История завершалась напоминанием, что «мистер Прайам является отчимом двадцатитрехлетнего Кроува Макгоуэна, привлекшего к себе недавно внимание прессы тем, что в ожидании конца света в атомный век сбросил с себя одежду и поселился в доме на дереве в поместье отчима».
Отметив про себя, что лос-анджелесская журналистика придерживается привычных стандартов, Эллери направился к телефону и позвонил в дом Хилла.
— Лорел? Не думал, что вы сегодня сами будете подходить к телефону.
— Мне скрывать нечего, — ответила девушка с легким ударением на местоимении. Тон холодный, очень холодный.
— Один вопрос. Вы шепнули газетчикам насчет Прайама?
— Нет.
— Можете перекреститься?
— Я сказала, нет! — Решительный щелчок.
Любопытно. Эллери ломал голову во время завтрака, который миссис Уильямс с явным неодобрением упорно именовала полдником. Только допил вторую чашку кофе, как вошел Китc с газетой в кармане.
— Я надеялся, что вы заскочите. — Миссис Уильямс поставила другой прибор. — Спасибо, миссис Уильямс, дальше я сам справлюсь… Не зная, что куда просочится, не рискнул вам звонить. Пока держусь в сторонке.
— Значит, не вы бросили кискам рыбку? — спросил Китc. — Спасибо. Без сливок и без сахара.
— Нет, конечно. Думал, уж не вы ли?
— Не я. Видимо, девчонка Хилл.
— Нет, я спрашивал.
— Странно.
— Очень. Как были получены сведения?
— В городское отделение позвонили по телефону. Голос глухой, искаженный, засечь не удалось.
— Мужской, женский?
— Говорят, мужской, однако неестественный, необычно высокий… возможно, и женский. В городе столько актеров шатается, ничего не разберешь. — Китc автоматически чиркнул спичкой, потом тряхнул головой и бросил ее в пепельницу. — Знаете, мистер Квин, — сказал он, хмурясь на сигарету, — если тут есть хоть какая-то связь, слух, возможно, пустил… Понимаю, что дико звучит…
— Автор записки? Я сам об этом думал, лейтенант.
— Скажем, чтобы оказать давление.
— Завязать с Прайамом войну нервов.
— Если у него самого железные нервы. — Китc встал. — Ну, так мы ни к чему не придем.
— Есть что-нибудь насчет Хилла и Прайама?
— Пока нет. — Он медленно раздавил в пепельнице сигарету. — Кажется, задача трудней, чем я думал, мистер Квин. Еще до первой базы не добрался.
— Что мешает?
— Не знаю. Дайте еще несколько дней.
— А Уоллес?
— Непременно дам знать.
Позже днем — 21-го, после шествия храмовников, — Эллери поднял голову от пишущей машинки, увидев под своим фасадным окном кремовый нос автомобиля Делии Прайам.
Нарочно заставил себя обождать, пока дверь откроет миссис Уильямс. Пригладил волосы.
— К вам голый мужчина, — доложила экономка. — Вы дома?
Макгоуэн оказался один, в лесном костюме — одной набедренной повязке, на сей раз пламенного цвета. Он вяло пожал руку Эллери, принял скотч со льдом, уселся на диван, забросил на подоконник босые голые ноги.
— Мне показалось, я узнал машину, — заметил хозяин.
— Автомобиль мамин, мой не заправлен. Я вам помешал? — Гигант покосился на пишущую машинку. — Стучите? Мне надо с вами повидаться. — Он был чем-то обеспокоен.
— По какому поводу?
— Ну… думаю, может, вы из-за денег не решаетесь браться за дело…
— Правда?
— Слушайте, я ведь могу добавить в котел, чтоб хватило.
— Хотите сказать, что вы тоже меня нанимаете, Мак?
— Угу. — Высказавшись, парень почувствовал облегчение. — По-моему… та самая записка, коробка, присланная Роджеру утром, когда старине Хиллу подбросили дохлого пса… Я хочу сказать, может, в конце концов, тут что-то есть, мистер Квин.
— Возможно. — Эллери с любопытством смотрел на него. — Почему это дело так вас интересует, что вы готовы платить за расследование?
— Да… Роджер ведь муж моей матери, правда?
— Очень трогательно. Когда вы успели полюбить друг друга?
Загорелая кожа Макгоуэна приобрела цвет красного дерева.
— То есть… Правда, мы с Роджером никогда не ладили. Он вечно пытается мною командовать, как и всеми прочими. Но намерения у него добрые, и…
— И поэтому, — улыбнулся Эллери, — вы носите фамилию Макгроув, а не Прайам.
Кроув рассмеялся:
— Правда, терпеть не могу ленивую задницу. Мы вечно грыземся, как пара бешеных собак. Когда Делия за него вышла, не пожелал меня официально усыновить, чтобы я от него постоянно зависел. Я его еще мальчишкой возненавидел. Предпочел отцовскую фамилию, отказался брать деньги у Роджера. Никакого геройства — я получаю небольшой доход с трастового фонда, завещанного отцом. Можете себе представить, как к этому относится мистер Прайам. — Он опять рассмеялся, после чего закончил неубедительно: — Кажется, я повзрослел за последние годы. Терплю ради матери. Вот именно, — Мак слегка просветлел, — ради мамы. Поэтому хочу разобраться до донышка. Понимаете, мистер Квин?
— Ваша мать любит Прайама?
— Она же за ним замужем…
— Бросьте, Мак. Я вам уже признался на дереве, что ваша мать обратилась к моим услугам. Не говоря о Лорел. В чем дело?
Макгоуэн разозлился:
— Какая разница, в чем? Я делаю честное предложение. Хочу только решить проклятую проблему. Назовите цену и кончим на этом!
— Как говорится в учебниках, Мак, — сказал Эллери, — дам знать. Максимум, что могу сделать.
— Чего ждете?
— Второго предупреждения. Если замысел продуман и рассчитан, будет второе предупреждение, и до тех пор ничего нельзя сделать. Вы с матерью лучше присматривайте за упершимся Прайамом, пока я буду думать.
— Чего ждать? — спросил юноша. — Другой загадочной коробки?
— Не имею понятия. Но что бы это ни было — посылка, происшествие, любое событие, даже самое тривиальное, глупое, — немедленно сообщите мне. Сами или, — добавил он, подумав, — мать попросите.
Зазвонил телефон. Эллери открыл глаза, сообразив, что звонок не первый.
Сощурился на свету, глядя на часы.
Тридцать пять минут пятого. Лег не раньше половины второго.
— Алло, — пробормотал он.
— Мистер Квин?
Делия Прайам.
Эллери сразу проснулся.
— Мой сын Кроув велел вам позвонить в случае… — Голос далекий, испуганный.
— Что? Что случилось?
— Возможно, ничего. Вы наказали Кроуву…
— Делия, в чем дело?
— Роджеру плохо. Доктор Волюта здесь. Говорит, пищевое отравление трупным ядом. Но…
— Сейчас буду!
Доктор Волюта представлял собой неприятного с первого взгляда нерасторопного мужчину с двойным подбородком, мутными глазами, зачесанными назад темными волосами с проседью. Ярко-синий пиджак яхтсмена поверх шелковой желтой рубашки, на ногах матерчатые тапки. Эллери дважды мысленно назвал его капитаном Блаем.[15] Не удивился бы, если б домашний врач Прайама со своей стороны счел его, в импровизированном костюме из грязных белых лосин и свитера с высоким воротом, мистером Христианом.[16]
— Ваша беда в том, — заявил доктор Волюта, соскребая в пробирку безобразную грязь с запачканных простыней, — что убийство вас поистине радует. Иначе не подозревали бы отравления в каждом расстройстве желудка.
— Ничего себе расстройство, — проворчал Эллери. — Пробка вон там над раковиной, доктор.
— Спасибо. Прайам — глупый боров. Чересчур много ест даже для здорового человека. Его пищеварительная система сама по себе представляет медицинскую проблему. Сколько лет я его предупреждаю, чтоб не ел на ночь, особенно копченую рыбу.
— Я слышал, он обожает копченую рыбу.
— Я обожаю прокопченных на солнце блондинок, мистер Квин, — отпарировал доктор Волюта, — но сдерживаю свои аппетиты в разумных пределах.
— Вы, кажется, упомянули о несвежем тунце?
— Определенно. Сам пробовал. Хотя дело не в том. Главное, что пациент не выполняет моих предписаний вообще ничего не есть.