– Говоришь, Альберт Герштейн негодяй? – я попробовал спровоцировать Дэрти, в надежде, что он проговорится.

Оливер Дэрти сделал вид, будто не слышит меня.

– Можешь себе представить, – быстро заговорил он, – фирма «Оливер Дэрти» осчастливливает публику альбомом «Монохоралы Рея Кросвина»! Что после этого останется от моей солидной репутации? Осколки в уксусном соусе? Тогда уж лучше заняться изготовлением половиков с изображением шестидесяти шести самых распространенных поз.

Немного успокоившись, Оливер Дэрти задумчиво продолжал:

– В некотором смысле этот сумасшедший все-таки прав. Едва ли Альберту удастся избежать заслуженного отдыха в тюремной камере.

– Значит, все-таки придется от него отказаться, – сказал я.

– Совсем напротив! Это ведь реклама! Первоклассная! Все эти дурацкие фильмы, с помощью которых я собирался возвести его на пьедестал, ничто по сравнению с такой рекламой. Подумай, сам певец за решеткой, а его голос, воплощенный в миллионах пластинок, путешествует по земному шару!

В двери постучали.

Сначала спокойно, затем все настойчивее.

– Неужели полиция? – испуганно пробормотал Дэрти, инстинктивно делая шаг в сторону стенного шкафа, очевидно, с намерением забраться в него.

Я отпер дверь.

В комнату влетел владелец мотеля «Авгиевы конюшни» Хуго Александер.

– Ах, это вы! – произнес с облегчением Дэрти.

В первый момент я с трудом узнал Хуго Александера, настолько он переменился. Казалось, его вчерашнее «я», – солидный, всегда ровный коллекционер, словно рожденный перелистывать пожелтевшие бумаги и терпеливо расшифровывать древние манускрипты, – куда-то испарилось.

Передо мной стоял возбужденный до последней степени, совершенно потерявший голову человек. Взъерошенные волосы, сползавшие с переносицы очки, искаженное судорогой лицо. Хуго Александер размахивал зажатым в кулак толстым журналом.

Мне было хорошо знакомо это издание с лакированной обложкой, на которой яркими буквами было отпечатано название «Месячный обзор». В те редкие часы, когда моя супруга не наслаждалась очередной серией какого-нибудь бесконечного телевизионного фильма, она с удовольствием листала последний номер этого журнала, взятый взаймы у соседки.

Мою супругу привлекали не столько сравнительно редкие оригинальные публикации и перепечатанные в большом количестве из других изданий научно-популярные статьи (сокращенные и адаптированные, сообразуясь с интеллектуальным уровнем среднего читателя), сколько богато иллюстрированные объявления.

– Глядите, что тут написано! – Хуго Александер без всякого вступления взвизгнул, размахивая журналом перед моим носом.

– Я уехал в Новый Виндзор, чтобы заплатить проценты по займу, – продолжал он, – ничего другого не оставалось, как ехать. День платежа уже и так просрочен, а единственный банк Александрии закрыт в связи с ограблением. Итак, возвращаюсь я в довольно благодушном настроении, как-никак одна забота с плеч долой. Забегаю в «Прекрасную Елену» клюкнуть по маленькой и встречаю там знакомого. Он советует мне заглянуть в последний номер «Месячного обзора». И там… там…

Продолжать Хуго Александер явно был не в состоянии. Он смог лишь шепотом попросить:

– Воды!

– Мы можем вам предложить и кое-что покрепче, – сказал я.

Ополоснув стакан, я налил в него остаток приготовленной Оливером Дэрти смеси. Наблюдая, как Хуго Александер маленькими глоточками, чуть не давясь, одолевает содержимое стакана, я тщился угадать причину, приведшую его в столь возбужденное состояние.

Оливер Дэрти, характерной чертой которого деликатность отнюдь не являлась, сразу же взял быка за рога:

– Извините, господин Александер! Мы с Латорпом едва держимся на ногах. Может быть, вы слыхали, Латорп участвует в расследовании, а я, как продюсер фильма «Частная жизнь Долли Кримсон», еще по-настоящему не очухался от удара… Одним словом, если с вами не приключилось нечто такое, что требует нашего участия, прошу вас…

Он не закончил предложения, но намек, что гостю следует убраться ко всем чертям, и так был достаточно ясен.

Честно говоря, и я лелеял надежду, что Хуго Александер поймет нас и удалится. Тогда я еще не мог предположить, что его визит окажет сильнейшее воздействие на ход дальнейших событий, дав то самое недостающее звено, которого недоставало для окончательной разгадки.

Хуго Александер был слишком погружен в себя, чтобы как-то отреагировать на довольно грубую попытку Дэрти избавиться от него.

– Я стал богатым! – воскликнул он, падая на кровать. Но сразу же опять вскочил, не будучи в состоянии спокойно усидеть на месте.

– Богатым? – осведомился Дэрти с интересом. Естественно, ему, посвятившему всю свою жизнь увеличению собственных капиталов любой ценой, эта тема казалась достойной того, чтобы пожертвовать ей поздний вечерний час.

– Уж не находилось ли еще недавно ваше теперешнее богатство в банковском сейфе «Палаты Гермеса»? – пошутил я довольно глупо.

Я почувствовал, как краска стыда залила щеки, но ничем помочь себе не мог. Нервозное напряжение, державшее меня в тисках все эти дни, искало хоть какую-нибудь лазейку. Я обнаружил, что ко мне привязалась привычка александрийцев сдабривать разговор юмором. Но, увы, мои шутки оставались, как кто-то недавно выразился, на уровне третьего пришествия.

– Что вы! – Хуго Александер замахал руками, приняв мою шутку всерьез. – У моего богатства совсем иной источник. Наконец-то нашелся покупатель, желающий приобрести письма Христа!

Немного успокоившись, Хуго Александер, информируя Дэрти, рассказал то, что мне уже отчасти было известно. Уверенный, что остановить его может лишь землетрясение, я приготовился выслушать очередную лекцию. Вместе с тем я не мог не признать, что и меня это заявление заинтриговало.

Нервно шагая по комнате и беспрестанно рассекая воздух свернутым журналом, Хуго Александер торопливо сыпал словами:

– Все до меня считали эти письма не стоящим ни гроша неуклюжим подлогом. Этого мнения придерживались и брат моего деда, тот самый мэр, который убедил александрийцев назвать улицы и площади древнегреческими именами, и мой отец, и все остальные. Ученые, которым моя родня показала эти документы, считали их фальшивкой XVIII столетия. Они пытались приписать их одному из течений франк-массонства – розенкрейцерам. Мол, с помощью этих подложных писем розенкрейцеры собирались основывать свое учение на мистицизме раннего христианства… Эксперты утверждали, что это классическая религиозная фальшивка, – продолжал Хуго Александер, немного отдышавшись. – Подобная широко известному историкам дарственному акту Константина…

– Что это еще за дарственный акт? – недовольно пробурчал Дэрти.

– Будто бы подписанный византийским императором Константином Великим документ, согласно которому Рим на вечные времена передавался во владение продолжателям дела апостола Петра, – скороговоркой сказал Хуго Александер, очевидно сбитая, что представил исчерпывающую информацию.

– Может быть, вы вернетесь все-таки к этим письмам, – грубо заметил Дэрти. – А то мы никак не кончим…

– Слушаюсь. Итак, я в свою очередь пытался узнать истинную ценность этих писем…

– До сих пор это вам не удавалось, – напомнил я.

– Совершенно правильно. Но в прошлом году, когда я в связи со своими делами поехал в столицу, один знакомый посоветовал сдать документы на повторную экспертизу. Дело в том, что в последние годы некий профессор Петерсен завоевал огромный авторитет, изучая найденные в пещерах Мертвого моря рукописи эссенской секты. Профессор заинтересовался и согласился взять письма на анализ…

– Вы говорите, это было в прошлом году, – удивился я. – Что же вы мне в прошлый раз не рассказали об этом?

– Дело в том, что, когда я, спустя неделю, приехал за ответом, профессор находился в экспедиции. Насколько я понял, он намеревался перерыть библиотеки всех находящихся на Синайском полуострове монастырей в поисках праевангелии… А сегодня я открываю последний номер «Месячного обзора», почтальон принес мне журнал еще вчера, но до сих пор не было времени заглянуть в него… Открываю и почти теряю сознание! – прерывисто дыша, Хуго Александер упал в кресло.