— Послушай, Анжела, а что это за зверюги сидят там, вытянув шеи, и пялят на нас глаза? — обратился к девочке высокий голубоглазый космонавт.

— Это не зверюги, — обиделась Анжела за своих друзей. — Это хозяева планеты. Они добрые и умные.

— Охотно верю. Звери бывают злые, а бывают добрые и даже умные.

— Да нет же, они… как бы вам объяснить… Ну все равно что люди на Земле, только вид у них другой.

Тут от толпы париан отделилась старейшая парианка и, с достоинством волоча по траве свой хвост, направилась к звездолету.

— Вот это и есть твои люди с Земли? — скрипучим голосом спросила она Анжелу.

— Да, это люди! — радостно ответила Анжела. — Они все-таки прилетели за мной. Они меня не забыли.

Вслед за парианкой, осмелев, приблизились и остальные.

— У них есть свой язык и ты понимаешь его?

— Да, да, да! — смеялась Анжела.

— Чудеса, — озадаченно сказал высокий космонавт. — Первоначальные данные оказались-таки верными: планета обитаема. Почему же первая экспедиция сделала ложное заключение?

— Наш звездолет опустился вон за той Каменной стеной. По ту сторону снег и холод и нет никакой жизни. Они так и улетели, не узнав, что здесь совсем другой мир.

— Интересно… очень интересно. Немедленно приступим к исследованию этой загадки.

— Цуцу, предложи людям посетить Городище, — посоветовала старейшая парианка.

— Что он тебе сказал? — спросил высокий космонавт.

— Это самая старая и уважаемая жительница планеты, — пояснила Анжела. — Она приглашает вас в город.

Муно все время вертелся тут же и старался не пропустить ни слова. Анжела не замечала его. Она была так возбуждена, что, казалось, совсем забыла о его существовании.

Космонавты посовещались между собой и решили принять приглашение париан.

Оставив на всякий случай у звездолета двух дозорных, они последовали за старейшей парианкой. Остальные париане, вытянувшись шеренгой, замыкали шествие. Муно ни на шаг не отставал от Анжелы.

— Как же ты жила среди них, девочка? — посочувствовал космонавт с добрыми умными глазами.

— Мне было очень хорошо с ними, — горячо ответила Анжела. — Это удивительно милые и мирные существа. Только… — Она запнулась и с трудом сдержала подступившие слезы. — Я все время думала о Земле, о доме, о папе с мамой. Я очень-очень боялась, что навсегда останусь здесь и никогда больше не увижу Землю.

— Ты увидишь ее, и очень скоро, — сказал другой космонавт. — Мы пробудем здесь всего год и вернемся обратно.

— Год? — Глаза у девочки округлились. — Но это десять парианских лет!

— Мы не можем вернуться раньше. Наша программа рассчитана на год…

— Еще год не видеть Землю! Еще год мама и папа будут считать меня погибшей! Я не могу! Не могу… — И она громко разрыдалась.

Высокий космонавт взял ее на руки, вытер платком слезы и серьезно посмотрел в ее заплаканные глаза.

— Мы можем отправить тебя раньше. Завтра на рассвете наш звездолет уйдет в обратный рейс.

Слезы мгновенно просохли, в глазах Анжелы вновь вспыхнула надежда.

— Но было бы лучше, если бы ты осталась. Ведь без тебя мы не сможем общаться с ними… Мы не знаем их языка, а они — нашего.

Девочка молчала, кусая губы.

До сих пор не проронивший ни слова Муно вдруг тронул ее перепончатой лапой.

— Возвращайся на Землю, Цуцу, — сказал он на языке землян. — Я помогу людям подружиться с нашим народом.

Все взоры обратились к нему.

— Ай да молодец! — вскричал один из космонавтов, хлопнув себя по бедрам. — Выучил наш язык!

— Но Муно! Мы столько мечтали полететь на Землю вместе! Мне так много хотелось тебе показать!

— Покажешь, — заверил ее высокий космонавт. — Через год мы возьмем его с собой на звездолет, и ты встретишь своего друга на ракетодроме. Это будет прекрасный подарок землянам: инопланетянин экзотического вида, говорящий по-человечьи. Ты умница, Анжела. Мама и папа будут гордиться тобой.

Анжела некоторое время стояла в нерешительности, потом бросилась на шею Муно и поцеловала его в бархатистые отвислые губы.

— Ты настоящий друг, — прошептала она.

Париане не понимали человеческих нежностей. Но Муно понял. Он погладил Анжелу по волосам, как в те времена, когда считал ее зверуижой, и сказал:

— Не горюй Цуцу. Мы обязательно встретимся.

Элеонора Мандалян

ВСТРЕЧА НА ГАЛАКТОИДЕ

Было темно и тихо, а Карену никак не спалось. Он вертелся в постели. Немножко подумал о своей новой автомодели, пополнившей коллекцию, потом о мультфильме из «Спокойной ночи, малыши», о маме, забывшей сегодня поцеловать его на ночь. От обиды — ритуал вечерних поцелуев выполнялся неукоснительно со дня его рождения — совсем расхотелось спать.

Он опустил босые ноги на ковер, выбрался из-под одеяла и тихонько подошел к балконной двери. Холм, что начинался прямо за домом, неясно чернел. Черным было и небо, ни звезд, ни луны. А отсветы дворовых фонарей делали все вокруг еще чернее. Он вгляделся в темноту — по-прежнему ни одной летающей тарелки. Вздохнув, вернулся в постель, но не лег, а уселся по-турецки. Выпрямился, развел руки в стороны, локтями вниз, ладошками вверх, как на картинках в маминых книжках. Закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Сначала у него ничего не получалось, мысли скакали, как болотные лягушки. К тому же мешал шум телевизора, доносившийся из столовой.

Потом он перестал думать и слышать, тело как-то странно одеревенело и будто лишилось веса… И вдруг ладони ощутили чье-то прикосновение, а голову слегка придавили сверху. Карен испугался и хотел вскочить, но не смог.

— Что это? — прошептал он сдавленным голосом.

— Не что, а кто, — поправили его сверху.

— К… кто… кто… ты? — заикаясь, спросил Карен, не смея пошевелиться.

— Я — твой двойник.

— Ка… кой еще… двойник? Где ты?

— Сижу у тебя на голове в той же позе, что и ты, только головой вниз. Чувствуешь мои руки на своих ладонях?

— Ч… чувствую. Ты что, акробат?

— Если ты не акробат, значит, и я не акробат, — последовал ответ.

— Тогда зачем встал на голову?

— Так положено.

— Почему? — недоумевал Карен, тщетно пытаясь скинуть с себя говорившего.

— Ты смотришь вниз и перед собой. А я — вверх. Там интереснее. И больше видно.

— Что-то я не пойму.

— А тебе и «е положено. Говори, чего надо. Зачем вызывал?

— Разве я вызывал?

— Конечно. Даже по всем правилам.

— Слезай с головы, — потребовал Карен.

— Не положено, — отрезал двойник.

— Я маму сейчас позову.

— Ничего не выйдет. Она меня не увидит.

— Это почему?

— А я невидимый.

— И я тебя не могу увидеть?

— Так не видел же до сих пор.

— Ты что, всегда у меня на голове сидишь?

— Всегда.

— Ну, это ты брось! Не верю…

Двойник не ответил, и Карен задумался.

— А если я тебя очень попрошу, ты мне покажешься?

Вместо ответа он ощутил мягкий толчок в ладони, словно кто-то отталкивался от них, и прямо перед ним возник мальчик, сидящий по-турецки с оттопыренными локтями и ладонями, повернутыми вверх. Мальчик сидел на том. же уровне, что и Карен, только под ним ничего не было. Иными словами, он висел в воздухе. У него были большущие голубые глаза и кудлатая, как у тибетского терьера, голова. Он ничем не отличался от привычного зеркального отражения Карена, и Карен тотчас признал в нем себя.

— А мы и впрямь на одно лицо, — удивился он. — На чем же ты сидишь?

— Ни на чем.

— Как же тебе удается?

— Да мне все равно, где сидеть, я же почти ничего не вешу.

— А почему?

— Все равно не поймешь, мал еще.

— Тогда и ты мал, ты же мой двойник, — вполне резонно заметил Карен, складывая руки на коленях и не без удовольствия отметив, что двойник проделал то же самое. — Так что не очень-то задавайся.

— Мы — ровесники, ты прав. Но между нами большая разница. Ты видим, я нет. Ты тяжелый, я легкий. Ты видишь только то, что видишь, а я — много больше…