Запертые в пустой комнате, они несколько часов обсуждали, как им быть. Частный детектив, нанятый Клер, вел свое расследование, но сестры понимали, что, если в скором времени он ничего не выяснит, придется им самим что-то предпринять. Нельзя же Клер вечно находиться в бегах.

Конечно, они говорили и о разводе, но Клер почему-то не хотела доводить до этого. Она убеждала Дженни, что развод – процедура слишком долгая, чтобы рассчитывать на скорую безопасность. Кроме того, если Митчеллы прослышат о разводе, они Клер из-под земли достанут, лишь бы не упустить ее деньги, пока она еще замужем.

Наконец они решили, что вернее всего будет просто отдать деньги Алексу.

– Клер, ведь это всего лишь деньги, – твердо сказала Дженни. – Они не стоят человеческой жизни.

И Клер только кивнула.

Они обе понимали: Клер действительно угрожала опасность. Сестры видели Митчеллов один раз – на допросе по поводу гибели Кина, но хорошо запомнили их зверские физиономии. На ночь убийства у братьев было железное алиби, но Дженни знала, что почему-то их допрашивали с пристрастием.

Итак, пока капитал не передан Алексу, надо надежно защитить Клер. Они решили, что ей следует переехать на время в другой город, а еще лучше – в другой штат. Прятаться так близко к дому и к Дженни – непростительное легкомыслие: кто бы ее ни искал, он обязательно начнет с родственников.

– Как там Майкл? – спросила Клер, аккуратно складывая белье в изножье кровати. – Ты еще не передумала посадить кого-нибудь ему на хвост?

– Нет, не передумала. Я должна знать правду.

Устав от долгого спора, Дженни не глядела на сестру. Клер настойчиво возражала, говорила, что не такая важная птица Майкл, чтобы тратить на него драгоценное время, но Дженни все-таки решила нанять второго сыщика и проверить денежные дела Майкла.

– Зачем? Мы ведь уже решили, что доверять ему нельзя. Мы знаем, на какую сумму была страховка Кина. Майкл не мог бы так шикарно устроиться только на свою долю. Дженни, да так ли нам важно знать наверняка, был ли он замешан в той истории вместе с Митчеллами?

Дженни не ответила. Она и сама не могла сказать, зачем ей так нужно выяснить, была ли контора Майкла куплена на деньги Митчеллов. Ценой крови Кина…

Что по этому поводу думала Клер, было совершенно ясно, но Дженни не сдавалась. Возможно ли, спрашивала она себя, чтобы ее тело таяло в руках бессердечного убийцы? «Нет!» – не умолкая, кричало что-то в глубине ее души. Но здравый смысл и старшая сестра безжалостно напоминали, что во всем мире тысячи женщин каждый день влюбляются в недостойных мужчин.

Дженни упала на кровать: у нее вдруг перехватило дыхание. Влюбляются… Слеза задрожала на реснице в уголке глаза, сердце сжалось от смущения и тоски. Любовь? О Боже милосердный…

– Клер, я, наверное, влюбилась в него, – беспомощно выговорила она, глядя сквозь слезы в застывшее от ужаса лицо сестры. Она знала, как Клер это воспримет, ей и самой было страшно слышать свои слова. Неужели она влюбилась? Как вообще у нее повернулся язык сказать такое о себе и Майкле Уинтерсе, человеке, которого она еще так недавно ненавидела?

– Нет, детка. Конечно, нет. Он тебе всегда нравился, вот и все, маленькая моя. Что тут такого? Он мужик видный. И ты сама говорила, что он ухаживает за тобой, чтобы умаслить и разговорить. – Клер с огромным трудом слабо улыбнулась, что не могло скрыть ее испуга. – Ты уже не девочка. Конечно, такой мужчина хоть кому вскружит голову; ну и что? Это нормально, но это совсем не любовь. Не забывай о Кине. И бандитах Митчеллах.

– Я все помню.

Дженни почувствовала раздражение: Клер всегда с легкостью находила слабые места в ее рассуждениях, но в этот раз она, к сожалению, была права. О какой любви к Майклу можно говорить, если она сама готова обвинить его в сговоре с Митчеллами?

Это шло вразрез со всем, во что верила Дженни. Идеальная любовь значила для нее, прежде всего уверенность в любимом человеке, а идеальный возлюбленный представлялся средоточием добродетелей, во всех отношениях достойным ее обожания.

Только теперь она поняла, как по-детски глупы были ее мечты. Какой бы ни была настоящая любовь, она оказывалась неизмеримо сложнее, чем совместное любование красотой заката; она была непонятна, темна и опасна. Может быть, подумала Дженни, любовь как раз в том и заключается, чтобы вместо справедливого воздаяния за грехи ты желала любимому избавления от любых страданий, даже от тех, которые он заслужил? Может, именно любовь, если верить в нее, искупает все и даже безумные слова делает разумными?

– А может, именно это и есть любовь, Клер? – порывисто заговорила она, схватив сестру за руку. – Ведь любишь вопреки собственным страхам и сомнениям, вопреки недостаткам. Любишь – значит, принадлежишь другому и не отвернешься от него, что бы он ни натворил.

– А может, – подхватила Клер, – этот другой так заколдовал тебя своими большими карими, зовущими в постель глазами, что ты ничего вокруг себя не видишь?

Она смущенно улыбнулась и сжала руку Дженни, будто хотела смягчить жестокость своих слов.

Но Дженни уже заметила проблеск понимания в печальных голубых глазах сестры. Клер знала, Клер слишком хорошо знала, о чем говорила Дженни. Она и сама попалась в ту же западню, ее мучили те же неразрешимые противоречия.

– А как же Алекс? – тихо спросила Дженни. – Ты ведь любишь его, несмотря ни на что, верно?

Клер хотела покачать головой, но ее прекрасные глаза наполнились слезами, и вместо возражения она робко кивнула. И вот уже сестры крепко обнялись, обхватили друг друга, как двое утопающих, безнадежно борющихся с волнами.

– Да, – всхлипнула Клер. – Боже, помоги нам. Да, Дженни.

Наконец-то. Наконец она едет домой. Даже не глядя на светящийся циферблат, Майкл точно знал, который теперь час: каждые пять минут в течение бесконечно долгого времени он сверялся с ним. Четверть пятого утра. Итак, Дженни провела ночь с Брэдом Макинтошем – не в прямом смысле слова, но Майклу и этого было более чем достаточно.

С тех пор как Дженни и Брэд ушли с балкона, дом пребывал в темноте и тишине. Сначала Майкл терзал себя домыслами о том, что может происходить за его стенами, но скоро это сделалось невыносимо. Тогда он стал думать о других вещах, и тут же его тоска с опасной быстротой переросла в холодную сосредоточенную ярость.

Увидев медленно бредущую к своей машине Дженни, он резко включил фары, и яркий свет застиг ее врасплох. Дженни затравленно обернулась, руки испуганно метнулись к горлу, глаза расширились от страха.

Миг спустя она вроде бы поняла, чья перед ней машина. Ее губы сжались, она наградила Майкла долгим бесстрастным взглядом – хотя на самом деле не видела ничего, кроме слепящего света его фар, – и молча отвернулась. Потом отперла дверцу, села за руль, оглушительно взревел мотор, и машина рванула с места.

Гонимый гневом, он пустился вдогонку, словно свет фар приковывал его машину к машине Дженни. Но, к его удивлению, Дженни домой не поехала. Она свернула к зданию «Кернико».

Добравшись до «Кернико», Дженни остановилась на улице и, хотя Майкл продолжал идти за ней след в след, успела захлопнуть входную дверь перед его носом и заперла ее. Пришлось доставать ключ, который ему в первый же вечер выдал Артур, но, когда он вошел, Дженни уже добежала до лифта, и только ее лицо мелькнуло за закрывшимися створками. Лицо было белое от ярости.

Сунув удостоверение личности под нос любопытному охраннику, Майкл побежал вверх по лестнице, радуясь возможности размять онемевшие ноги. Он оказался на третьем этаже всего несколькими секундами позже лифта и увидел Дженни, торопящуюся через тускло освещенный зал к своему кабинету. Пустые экраны компьютеров и зачехленные пишущие машинки призрачным строем провожали ее, а она бесшумно скользила мимо, не замечая ничего вокруг себя.

Тихий стук закрываемой двери и скребет ключа в замке болью отдались в его напряженных нервах. Кет, Дженни, с мрачной решимостью подумал он. Так просто ты от меня не отделаешься.