Сталин понимал, что для развития базовых отраслей промышленности потребуется гораздо больше средств и времени, чем на строительство простых сборочных автомобильных, тракторных и авиационных заводов, оборудование которых можно было бы закупить за границей. Но всё развитие этих базовых отраслей велось под углом зрения, прежде всего, военной, и лишь затем экономической целесообразности. Причём крупные предприятия сразу строились с полным циклом производства, от литья металла до изготовления запчастей, они содержали ремонтную базу и всю жилищно-бытовую сферу.
Теми же военными соображениями было продиктовано и решение о сокращении в течение второй пятилетки военно-промышленных мощностей в Ленинграде, ввиду его уязвимости в случае войны. С другой стороны, было решено развёртывать промышленную и сырьевую базы на Урале и в Сибири, хозяйственно осваивать Северб, — хотя эти регионы были инфраструктурно не развиты. Капиталовложения в европейской части страны были бы экономически много эффективнее, — но в войну оказались бы уязвимыми!
Были построены свои гигантские машиностроительные (например, «Уралмаш») и станкостроительные заводы, но крупные закупки зарубежного оборудования продолжались вплоть до начала Великой Отечественной войны. Их целью было не расширение текущего военного производства, а создание запасов уникального оборудования на случай войны! Для обеспечения, в нужный момент, перехода от гражданского производства к военному была создана разветвлённая и строго централизованная система мобилизационной подготовки экономики. На всех уровнях советской власти и во всех органах экономического управления, вплоть до каждого отдельного предприятия возникли специальные мобилизационные структуры.
При Сталине советская экономика не предусматривала постоянного, год за годом, увеличения выпуска военной продукции; её развитие вели для наращивания мобилизационных мощностей по этим видам вооружений, чтобы иметь возможность в «час икс» рывком вывести производство на нужный уровень. Создание же чисто военных предприятий с резервированием мощностей на случай войны справедливо считалось расточительным омертвлением капитала.
Созданная в 1930-х годах система мобилизационной готовности обеспечила победу СССР в годы Второй мировой войны. В самом деле: превосходство советских войск в танках и боевых самолетах не спасло Красную Армию от сокрушительных поражений в начальный период войны; почти вся накопленная за предвоенные годы военная техника была потеряна. И несмотря на это, промышленность СССР смогла произвести намного больше вооружений, чем германская.
Не удивительно, что победа не только укрепила убеждённость советского руководства в том, что советская плановая экономика является наиболее эффективной системой мобилизации ресурсов государства и общества на случай войны, но и в том, что высокая мобилизационная готовность страны важнее общих размеров её экономики.
После войны довоенная мобилизационная система, столь эффективно проявившая себя в годы войны, была воссоздана практически в неизменном виде. Многие военные предприятия вернулись к выпуску гражданской продукции, однако экономика в целом по-прежнему оставалась нацеленной на подготовку к войне. Сталин понимал, что в рамках продолжающейся конфронтации будущую войну страна сможет выиграть только при наличии сырья, топлива и металла. И этих ресурсов должно быть столько, чтобы можно было сразиться в случае нужды со всем миром. Такой подход на долгие годы определил развитие советской экономики, поскольку позволял без особых дополнительных организационных мероприятий и затрат переключать «гражданское» производство на военные рельсы.
Руководители, пришедшие к власти после Сталина, просто механически следовали этой стратегии, что в новых условиях постепенно стало приносить вред развитию экономики и общества.
Из-за постепенной деградации руководства, перехода страны от «византийского» управления (монархического типа) к «польскому» (боярскому, или «элитному»), непонимания и неумения вождей ставить цели высокого уровня мы докатились до кризиса управления. О том, что назрела необходимость перевода страны в постиндустриальную фазу развития, чтобы хотя бы на равных с мировыми лидерами войти в информационную экономику, никто из вождей не только не говорил, но и не думал.
Какое-то время кризис управления не был заметным из-за громадных доходов от продажи нефти, — но тут к нему «присоединился» ещё и кризис в идеологии, о котором мы говорили выше. Соединённый, или системный кризис, прежде чем разрешиться катастрофой, гибелью СССР, вывел к власти Горбачёва — человека абсолютно бездарного, которого можно назвать «одноклеточным», так как у него не было вообще никаких государственных целей, а только личные.
Ускорение спада производства из-за разрушительных действий элиты переплелось с отчаянной борьбой за власть в верхах (ЦК КПСС — против съездов народных депутатов; республики — против СССР), и за влияние на власть между группировками государственной и промышленной бюрократии, мафиозными кланами и мощными социально-профессиональными группами (шахтёры, нефтяники). Кризис подогревал политическую борьбу, политическая борьба усугубляла кризис. Распад СССР стал кульминацией: после 1991 года «один большой» структурный кризис распался на «пятнадцать маленьких», каждый из которых не стал от этого менее острым.
Но все активные участники перестройки получили в результате то, что хотели. «Теневики» и номенклатура — собственность и власть, интеллигенция — «полные прилавки» и свободу выезда за границу. И те, и другие, и третьи устроили себе хорошую жизнь за счёт народа. Причиной происходящего стала «испорченность» идеологии.
Идеология в общем виде есть совокупность идей и взглядов большинства народа, отражающих отношение людей к окружающему их миру и друг к другу. В более или менее систематизированном теоретическом виде она выступает в культурных и религиозных формах, которым привержено большинство, а также в эстетических и философских взглядах образованного меньшинства.
Кстати, интересно, что попытки научно (логически) обосновать идеологию наносят ей вред. Поэтому мы здесь не будем вдаваться в подробности, а опять же воспользуемся «методом Кулона», рассмотрим проблему укрупнённо, без излишних деталей.
Идеология любого народа, конечно, изменяется и развивается, — процесс её формирования вообще очень медленный, — но даже в развитии она стабилизирует общество. А быстрые перемены идеологии — дестабилизируют! И конечно же, на её формирование влияют внешние условия. Любое государство всегда подвергается воздействию внешней идеологии и всегда приходится или адаптировать внешнее влияние, если оно полезно, или препятствовать ему, если оно вредно, но никогда его нельзя воспринимать в неизменном виде.
В истории России несколько раз происходила массированная экспансия внешней идеологии. Первая была связана с принятием христианства. Часто можно слышать, что христианизация была чуть ли единовременным событием со вполне конкретной датой. На самом деле это не так. Оттого, что в Киеве князь одномоментно крестил толпу горожан, во всей стране мало что изменилось. Ведь принятие христианства — это изменение образа жизни согласно литургическому времени, это принятие таинств — помимо крещения, ещё как минимум венчания и отпевания, и многого чего помимо. Для достижения результата надо подготовить изрядное количество служителей культа, и построить места отправления культа — храмы по всей стране. А этот процесс завершился лет через пятьсот после первого крещения Руси.
Если изучить историю, то видно, что православная идеология России была построена на основе религии, которая приспосабливалась к нашим условиям в течение многих столетий. Православие за это время срослось с русской культурой, и поэтому наше православие не сводится просто к некоему «теоретическому» или «первичному» православию. Среди русских православных всегда существовали фундаменталисты, настаивающие на буквальном и строгом следовании религиозным догмам, но в силу их малочисленности и отсутствия мощной поддержки извне в целом сформировалась христианская идеология, адаптированная для России. Наши православные в массе своей верят в то, что справедливость возможна не только на небесах, но и на земле.