться. А он, напротив, перекрыл проход своим мотоциклом и делал паузы только на вдохе перед похахатыванием:
— Признай, Барух, что это гораздо красивее. Не надо договариваться с идиотами, не надо организовывать дыры… Это же сколько людей! И все они умеют разговаривать! Ах-ха-ха-ха! Ведь чем больше людей, тем больше риска! Слушай, мальчик, почему Наум до сих пор не попался, знаешь? Потому что у него есть счастье. И много детей, помогающих ему это счастье организовать! Наум всегда умел организовывать. А зато у меня все красиво! Все уходит по воздуху, не оставляя следов, не спрашивая ни у кого разрешения, не обманывая евреев. Ах-ха-ха-ха! И имею я дело с одним единственным человеком. Он берет деньги у Рябого и приносит мне. А ведь чем меньше денег будет у Рябого, тем меньше он зла принесет. Ах-ха-ха-ха!
Я все-таки привстал, но старик надвинулся своей моторизированной тележкой уже совсем вплотную, да еще развернул размашистые рога руля в мою сторону.
— Руль у твоего мопеда классный, — сказал я.
— Внучок подарил, — хихикнул старик. — Мотоцикл он разбил, а руль мне приспособил. Это настоящий «Харлей»! А ты что подумал? Что от Наума? Ах-ха-ха-ха!
Где-то совсем рядом, прямо за перегородкой сукки вдруг зазвонил мобильный телефон.
— Что еще, Софа? — спросил Наум. — Нет, Боря уже уехал. С полчаса назад. Нет, не домой, ему нужно было куда-то на территории. Он не сказал зачем. Он спешил. И заедь, пожалуйста, к Бени, возьми у него конверт. Я знаю, что у тебя нет времени, но это крайне важно. Спасибо, моя сладкая, целую.
— Ах-ха-ха-ха! — возбудился старичок. — Слышал, целует он ее!
Молодец, Наум. Иначе от тещи не отделаться. Теперь она подумает, что меня здесь нет и от него отстанет. И можно будет спокойно досидеть. Хотя хихиканье инвалида мне порядком надоело.
Наум вошел в сукку с пистолетом. И направил его на меня. Не люблю я такие шутки. Не генеральское это дело — личным оружием баловаться.
— Прости, Барух. Не твоя вина, что Хаим впал в маразм. Но расхлебывать тебе.
— Сам ты впал в маразм, молодожен! — возмутился инвалид. — Ну и семейка! Семь с половиной процентов, понял!
Черт! Ствол был нацелен на меня, рука не дрожала, выражение Наумова лица было извиняющееся и сочувственное. И это мне особенно не понравилось.
— Что ты ему рассказал, Хаим?
— А что? — захихикал старичок. — Ты уже лишил Баруха наследства? В пользу Софочки? Или тебе Софа больше не разрешает рассказывать секреты Баруху? Ах-ха-ха-ха!
— Идиот! Это другой Барух! — заорал Наум. — Это не мой Барух! Это ее Барух!
— Ой-вэй! — схватился за сердце старичок. — Это что же, теперь его убивать? Такой хороший мальчик…
— Ну уж нет, — твердо сказал я. — Убивать меня, как Баруха Софьи Моисеевны — это уж слишком. Наум, отведи ствол, правда. Не люблю я этого.
Наум ствол не отвел. Наоборот, переменил выражение лица на усталое, но однозначное:
— Ты, Боря, помолчи. И не делай резких движений. Хаим, ну ты не видишь ни хрена, ладно. Но ты что, не слышал какой у него русский акцент? И после этого ты не идиот?
— А что? — огрызнулся старичок. — У всей твоей семейки с недавних пор появился русский акцент. Я решил, что и Барух женился на оле хадаше! Ах-ха-ха-ха!
У Наума был такой вид, словно он прикидывал — замочить меня одного, или нас обоих.
— Что ты ему рассказал, подробно!
— Да все рассказал. Чтобы если надоест, тебя не дожидаться. Подробно рассказал, чтобы даже ты все понял, ах-ха-ха-ха! Про семь с половиной процентов. Что рассчеты будут строиться на данных Ронена… Про что я еще тебе рассказывал, мальчик?
— Про внука, — угрюмо сказал я.
— Ах-ха-ха-ха! — ответил старичок.
— Плохо, Хаим, — вздохнул генерал. — Какие еще ты имена называл?
— Не помню, — всплеснул ручками инвалид. — Да много каких называл, наверное. Если я думал, что это твой Барух, то почему я должен был не называть ему имен?
Я уже не считал это шуткой. Но и не мог заставить себя поверить в серьезность происходящего. Пора было что-то предпринять, но подходящий момент все не подворачивался — Наум явно этого от меня ждал и взгляда не отводил.
— Вспоминай, Хаим! Какие имена ты еще называл?
— Вспомнил! — обрадовался Хаим. — Я ему много рассказывал про Ронена. Про зуб, про школу. Ведь если бы не я, ты бы не дал ему стать тем…
— Дальше! — прорычал генерал.
— Дальше он меня спросил, что будет, если Ронена призовут к ответу. И я напомнил ему про Авиву и про Игаля… А что, это неправда? Мне показалось, что мальчик нервничает, я хотел его успокоить.
— Да-а, — с сожалением сказал Наум, — старое ты трепло. Шансов ты ему никаких не оставил. А ведь я его любил, почти как сына… Да и Софа расстроится.