— Нас же слушают наверняка. Ну, понял, теперь все по фигу. Да уж, теперь вряд ли кого к вам затащишь. Разве что старика да еще пару человек.
— Бери всех, пригодятся! Весело будет! Наконец-то полная ясность подкралась незаметно!
— Хорошо, через пару часов буду.
— Аллу с Ксюхой отправь из города или к родителям отвези, а лучше к теще, отец у тебя сам под прицелом может оказаться. И привет передавай!
— Передам, если увижу. Они и так на даче сидят. Ладно, до встречи!
— Береги себя, Поручик! Я в тебе всегда был уверен, как в себе!
— Ладно, хорош звиздеть, время пошло. — Валерий Алексеевич повесил трубку.
Глава 14
Октябрь, 1991 г. Самое трудное — это поднять чердачный люк и высунуть в него голову, чтобы осмотреться. Делали это по очереди. Потому что как ты ни исхитряйся, а ничего другого не придумаешь — голову придется в люк высовывать. И оттого, что ты вперед головы сунешь в жаркую, парную чердачную темноту руку с пистолетом, ничего не изменится. Рука все равно сама, без головы, ничего не увидит. Значит, сначала надо аккуратно, но быстро откинуть люк, а потом сразу нырять в открывшуюся черную дыру головой и вертеть во все стороны глазами, еще не проморгавшимися до конца от слепящего уличного полуденного солнца Тирасполя. А будет там кто на чердаке или не будет, прислушавшись к осторожным шагам на лестнице, выцеливать твою голову — без разницы. Первый всегда первый. Потом затаившийся на крыше снайпер или радист уже не уйдет от группы захвата, но. к очередному люку все поднимались по очереди, будь то майор-аналитик или повоевавший еще в Афгане орденоносец-сержант, или Иванов, человек в принципе штатский, но как политик — назвавшийся груздем еще в 89-м — вынужденный теперь лезть в «кузов», то есть в чердачный люк, вместе с остальными рижскими омоновцами, всего неделю назад прибывшими в Приднестровье из оказавшейся опасно негостеприимной российской Тюмени.
Тех, кто не стал ждать, пока его выдадут латышской прокуратуре, но и не мог просто прятаться без дела, еще не отойдя от шока августовского крушения империи, а потому поехал дальше, по горячим точкам, где еще продолжалось хоть какое-то сопротивление, было совсем не так много. А потому никто не соблюдал привычное по штатному расписанию распределение обязанностей. Здесь уже не было ни назначенных командиров (оставался только авторитет), ни уставных приказов (оставалась круговая порука), ни отговорок, типа я «штабной». Да и «светить» перед до конца непонятными приднестровскими властями свою реальную структуру и реальное прошлое никто из омоновцев не собирался. «Рижане», и все. В тираспольской гостинице «Дружба» прибывшую группу вообще поселили как «делегацию пекарей», прибывших по обмену опытом из России. Добро хоть поселили за счет администрации. Вот и ходили по гостинице, изнывая от непривычной для октября молдавской жары, «пекари» в трениках и летних десантных тельняшках. Мужики были все как на подбор, в самом соку — от двадцати пяти до сорок лет. Попробовавшие уже самых разных хлебов. И немало хлебов испекшие.
Задачи им толком поставить никто не мог, но и проигнорировать такое подкрепление не решался. Потому и в этот день приказ у старшего группы был вполне абстрактный. Прочесать чердаки на центральных улицах с целью выявления наблюдателей и диверсантов, заброшенных Кишиневом. Правда, еще вчера аккуратно вытащенного из машины с оружием и документами офицера молдавского ОПОНа, доставленного в Дом Советов рижанами… почему-то отпустили после непродолжительной беседы.
А мужикам посоветовали не лезть на рожон и брать только тех, «кого скажут». Но начальник милицейского подполковника, который отпустил молдаванина, вечером уже сам пришел в номер к Питону с Поручиком и, в свою очередь, посоветовал «не доверять тираспольской милиции» (им же возглавляемой), потому что «люди у нас служат разные»…
Так и шел день за днем, между молдавским марочным коньяком по смешным после Тюмени ценам, между сытными, жирными мясными обедами в бесплатной столовой для приднестровских гвардейцев, между осторожными прогулками по тираспольским улицам и обозрением самых красивых в мире приднестровских девушек, смешавших в себе русскую, украинскую, греческую, молдаванскую кровь, замешанную на солнце, персиках и винограде… «И что они там пря-чу-уть?!» — задавался риторическим вопросом горячий рижский узбек Сашка Архаров, провожая взглядом очередную тонкую тростинку, гордо несущую впереди себя упругий бюст пятого размера. А потом надо было снова получать оружие в Доме Советов (свое придерживали, не светили), ехать охранять неизвестно кого, искать непонятно кого, вести переговоры о дальнейшей службе непонятно с кем. Непонятно от кого получали подъемные и первую зарплату, непонятно кто фотографировал на новые, с российской пропиской, паспорта и помогал придумывать новые фамилии и биографии.
А вечером собирались обычно в номере у Питона, как старшего по званию, возрасту, опыту и авторитету. Не задавали вопросов, почему с ним в номере живет не один из офицеров, а Поручик, давно знакомый им еще по Латвии интеллигентного вида мужик, который то переодевался на базе в камуфляж и с оружием выезжал на акции, а то появлялся в штатском с заезжими центральными журналистами, весь из себя не имеющий никакого отношения к отряду, но ни разу не обошедшийся без инструктажа личного состава, допущенного к общению с москвичами или даже вовсе — иностранцами.
Поручик был с ними в Риге, вместе улетал в Тюмень, теперь, после недолгого отсутствия, оказался вместе с ними и в Приднестровье. Кто повнимательнее, те нашли его в официальных списках Рижского ОМОНа, поданных латвийскому правительству перед передислокацией отряда в Тюмень. Но кто будет задавать глупые вопросы, когда командиром батальона «Днестр» внезапно оказался заместитель начальника Рижского УВД, да еще не под своей фамилией. Когда случалось встретить в Тирасполе рижских оперов из угрозыска, да и начальником госбезопасности непризнанной республики вскоре тоже окажется подполковник милиции из Риги.
На обороте листовки, написанной им по просьбе аналитика Питона, листовки уже для Приднестровья; листовки, послужившей причиной столкновения рижских омоновцев с местными политиками и частью уже пристроившихся здесь ранее рижан, Поручик писал ночью, отхлебывая из большой пузатой бутыли розовое домашнее молдавское вино, короткие строки:
Вне закона. Расстрельную статью из УК Латвийской ССР об «измене родине» Верховный Совет (!) Латвии уже на второй день после 21 августа наскоро переделал, заменив в тексте СССР на Латвийскую Республику. По ней и судили потом всех, по «родной» советской «пятьдесят девятой» (64-й в УК РСФСР). За «вооруженный переворот», которому на самом деле противостояли обвиняемые. За верность присяге. За то, что защищали Родину, защищали ее Конституцию и ту самую 59-ю статью УК. Закон что дышло… Система координат рухнула. Плюс в одночасье стал минусом, а минус плюсом. А мы кто? Всего лишь точки на графике закономерностей.