«Не хочу больше! — внутренне закричал он двойнику. — Забери меня! Немедленно!»

Мама, перед тем как лечь спать, зашла к сыну проверить, не сбилось ли одеяло, не раскрылся ли он. Нащупав в темноте плечо Карена, она склонилась и поцеловала его… И тут же, дико вскрикнув, отпрянула — ее губы коснулись жесткой колючей щетины. Вся дрожа, она бросилась к выключателю.

— Ну-у… ма-ма, — сонно пробормотал Карен, уже принявший свой прежний вид, — выключи свет.

— Господи… что же это было? Кошмар какой-то. Видно, я переутомилась. — Она выключила свет, постояла за дверью детской. Растерянно пожала плечами и пошла спать.

На перемене Карен, как всегда, носился по коридору, валялся по полу, борясь с товарищем, пачкая локти и коленки о натертый соляркой, едко пахнущий пол. Девочки толпились у окон, шептались о чем-то своем, опасливо поглядывая на их возню и в то же время делая вид, что мальчишки для них не существуют.

— Эй вы там! Кончайте возиться! — тоном взрослой прикрикнула староста.

Оскорбленные надменным окриком, мальчики, вмиг забыв о собственных распрях, напустились на старосту.

— Тебе-то какое дело?

— Командир тут нашелся.

— Да мы тебя…

Староста, которую звали Лилит, была маленькая, пухленькая, коротко стриженная. Ее колючие умные глазки чернели на белом личике, будто угольки на голове снеговика.

— Говорят вам, прекратите, а то классрука позову, — не уступала Лилит.

Карен лукаво перемигнулся с товарищем, и оба двинулись на старосту. Один рванул ее за локоть, другой сделал ловкую подсечку — пухлый снеговичок мягко плюхнулся на пол. Не удержавшись, расхохотались даже девочки. Громче всех смеялся Карен.

— Ой, не могу, — заливался он, держась за живот. — Брякнулась, как кюфта. Блямб!

Одна из девочек, по имени Сона, — худенькая, длинноногая, со светлыми кудряшками и большим голубым бантом — помогла Лилит подняться. На ее платье остались рыжие пятна от солярки.

— Хулиганы! — гневно сказала Сона, выстреливая в мальчишек растопыренными ресничками. — Нахалы…

— Кто нахалы? Мы нахалы? Ну, погоди!

Забияки ринулись в новую атаку. Девочки пронзительно щебечущей стайкой налетели на обидчиков. Потасовка скоро превратилась в общую свалку.

— Атанда! — крикнул Гагик — недавний противник Каре-на. — Завуч на горизонте.

Но было поздно. Из дверей учительской показалась пышнотелая дама в облаке медно-красных волос.

— Это что за бесплатное представление в рабочее время? — низким цыганским голосом окликнула она драчунов. — Лили-ит! И ты?! Староста… Моя лучшая ученица… Гордость школы… — Завуч наплывала океанским лайнером, от которого ни сбежать, ни укрыться.

— Майя Богдасаровна, — тоненько запела лучшая ученица. — Мы не виноваты. Это все они…

— Ябеда.

— Выскочка, — прошипели в один голос Гагик с Кареном.

— Умолкните, негодники! — артистически вскинув руку, прикрикнула Майя Богдасаровна. — Не вынуждайте меня тревожить ваших родителей.

Давно прозвенел звонок на урок. Ученики разошлись по классам. Только четвертый «А» топтался в дверях, с любопытством прислушиваясь к разносу, учиненному завучем нарушителям дисциплины.

— Майя Богдасаровна, уже давно звонок дали, — сказала Сусанна — непоседливая бойкая девочка, постоянно болтавшая на уроках и выводившая из себя учителей.

— Это кто мне напоминает про урок? — возмутилась завуч. — Ученица, которая никого, кроме себя, не признает?

Карен хихикнул и исподтишка дернул Сусанну за косу.

— Ой! — вскрикнула та и звонко шлепнула Карена по руке.

— Опять?! А ну-ка, марш все в класс! Живо!

— У нас ваш урок, — робко подсказала староста, потому что завуч в административной горячке часто забывала про свои уроки.

— Знаю, — рассердилась она. И уже миролюбиво спросила: — Русский или литература?

— Литература! — хором закричал весь класс.

…Вечером по телевизору показывали интересный фильм, и Карен засиделся позже обычного. Поэтому, забыв даже умыться, он поскорее юркнул в постель. Мама поправила одеяло, открыла форточку и присела на краешек постели.

— Ну давай, расскажи сказку, — сказал он, сладко зажмуриваясь.

— Большой ты уже. Пора и так засыпать. Без сказки.

— Это не я, а ты стала большая, — вздохнул Карен, вспомнив девочку с вороной. И, подумав, добавил: — Вообще-то хорошо… даже замечательно, что ты стала большая. Иначе ты не была бы моей мамой.

— Что значит — стала? — не поняла мама.

— И все-таки обидно, что дети вырастают.

— А ты бы хотел всю жизнь быть маленьким?

— Если ты обещаешь, что будешь всегда приходить перед сном, чтобы пожелать спокойной ночи, — даже когда я вырасту, — то не хотел бы.

Мама улыбнулась и склонилась к нему. Когда они вот так тихонько переговаривались перед сном, ей казалось, что сын все еще маленький, теплый клубочек, нуждающийся в ее ласке. Да, наверное, так оно и было. Это днем перед другими он разыгрывал из себя взрослого, стесняясь даже взять ее за руку.

…На сей раз двойник явился сам, без приглашения, без уговоров. Он бесцеремонно уселся на постель, то ли вторгаясь в сон Карена, то ли заставляя его проснуться. И заявил:

— Сегодня я тебе сам кое-что покажу.

…Парень и девушка шли по мосту, зависавшему над ущельем. Остановились, облокотившись о перила, заглянули вниз. Там, на дне ущелья, извивалась голубая речка, будто кем-то оброненная ленточка. Мост был высокий, и ее шум не достигал их слуха. Она молча пенилась, огибая большие валуны, подминая под себя маленькие.

На одной стороне ущелья зеленым блюдом, гигантским радаром, чем-то не то космическим, не то доисторическим, виднелся стадион. Карен сразу узнал его. На другой стороне — город, подступавший к самому обрыву, вздыбившийся туфовыми многоэтажными громадами. Его город.

Молодым людям было лет по семнадцать-восемнадцать. И оба были до смерти влюблены друг в друга, хоть и старались не выдать себя. У парня — звонкие голубые глаза, чуть скуластое лицо, спортивная фигура.

Карен незримо приблизился и… слился с ним. И в ту же секунду ощутил прилив нежности к стоящей рядом девушке. Девушка была тоненькая и гибкая, как наполненный соками весенний прутик. Узкое нежное лицо, черные глаза. Такие черные, что, раз заглянув в них, уже невозможно было отвести взгляда. Ветер играл ее длинными тяжелыми волосами. Карену вдруг ужасно захотелось, чтобы девушка поцеловала его. Как мама? Нет, по-другому. Совсем по-другому. Карен-мальчик, непрошенно ворвавшийся в свое взрослое тело, возмутился. Ведь он был непоколебимо уверен, что ни одна женщина, кроме мамы, не смеет целовать его. Но глаза девушки смотрели так трепетно… Он смутился. И чтобы скрыть свое смущение, вдруг вскочил на перила и, к великому ужасу девушки, пошел по ним, балансируя руками над пропастью. Она онемела, не смея закричать, окликнуть его. Ведь один неверный шаг…

— Немедленно слезь! — прошипел знакомый голос в самое ухо. — Болван.

Карен покорно спрыгнул с перил, но милиционер, успевший заметить вопиющее нарушение всяких правил, уже быстро приближался к нему, зажав в руке свисток.

Трусливо бросив себя взрослого на съедение разгневанному милиционеру, Карен постыдно сбежал обратно к себе в постель.

— Ты доволен? — спрашивал двойник, осуждающе раскачиваясь в воздухе. — Тебе самому понравилась твоя выходка?

Карен насупился и виновато молчал.

— А если бы он… ты свалился с моста?

— Но ты же говорил, что мы не можем влиять ни на прошлое, ни на будущее, — нашелся Карен. — Значит, из-за меня он… я… не мог бы свалиться.

— Что подумает о нем его девушка?

— Но ведь они тотчас все забудут. И милиционер, и шоферы проезжавших мимо машин…

— Ишь какой сообразительный, — смягчился двойник. — Ты хоть понял, кто эта девушка?

— Откуда мне знать? Я только заметил, что она очень красивая. Я вроде бы даже не встречал таких ни в кино, ни на улице.

— И все-таки ты хорошо знаешь ее, — настаивал двойник, лукаво улыбаясь улыбкой Карена. — Хочешь, подскажу? Одноклассница она твоя. Ты и сейчас учишься с ней в одном классе.