– Но вернемся к шведскому стилю, Стаффин, – напоминаю я. – Вы говорите о сдержанности, о минимуме украшений, о неяркости цветовых сочетаний. И все это сложилось еще без малого век назад. И что, шведский дизайн с тех пор не испытывал никаких изменений?
– Конечно, испытывал. Как только наши дизайнеры вышли на мировую арену, они попали под влияние других стран. Особенно Италии, но в значительной степени также арабских и азиатских. Более того, в последней четверти прошлого века и у нас появились некие вычурности, пестрота в тканях, многоцветие в отделке: наши художники принялись изображать бабочек, цветочки… Словом, китч. Это был как бы протест молодого поколения против устоявшейся традиции поколения старшего. И знаете, время все расставило по своим местам. «Swedish grace» и «swedish modern» устояли. Но дизайн обогатился новыми красками. В нем больше места стали занимать украшения – из разноцветного стекла, яркой керамики, да и другие новшества. Сегодня шведский стиль более динамичен, энергичен. В нем больше новаторства.
Svensk Tenn
Все, о чем говорил мне главный редактор дизайнерского журнала Стаффин Бенгтссон, я вижу на выставке «Svensk Тenn». Это своеобразный музей-магазин современного дизайна. Устроен он так. Все пространство поделено на квадраты, каждый как бы комната: спальня, гостиная, кухня, кабинет. Заглянув в такое помещение, можно не только увидеть отдельные предметы, но представить себе весь его интерьер.
Вот, например, гостиная. Посредине диван с черной тканевой обивкой. Под ним – пушистый белый ковер. Подушки выдержаны в бело-черной гамме – в клеточку, в полоску, с геометрическим рисунком. Портьеры пепельного цвета с черными прострочками. На диване – плед. Теплый, пушистый (холодно же зимой!), светло-серый с темно-серым. Все строго, корректно, в едином стиле.
А вот спальня. Совсем в другом вкусе – веселой цветочной расцветки. Яркие подушки. Им в тон шторы. По трем углам южные растения в кадках, кажется, кипарисы. А в четвертом углу – керамическая ваза. Строго говоря, это три вазы: одна как бы поставлена на другую. Края всех трех причудливо изогнуты, у каждой свой цвет. Явно вижу влияние Востока, только там это роскошество, я думаю, более естественно. Здесь же, на фоне шведского lagom’a, на мой вкус, это выглядит не совсем уместно. Думаю, что Стаффин назвал бы это китчем.
Интересны обеденные столы – овальные или круглые, массивные, со слегка загнутыми краями. Скатертей, как правило, нет, вместо них на полированной поверхности – льняные салфетки и жестяные подносики, очень яркие, нарядные.
В Svensk Tenn’e, между прочим, много украшений, вопреки утверждению Стаффина, что декорации шведскому стилю несвойственны. Впрочем, это вполне согласуется с другим его мнением – международная мода наложила свой отпечаток на шведский дизайн. Я имею в виду в первую очередь вазы, кувшины, безделушки. Особенно хороши вазы из стекла: вытянутые вверх, вширь, причудливой формы, с неровными краями, они весело перекликаются очень чистыми цветами – синим, сиреневым, желтым.
Из наиболее модных украшений интерьера – сочетание стекла с металлом и просто металл. Мне понравились две вазы. Одна – нежно розовая, схваченная с двух сторон чеканными серебряными манжетами. Другая – металлическая, в форме стилизованного лотоса.
Еще один признак современности – шутливость. Стеклянное яблоко, «надкушенное» с одной стороны. Настольная лампа, вытянутая вперед, словно клюв пеликана. И откровенно смешные мягкие игрушки – зверюшки, человечки и «не пойми кто» с уморительными мордами и в забавных позах.
Картины очень большие, почти во всю стену. В большинстве – абстрактная живопись. Никаких портретов, сюжетов, реалистических пейзажей.
В зале посуды мне больше всего понравился чайный сервиз. Чашки большие, глубокие, с толстыми стенками. Все одинаково круглые, но разного цвета. А внутри – чисто белые. Остальные предметы – чайник, молочник, сахарница – по форме соответствуют чашкам, они круглые, глубокие, а по цвету лишь частично повторяют каждую из них.
Я выхожу из Svensk Tenn’a на улицу, голова у меня слегка кружится от этой красоты. Наутро я звоню Стаффину:
– Послушайте, – говорю, – это, конечно, все замечательно. И разнообразие форм, и гармония красок. Я увидела и шведскую грацию, и шведский модерн. А также яркость, живость, юмор, привнесенные, очевидно, извне. Но я не заметила пресловутой доступности вашего дизайна.
– А что, разве там нет ничего, что может себе позволить человек с небольшим достатком?
– Кое-что есть, но далеко не все. На некоторые ценники я даже смотреть боялась.
– Естественно. Ведь кроме людей небогатых есть люди хорошо обеспеченные, с большими деньгами. Им по карману приобрести дорогие вещи по своему вкусу. Почему же мы должны лишать их этого удовольствия?
Может, это как раз и есть демократия?
Иммиграция
Мы ведем приятную беседу в кругу молодых профессоров Сёдерторнского университетского колледжа. И по ходу разговора я задаю интересующий меня вопрос:
– Какими чертами вы бы определили шведский национальный характер?
Внезапно наступает странная тишина. Мои собеседники отводят глаза в сторону, а один из них, Йон Орнес, после паузы и тоже глядя куда-то вдаль, отвечает:
– Ну вообще-то, это не совсем политкорректный вопрос.
Позже, когда мы с Йоном подружились, я попросила его объяснить, что именно так покоробило этих молодых интеллигентов в моем невинном вопросе.
– Видите ли, вопрос о национальном характере заведомо предполагает разговор об отличии шведов от других этнических групп в стране. А это, в свою очередь, ведет к проблеме иммиграции. То есть к сложному и очень болезненному вопросу сегодняшнего дня.
Так началось мое знакомство с проблемой, известной большинству цивилизованных стран. Отношению к иммигрантам.
В розовом свете
Для Швеции проблема эта сравнительно новая. В отличие от Америки, страны иммигрантов, да и многих европейских государств, куда давно уже переезжают граждане из зарубежья, Швеция долго была государством гомогенным, то есть состояла из людей, имеющих общую историю, характер, традиции, менталитет. Только в 30-е годы прошлого века сюда начали прибывать беженцы из фашистской Германии, но было их сравнительно немного, они легко адаптировались и мало повлияли на этнический облик страны.
После войны, со второй половины 1940-х годов Швеция уже сама энергично приглашает иностранцев: развивалось промышленное производство, требовались специалисты. Зарплаты в этой благополучной стране были выше, чем в Турции, Греции, Югославии, Италии. А условия жизни лучше. Поэтому, приехав первоначально лишь на заработки, многие остались здесь навсегда. Впрочем, это тоже не сильно разбавило однородный состав шведского населения.
Но вот в последней четверти прошлого века и начале нынешнего хлынула новая волна иммиграции. Это были беженцы из воюющих стран – Африки, Ливии, Ирака. Это были и специалисты (преимущественно строительных профессий) из Латвии, Литвы. Это были и иммигранты, которых не устраивала политическая ситуации на родине… Они приезжали и легально, и нелегально. Швеция принимала всех подряд. При этом условия получения гражданства были чрезвычайно комфортными. Вот что мне об этом рассказал профессор Чарльз Уэстин, директор Центра исследования проблем иммиграции:
– Большой разницы между теми, кто прибыл сюда легально и нелегально, у нас нет. Все они подают заявление с просьбой о постоянном месте жительства. И пока оно рассматривается – а это бывает и несколько месяцев – государство заботится о вновь прибывших. Им дают на время жилое помещение – номер в гостинице, квартиру или дом (на несколько семей). Обычно жилье предоставляется вместе с питанием. Все это, разумеется, бесплатно. Кроме того, им же выдается еще ежемесячная сумма на необходимые приобретения (одежду, обувь), медицинское обслуживание, развлечения. Оплачиваются также расходы на дорогу из дома в Швецию. Приехавший может снять жилье и сам и получить часть денег в качестве субсидии от государства.