Девушка побледнела, но спокойно ответила:

— Правда.

— Судя по описанию миссис Монк, Симеона, Исиро, которых вы просили ее отыскать, по размерам и по форме она очень похожа на ту, где, по вашим словам, лежала предупредительная записка. Китc хотел сразу же вас расспросить, но я сказал, что сам разберусь. Скажите, Лорел, на ошейнике мертвого пса Хендерсона висел ваш серебряный футлярчик?

— Не знаю.

— Почему вы мне не сказали, что незадолго до 2 июня у вас пропала похожая вещица?

— Потому что была уверена, что это не то. Смешно даже думать. Как мой футлярчик очутился бы на ошейнике? Я его купила в «Мэй компани», по-моему, точно такие же продаются на Бродвее в других универмагах… с таблетками витаминов и прочим… тысячи по всему Лос-Анджелесу. Купила для папы. Он принимал какие-то таблетки, коробочка помещалась в кармашке для часов. Но я куда-то ее задевала…

— На ошейнике не могла висеть ваша коробочка?

— Могла, но…

— Ваша так и не нашлась?

Она тревожно взглянула на него:

— Думаете, это была она?

— Пока ничего не думаю, Лорел. Просто стараюсь упорядочить факты. — Эллери открыл дверь и осторожно выглянул. — Убедим вашего могучего друга, что я вас вернул в целости и сохранности. Не хочется быть стертым в порошок. — Он с улыбкой пожал ей руку.

И проследил уже без улыбки, как они спускаются по склону.

Эллери сошел вниз, набросился на холодную еду. В коттедже стояла унылая тишина, в которой он громко чавкал. Потом возник другой звук.

Стук в кухонную дверь?

Он вытаращил глаза.

— Войдите!

И она вошла.

— Делия!

Эллери вскочил со стула, держа в руках вилку с ножом. На ней был какой-то свободный длинный синий пиджак с обрамлявшим лицо капюшоном. Она остановилась, прислонившись спиной к двери, оглядывая комнату.

— Я ждала в темноте в саду. Видела машину Лорел… Решила еще постоять после того, как они уехали… с Кроувом. Не знала, ушла ли ваша экономка.

— Ушла.

— Хорошо. — Она рассмеялась.

— Где оставили машину?

— Под горой на боковой дорожке. Оттуда шла пешком. Какая у вас симпатичная кухня…

— Неосмотрительное утверждение. — Эллери не пошевелился.

— Не приглашаете?

— Пожалуй, нет, — медленно вымолвил он.

Улыбка исчезла, а потом опять засияла.

— Зачем так серьезно? Я просто ехала мимо, решила заглянуть, узнать, как…

— …продвигается дело.

— Конечно. — На щеках играли ямочки. Странно, раньше он этого не замечал.

— Неудачная мысль.

— Почему?

— Город маленький, кругом глаза и уши. Женщине в Голливуде легко погубить репутацию.

— Ах, вот что. — Делия помолчала, сверкнула зубами. — Безусловно, вы правы. Глупо с моей стороны. Только порой… — Она замолчала, пожала плечами.

— Что?

— Ничего. Я уже ухожу… Есть что-нибудь новое?

— Ничего, кроме вопроса о крысином яде.

Делия вздрогнула:

— Я действительно думала, будто мышь завелась.

— Разумеется.

— Спокойной ночи, Эллери.

— Спокойной ночи.

Он не вызвался проводить ее вниз с горы, чего она, видимо, и не ждала.

Он долго смотрел на кухонную дверь.

Потом поднялся наверх, щедро налив себе выпить.

В три часа утра оставил попытки заснуть и вылез из постели. Включил лампы в гостиной, набил и раскурил вересковую трубку, погасил свет, сел, глядя на мерцавший внизу Голливуд. В момент размышлений свет раздражает.

Эллери принялся размышлять в темноте.

Дело, конечно, загадочное. Однако загадка — лишь то, на что не находишь ответа. Найдешь — и загадка исчезнет. Его ничуть не беспокоит фантастический ореол вокруг дела вроде утреннего лос-анджелесского тумана. Любое преступление фантастично, поскольку осуществляет то, что большинство людей совершает лишь в мыслях. Неизвестный преступник фантазировал двадцать с лишним лет…

Он усмехнулся в темноте. Вернемся к автору записки.

Удивительно не то, что он подбрасывает отравленных собак и пишет странные записки с обещанием медленной смерти и таинственных предупреждений с особым смыслом. Удивительно, что он питает в душе ненависть так долго, что за это время практически успело вырасти новое поколение. Это уже не фантазия, а тяжелая патология.

Фантазия — отклонение от нормы. Дело в степени. Голливуд всегда отличается непропорциональным количеством отклонений от нормы. В Вандалии, штат Иллинойс, Роджера Прайама не допустили бы в общество как чужеродный элемент, а в каньонах юга Калифорнии он чувствует себя как дома. Возможно, в Сиэтле найдутся свои Делии Прайам, но ее настоящее место в голливудском раю среди гурий, где она олицетворяет желанную женщину. Поселившийся на дереве парень, которого в Нью-Йорке отволокли бы в психушку, здесь стал очередным предметом обожания и добродушных газетных заметок.

Нет, дело не в фантазии.

Дело в дьявольской скудости фактов.

Из прошлого является старый враг. Из какого прошлого? Неизвестно. Враг подготовил ряд предупреждений. В чем они заключаются? Первое — дохлый пес. Потом неизвестное содержимое небольшой картонной коробки. Потом мышьяк в сознательно рассчитанной дозе, исключающей смертельный исход. Следующие обещанные предупреждения еще не поступили. Сколько их будет? Они должны иметь «особый смысл». Значит, целый ряд, картина. Но что может быть общего между дохлым псом и мышьяком, подсыпанным в тунцовый салат? Было бы очень полезно узнать, что Роджер Прайам увидел в картонке в тот самый момент, когда Леандр Хилл склонился над трупом собаки, читая записку на тонкой, свернутой в плотный комок бумаге. Да, очень… Однако никакой информации не имеется. Возможно, Прайам уничтожил содержимое. Но знает, что там было. Как заставить его говорить? Обязательно надо заставить.

Темно, темней прежнего. Эллери думал, ворочая трубку в зубах. Картина, разумеется, складывается, только откуда знать, что она единственная? Допустим, дохлый пес послужил первым из ряда предупреждений с особым смыслом, предназначенных Хиллу, а остальные после его преждевременной смерти навсегда похоронены в памяти неизвестного злодея. Допустим, содержимое коробки Прайама было первым, а отравление ядом вторым предупреждением из другого ряда, не связанного с тем, который оборвался в результате сердечного приступа. Возможно. Вполне возможно, что Хиллу и Прайаму адресованы разные по смыслу предупреждения.

Лучше пока позабыть о мертвой собаке, подброшенной Хиллу, и сосредоточиться на живом Прайаме, предполагая, что неизвестное содержимое коробки и отравленный салат укладываются совсем в иной ряд…

Он снова улегся в постель с последней мыслью — любой ценой узнать, что было в коробке, и ждать третьего предупреждения Прайаму.

Во сне ему явилась Делия Прайам, скалившая в гуще джунглей зубы.

Глава 7

Как понял Эллери из рассказов Делии, Альфреда Уоллеса и старика Кольера, примчавшись на звонок миссис Прайам в то примечательное воскресное утро, она рано встала, собираясь в церковь. Добавила, что в храме бывает нечасто, и больше эту тему не развивала. Он догадался, что ей хотелось бы бывать там чаще, но при не совсем обычном образе жизни лишь время от времени выпадает возможность сбегать в старый храм, возвращаясь на время «божественной мессы» в детство, к родным кровям. Такой случай как раз и представился утром через пять дней после отравления мужа и через два после ее странного визита в коттедж Эллери.

Итак, Делия встала рано, а Альфред Уоллес поздно. Обычно он поднимался пораньше, прежде чем его потребует Прайам, зная, что можно со вкусом позавтракать лишь до пробуждения хозяина. Однако по воскресеньям последний предпочитал спокойно полеживать до полудня, что позволяло Уоллесу спать до девяти утра.

Отец Делии неизменно вставал с петухами. В то утро он позавтракал с дочерью, а после ее отъезда в Лос-Анджелес отправился в утренний лесной поход. На обратном пути остановился у большого дуба, окликнул внука, но, не слыша никакого ответа, кроме оглушительного храпа Кроува, вернулся домой, зашел в библиотеку. Библиотека располагалась внизу в центральном холле напротив апартаментов Роджера, отделенная от них лестницей. В несколько минут девятого, докладывал мистер Кольер, дверь его зятя была закрыта, света под ней видно не было — все как обычно в воскресное утро, поэтому он вытащил из ящика письменного стола альбом для марок, кляссер, пинцет, каталог Скотта и принялся раскладывать последние приобретения.