– Да, – сказала она, – и теперь пришло время лечить друг друга.

Губы Майкла дрогнули.

– Ничего не выйдет.

– Выйдет. – Дженни шире открыла глаза, чтобы он мог заглянуть ей прямо в душу. – Только ты люби меня.

Волна крупной дрожи прошла по всему телу Майкла, от щеки, к которой прижималась ладонь Дженни, до ног – Дженни сквозь ткань одежды чувствовала их близкое тепло.

– Дженни…

– Пожалуйста, – прошептала она, – я так давно тебя люблю. – Она запустила пальцы в его вьющиеся волосы. – Ох, Майкл, зачем ты встречался с Брук? Ведь я уже тогда была бы твоей, если бы ты захотел.

– Знаю, – хрипло ответил он. – Но, Дженни, тебе было семнадцать лет. Совсем девочка. – Он легко коснулся ее подбородка. – Хоть я и плохой, но не настолько, чтобы совращать невинных детей.

– Так возьми меня теперь, – шепнула она, – я уже не ребенок.

Он сдержал улыбку, провел пальцами по ее подбородку, по горлу, вниз к ключичной ямке, где бешено, бился пульс.

– Знаю, – повторил он. Его рука, не останавливаясь, спускалась ниже, и Дженни затрепетала от нетерпения.

«Возьми меня, – звала Дженни без слов, молча, всем телом. Она закрыла глаза, закинула голову в томительном ожидании. – Возьми же!..»

Но Майкл не спешил. Он накрыл ладонью выступающий бугорок ключицы, ловя биение ее сердца, ища ответа в его стремительном галопе.

– Не знаю, смогу ли я быть с тобой так, как ты хочешь, Дженни, – невнятной скороговоркой произнес он. – Мне это трудно. После Брук… после Кина.

Что он втолковывал ей? Конечно, он не мог отрицать свою мужскую силу. Для таких предположений было уже слишком поздно: Дженни знала, ощущала, как он желает ее, и от напора его страсти у нее кружилась голова.

Значит, дело в чем-то еще. Но в чем? Дженни открыла глаза, зная, что в них он прочтет ее нежный зов. Что могли значить слова в новом, чудесном мире, который они с Майклом уже готовы были открыть для себя? Почему он этого не понимает?

– Должен разочаровать тебя, – между тем медленно говорил Майкл, – я не смогу… полностью забыться, понимаешь? Я ничего не почувствую. Странная штука вина, Дженни. Она мешает.

– Только не сегодня, – тихо ответила Дженни, кладя его руку себе на грудь. – Сегодня ничто не может встать между нами.

Майклу очень хотелось верить в это. Но лишь только его ладонь ощутила теплую тяжесть груди Дженни, все застыло у него внутри. Мозг отказывался принимать нервные импульсы; так влюбленный, которого долго отвергали, рано или поздно внушает себе, что он никого не любит.

Раньше он умел любить, умел наслаждаться. Надо вспомнить, надо найти путь назад. Сегодня ночью, с Дженни, ему никак нельзя быть неживым.

Деревянными пальцами Майкл расстегнул на ней платье. Ее кожа отливала жемчугом в свете луны, грудь часто вздымалась. Он протянул к ней руки, вот уже под ладонями затвердели бугорки сосков; он знал, что Дженни дрожит от его прикосновений, но сам не чувствовал ничего. Он видел, как жаркие волны захлестывают Дженни, понимал, как необходимо ему сейчас качаться на этих волнах, вместе с ней, однако, полный безнадежной тоски, оставался на берегу.

Мышцы Майкла каменели от отчаянного напряжения. Странно, физически он был как нельзя более готов к соитию и сознавал, что немедленно может овладеть Дженни, войти в нее с такой силой, которая заставит ее кричать от наслаждения, пробыть с ней сколько угодно, удовлетворить ее желания с безотказностью машины.

Потом, когда она устанет, он бы равнодушно завершил эту процедуру, и она не заметила бы ничего недоброго, как бы ни следила. Он делал бы все, что положено, но сам, даже в наиболее ответственный момент, отнесся бы к собственным содроганиям как к любому другому безусловному рефлексу. Холодок ожидания не пробежит по коже, и он не ощутит ничего, кроме мертвящей пустоты и отчаяния. И все же, хотя именно к этому звали его тихие вздохи Дженни, он не был вполне уверен, что у него получится. С Дженни так нельзя. «Прошу вас, – взмолился Майкл, обращаясь к своим неловким, неживым рукам, – не надо так с Дженни».

Руки не слушались, а он знал, что не имеет права оставить Дженни сгорать на медленном огне неудовлетворенного желания, даже если сам не ощущает жара пламени. Он должен помочь ей испытать наслаждение и постараться быть счастливым хотя бы оттого, что счастлива она.

С горьким предчувствием неудачи Майкл коснулся бедер Дженни, бессознательно-нетерпеливо прижимавшихся к нему все теснее. Он расстегнул последние несколько пуговиц на ее платье и посадил Дженни на край стола. Она уткнулась лицом ему в плечо и тихо застонала, а он нежно, едва касаясь, провел пальцами по шелковой вздрагивающей коже, постепенно добираясь до самых тайных мест.

Он убрал руку, подхватил Дженни и отнес на диван.

Устроив ее поудобнее, Майкл присел рядом, помог ей раздеться, снял с ее ног туфли, нежно поглаживая высоко выгнутый подъем каждой ступни. Дженни не противилась, только закрыла скрещенными руками обнаженные груди и задрожала, когда он дотронулся до ее живота.

У нее были самые синие, самые большие и самые лучистые глаза из всех, что Майклу доводилось видеть. Она неотрывно смотрела ему в лицо, будто в зыбкой и страшной вселенной только он мог быть незыблем, а он тем временем освободил ее от последнего прикрывавшего ее лоскутка кружева.

Свет луны делал Дженни похожей на изящную мраморную статуэтку. Прежде чем дотронуться до нее, Майкл быстро разделся и достал из кармана брюк маленький пакетик. Он не хотел, чтобы Дженни увидела это, с ужасом думая, что она заподозрит его в запланированное легкой победы над ней. На самом деле он ни разу за эти шесть лет никуда не вышел, не имея при себе презерватива, как бы дико это ни могло показаться: есть уроки, которые усваиваются раз и навсегда.

Но Дженни не сказала ни слова, только молча наблюдала за ним. Дыхание ее делалось все чаще, она не могла больше ждать, и Майкл склонился над ней. Диван плохо подходил для занятий любовью, хотя и был очень красив. Места на нем хватило, только чтобы опереться ладонями. Дженни обвила Майкла ногами и тихо всхлипнула. Майкл знал: она почувствовала ответное движение его тела.

– Майкл… Майкл, я так люблю тебя.

Ее голос дрогнул, проник в самую глубину души Майкла, отвлек его. Майкл долго смотрел на нее, потом нерешительно коснулся ее щеки.

– Боже мой, Дженни…

Что еще мог он сказать? Но она улыбнулась и с облегчением закрыла глаза.

Да, всего-навсего улыбнулась, но так доверчиво и спокойно, что внутри у Майкла все перевернулось, тяжелый заслон, когда-то закрывший выход чувствам, сдвинулся с места. Не веря себе, Майкл затаил дыхание. Медленно, слабыми, полузастывшими ручейками, еще не набравшими силу прежнего потока, по жилам разливался забытый жар.

Но даже это было невероятным чудом, а самым большим чудом была его Дженни. Она верила ему безраздельно, верила, что он не причинит ей боли и защитит любовь, которую она так щедро дарила, когда он уже перестал надеяться на такой исход.

Майкл тихо склонился к плечу Дженни. Он боялся дотронуться до нее, боялся, что ее нежное стремление к нему окажется сном, а наяву его ждет ледяной взгляд, ведь именно таким он был еще недавно.

Но ничего не менялось, и в порыве благодарности он зарылся лицом в ее волосы, прижался губами к теплой шее, ощущая горячее биение сердца. Дженни была как летний океан, и внезапно все тело Майкла заныло от свирепого желания утонуть в ней, раствориться в ее живом тепле, отогреть в нем свою замерзшую душу.

– Я люблю тебя, – повторила она и крепче прижалась к Майклу. Он уже не мог сдерживаться. Он дотрагивался до нее всюду, руками, ртом, вбирал ее тепло, каждой клеточкой своего тела, чувствуя ускоряющийся ток крови в жилах, выплескивая остатки прошлой немоты.

– Да, Дженни, да, – вскрикнул он, – люби меня.

Она мгновенно откликнулась. Обняла его, дрожащими от нетерпеливого желания пальцами погладила по плечам, по спине, спустилась еще ниже, крепче обхватила его, обвила ногами его бедра.