Иванов в душе своей был Обломовым, но и отказаться не мог. А вот почему именно ему — человеку не лучшему, не талантливейшему, не храброму — жизнь постоянно делала такие предложения, от которых он никак не мог отказаться, — он не знал.

И какое отношение ко всему этому имели любимые с детства книги, тоже не знал. Просто чувствовал, что имели отношение, и все тут. А когда наконец прочитал Евангелие, вообще перестал придавать всем остальным книгам значения судьбоносные. Все было, все сказано. В том числе и то, что будет.

«Ты достоин обрести покой», — наверняка, вспомнив Булгакова, написал ему в 2007 году старый приятель, оставшийся в Риге. Иванов удалил письмо и не стал отвечать бывшему коллеге по школе. Вместе с прочувствованными словами о том, как ему не хватает «друга», этот человек сообщил, что он натурализовался и принял латвийское гражданство. Илье Карпову всегда не хватало ума или сердца остановиться и не совершать каких-то необратимых поступков. В том самом 1989-м, когда Иванов ушел из школы, в которой они вместе работали, в Интерфронт, Илья наконец-то добился того, что его приняли в партию. Это казалось ему необходимым для карьерного роста — надоело мужику ходить в учителях истории. Но уже через полгода, поняв наконец, куда ветер дует, историк прилюдно сжег свой партбилет и перешел в другую школу, в которой новый директор — «демократ» и сторонник независимости Латвии, азербайджанец по национальности, да еще замешанный, по слухам, в прогремевшем на всю республику «педофильском» скандале, предложил ему должность завуча.

Тогда Валерий Алексеевич надолго прервал всякие отношения с бывшим товарищем, хотя сам и не был коммунистом — даже отказывался, когда предлагали вступать, мотивируя отказ своей безалаберностью и несоответствием высоким коммунистическим идеалам. Но со временем все забылось. Илья настойчиво пытался наладить приятельские отношения, и Иванов, уже подрастерявший юношеский максимализм, да и многих друзей тоже, снова стал иногда встречаться с бывшим коллегой. В свое время Карпов, потомственный новгородец, у которого в Великом Новгороде были многочисленная родня, связи, родители, преподававшие на кафедре марксизма-ленинизма, отчаянно попытался зацепиться в Риге, в которую попал случайно — на экскурсию. Он плюнул на легкую карьеру в родном городе и вместе с женой рванул в Латвию. Чтобы получить жилье устроился участковым милиционером, работал потом в колонии и лишь в перестройку сбросил наконец ярмо переселенца, расстался с МВД и пришел в школу, вернувшись к обозначенной в дипломе новгородского «педа» профессии. Таких людей, которые сами, не по распределению, не по приказу рвались в Прибалтику, считая ее вожделенным раем, было очень немного. Подавляющее большинство русских оказывались там не по своей воле, а потому, что так «Родина велела». Или жили там целыми поколениями, еще с царских времен, как, например, лидер Интерфронта — Алексеев.

Когда Ивановы переехали наконец в Россию, Карпов стал писать Валерию Алексеевичу письма чуть не каждый день. Иванов скрепя сердце сначала вежливо отвечал короткими, ничего не значащими фразами. А потом и вовсе прекратил ненужную переписку. Слишком много двойственного было в Карпове. Иванов немало мог бы ему простить и за многое, признаться, был и обязан — Илья был человеком достаточно теплым в общении и верным товарищем в личной жизни.

К тому же никто не обязан быть героем, и если для сохранения работы и спокойствия семьи Карпов был вынужден принять латвийское гражданство, то и флаг ему в руки.

Но писать Иванову о «молодой демократической республике» и обещать «похоронить коммуняк, исковеркавших Латвию» — этого не надо было делать. Тем более что совсем недавно скончались родители Ильи — остепененные в советское время по кафедре марксистско-ленинской философии. Иванову по барабану были все эти-измы, но в собственных-то родителей Карпову зачем было плевать?! Отношения закончились окончательно, но слова про «покой» Иванов запомнил. И надеялся, что Господь услышал слова бывшего приятеля об Иванове и сам продолжал за Илью молиться.

Но в 1989 году Иванов еще только начинал работу в Интерфронте. Движение крепло, его ячейки, районные, городские советы были на каждом русском предприятии, в каждой русской организации. А что было латышским в Латвийской ССР? Сельское хозяйство, щедро дотируемое из союзного бюджета, формируемого в основном за счет России. Высшая школа, за исключением Рижского института инженеров гражданской авиации, имевшего союзный статус, да нескольких военных училищ. Ну да, Академия наук, творческие союзы, сфера обслуживания. И, конечно, СМИ. Русские писатели, художники, музыканты, журналисты и даже юмористы, если им выпадала судьба родиться или жить в Риге, при первой возможности уезжали в Россию. Ни в советское время, ни после развала Советского Союза ни одна творческая личность «некоренной» национальности не могла реализовать себя в Прибалтике.

Был, правда, один сомнительный путь — ассимилироваться до такой степени, чтобы навсегда вытравить остатки русского мышления и самосознания. Тогда, может быть, тебе могли бы позволить занять некую нишу, при условии, что ты будешь готов по первому зову публично и громко заявлять, что русская культура ничто по сравнению с великой латышской, эстонской, туркменской и далее по списку.

Из таких подонков окололитературного общества формировалось, к примеру, Латвийское общество русской культуры (ЛОРК), всегда готовое поддержать Народный фронт, а потом и латышское правительство во всех его начинаниях, в том числе и самых русофобских. «Русские по вызову», как правило, оказывались на поверку либо евреями, либо из непонятно как смешанных семей, а если даже и числились русскими по крови и паспорту, то только теми, кто еще в советское время по собственной воле бежал из забытой Богом русской провинции на вожделенный «советский запад» — в Прибалтику и первым делом старался выслужиться перед титульной нацией за свое «русское прошлое». Таких на самом деле были единицы, количественно — процент, от силы, от всего русского населения. Но именно они допускались и допускаются латышами в прессу, именно они вещают от имени всех русских, распространяя миф о том, что «русские плечом к плечу стояли вместе с латышами на баррикадах и поддержали независимость». Они представляют сегодня «политическую оппозицию» в сейме, они владеют русскоязычными СМИ, они были опорой Ельцина и сейчас еще продолжают быть опорой наполовину «козыревского» (до сих пор!) российского МИДа.

Как часто встречаются в нынешней российской политике имена, памятные еще по смутным годам перестройки! Эти люди быстро забыли, как они предавали, как они разрушали Россию и русский народ. Сегодня они снова на плаву, сегодня они «патриоты великой России». Почти державники. И непременно «сторонники» президента Путина и члены партии «Единая Россия». Нонсенс? Отнюдь, увы. Так было, есть и будет. И не только в России. Тех, кто не меняет своих убеждений как перчатки, тех, кто держит слово, помнит о единожды данной присяге, — тех выбивают первыми. И потом, как правило, некому рассказать людям о прошлом сегодняшних прокуроров и судей. Да и нужно ли это людям-то? Россия, едва отъевшись немного после очередного революционного «кровопускания», тут же забыла обо всем. А многого, к счастью, так и не узнала.