Оберштурмфюрер Вилли Хенске. Первый день войны. Где-то в Польше

Поляки, если честно, нас не ожидали. В смысле, что Германия осмелится заступиться за Россию, пусть и был уже прецендент. И хотя мы их честно предупредили, что начнём, времени на подготовку у них не было. Так, пограничников успели по тревоге поднять, пехотный полк недалеко базировался. Ну мы и пошли. Напрямую, через мосты, которые они даже заминировать не успели, а может, не поверили, думали, что фюрер блефует. Только от границы отошли немного, как смотрю- пылят родные, «7ТР». По сравнению с нашими монстрами — банки консервные. Стрелок мой, Ганс, как даст из восемь- восемь, так только клочья брони летят, а "Муромцы"- те вообще: по одному влупит, а двое сразу в металлолом превращаются. А что нам их пукалки допотопные сделают? Да ничего. Прошли мы их с ходу, только костры полыхают позади. Вышли на тракт и по газам, на всю катушку. Так с сотню километров отмахали, решил я передохнуть, да своих подождать, а то оторвались далеко, еле слышно по рации. Встали на каком- то фольварке, ребята кабанчика реквизировали, костёр развели, потом и яичек раздобыли с салом. А что? Довесок к пайку не помешает. Сидим, значит, чавкаем. Вдруг откуда не возьмись, "Шторьх на посадку заходит, а из него целый оберст вываливается и за пистолет хватается. Сволочи эсэсовские, орёт, жрёте, мол?! А там моих ребят поляки в мешок заманили, из гаубиц тяжёлых садят. А на подходе к ним кавалерийская дивизия, моих же солдат сейчас в капусту изрубят! Ну, я своим скомандовал, быстренько по машинам разбежались, я оберста к себе в «Муромца» и рванули мы на выручку. Полста километров да по бездорожью польскому за два часа пролетели и вовремя- кавалерия уже атаковать собралась, да тут мы с тыла появились. Я остальным «Муромцам» приказал батареи подавить, а сам с Т-28 на конников… такого, я ребята, в жизни не видел. Настоящее кино, когда эти олухи с шашками на тяжёлые танки попёрли. Не знаю, что им там про нас напели, но они на полном серьёзе считали, что броня у нас фанерная. А гаубицы мои танки сразу загасили, морская граната, она бьёт будь здоров! Только стволы да колёса в небо летели, а потом ещё и гусеницами прошлись, додавили всех и всё. Танки все в кровище, клочья кишок на траках, оторванные конечности в ходовой застряли. Картина неприглядная получилась. А кавалеристы как увидели, что броню нашу шашкой не взять, так на танки полезли, спасаться, ну, мы машины развели в разные стороны, и друг дружку пулемётами почистили… Пленных человек может пятьдесят взяли, так они потом все машины целую ночь драили, чтобы потом кровь не воняла. Потом их всех из пулемётов положили. А что? Не в лагерь же их отправлять? Я не думаю, чтобы русские против были, всё- равно они к ним счёты с двадцать третьего года имеют, когда поляки на них в первый раз напали. Тогда только по Западной Украине они два миллиона человек вырезали. Всех. И взрослых и детей. Никого не щадили. Нам в Каме инструктор рассказывал, сам он из Черновиц был, так поляки всю его семью в хате спалили живыми. Мать, отца, дочек обоих…Тут и день к концу подошёл. Темнеть стало. Пехота охранение выставила, и мы спать завалились. А утром опять в бой. Но на следующий день нам тяжелее пришлось… Эти чокнутые на нас опять свои танки пустили, так называемые. Танкетки «TKS» и опять же «7ТР». У первой броня даже от пуль бронебойных не спасает, а вторые с пукалкой на 37 миллиметров. А её снаряды нам даже гусеницу не могут порвать. Избиение младенцев, как оберст сказал. Классный, кстати, оказался человек. Он, когда мы его солдат выручали связался с кем-то там, наверху, ну и вытребовал нас для взаимодействия с его частями, а то командиры наши не знали куда нас приткнуть. По всему видно, грамотный офицер! Здорово всё спланировал! Роммель фамилия. Эрвин Роммель. Эти пшеки с утра, как рассвело и попёрли на нас. Без разведки, без артподготовки. Зато следом пехота с развёрнутыми знамёнами под барабанную дробь маршевыми колоннами с примкнутыми штыками, даже без касок. Это у них психическая атака называется. Идут и орут во всю глотку: "Еще Польска не сгинела!", ну мы их… Сперва "двадцать восьмые" с дальней дистанции, из восемь-восемь. Потом чуть поближе подошли- пехоту накрыли из пулемётов, благо у нас их много… А танкетки вообще без выстрелов- гусеницами подавили. Потом ходили любоваться- стоят такие… сплющенные, кое- где из них кровь капает, иногда даже и стоны слышны. Нет, наша пушка — это зверь! Сам свидетелем был как одним снарядом танку шляпу сняло и второму в лоб вошло, а через кормовой лист вместе с мотором вышло. Внутри всё в кашу. Словом, управились мы минут за тридцать со всей этой оравой. Пехота пошла поле зачищать, трофеи собирать, пленных. А мы сели со своими ребятами кофе допивать утренний. Не дали ведь спокойно позавтракать, сволочи. Сидим, значит, пьём. А так тихо вокруг, будто и войны нет. Внизу наши fusslatscher, грязедавы бывшие, среди обломков и трупов ползают, да время от времени выстрелы пощёлкивают, добивают безнадёжных. Вдруг слышим, гул какой- то в небе. Тяжёлый такой, даже ушам больно стало. Ну, всё понятно, авиация пошла на бомбёжку. Не завидую я тому, кому их подарочки достанутся… тут ординарец бежит, рукой машет, мол, пора двигаться. Ну, я своему Гансу и командую, поехали мол. Попрыгали мы по машинам и вперёд, на благо Союза, Польшу добивать… Первым городом крупным у нас Краков на пути был, древний Кракау, основанный ещё королём Фридрихом Барбароссой, а потом у нас поляками отторгнутый. Вот на него они и шли, бомберы наши. И много. Мой мехвод, Ганс, в детстве в музыкальную школу ходил, так он клялся, что не меньше трёх сотен пошло, и все тяжёлые. Обманул, гад. Мне потом Эрвин сказал, что не триста, а пятьсот. «Юнкерсы», "Дорнье", "Хейнкели"…

Сабуро Сакаи. Японский лётчик- истребитель

Я помню этот день совершенно отчетливо. 3 октября 1939 года. Я только что кончил читать почту и теперь чистил пулеметы на своем самолете. На аэродроме царили мир и покой. О чем беспокоиться? Мы громили русских пилотов каждый раз, когда встречали их в воздухе.

Внезапно тишину нарушили громкие вопли с вышки управления полетами. И совершенно внезапно, без всякого предупреждения, воздух потряс ужасный грохот. Земля начал подпрыгивать и трястись, ударная волна больно ударила по ушам. Кто-то взвизгнул, хотя это уже и не требовалось: "Воздушный налет!" А затем завыли сирены, хотя это предупреждение явно запоздало.

Времени размышлять у нас уже не было, следовало попытаться добежать до убежища. Грохот взрывающихся бомб слился в один сплошной гул. Над аэродромом поднялось облако дыма, я слышал свист разлетающихся в разные стороны осколков. Несколько других пилотов вместе со мной помчались из мастерской к убежищу. Я низко пригибался, чтобы не попасть под летящие осколки, и шлепнулся на землю между двумя большими водяными цистернами. И очень вовремя. Вскоре хранилище пулеметных лент со страшным грохотом взлетело на воздух в облаке дыма и огня. Затем серия бомб легла поперек аэродрома. Взрывы больно ударили по ушам и засыпали нас землей.

Если бы я упал на землю хотя бы на секунду позже, это наверняка стало бы концом. Когда бомбы кончили рваться, я поднял голову и посмотрел, что же происходит. Сквозь непрерывный грохот разрывов по всему аэродрому слышались отчаянные крики и стоны. Люди, лежавшие вокруг меня, получили ранения. Я пополз было к ближайшему пилоту, но тут внезапно тело резанула сильная боль. Я торопливо ощупал себя и понял, что брюки пропитались кровью. Хотя боль была ужасной, раны, к счастью, оказались неглубокими.

А затем я совершенно потерял голову. Я вскочил на ноги и снова побежал. На этот раз я помчался к взлетной полосе, то и дело опасливо поглядывая в небо. Над головой я заметил 12 бомбардировщиков «He-111» в четком строю, которые описывали широкий круг на высоте по крайней мере 20000 футов… Было бы бессмысленно отрицать смертоносную эффективность их внезапной атаки. Нас застигли врасплох. Ни один человек ни о чем не подозревал, пока бомбы со свистом не полетели вниз. Когда я осмотрел аэродром, то испытал сильное потрясение.