У Септимия Севера и Юлии Домны родилось два сына и две дочери. Дочерей император выдал замуж «с хорошим приданым за Проба и Аэция», немедленно сделав обоих зятьев консулами.

С сыновьями было гораздо сложнее, как почти у каждого римского императора. Весьма справедливо замечание Спартиана по этому поводу: «Когда я подумаю о прошлом… мне становится совершенно ясным, что почти никто из великих мужей не оставил после себя ни одного прекрасного и полезного для государства сына. В сущности, эти мужи либо умирали бездетными, либо в большинстве случаев имели таких детей, что для человечества было бы лучше, если бы они умерли без потомства».

Север всегда мечтал, чтобы его сыновья явились достойными преемниками на императорском троне. Причем хотел видеть их там вместе: Антонина Каракаллу и Гету.

Вопрос преемственности власти очень волновал Септимия Севера, он даже обращался за советом к богам. И вот во сне явилось предсказание, что ему наследует Антонин. Император немедленно дал это имя старшему сыну. Затем «под давлением жены своей Юлии, которая знала о его сновидении», имя Антонина получил и Гета.

Однако богов и судьбу такой уловкой не обманешь. С самого детства оба Антонина были друг для друга врагами.

Геродиан рисует весьма нерадостную картину взаимоотношений подрастающих наследников.

«Братья ссорились между собой сначала из ребячьего самолюбия, из-за перепелиных боев и петушиных сражений или когда происходили драки между другими мальчиками. Их увлечения зрелищами или музыкой всегда приводили к ссорам; им никогда не нравилось что-нибудь одно, но все, приятное одному, другому было ненавистно. С обеих сторон их подзадоривали льстецы и слуги, угождая их детским прихотям и сталкивая братьев между собой. Север, узнав об этом, пытался их сблизить и вразумить».

После смерти Септимия Севера его жена Юлия Домна взяла на себя обязанность сохранять мир между братьями-императорами. Вместе с ними мать прибыла в Рим, вместе их приветствовал народ лавровыми ветвями. Но Каракалла и Гета, едва оказавшись в императорском дворце, разделили его на две части и наглухо заколотили все проходы. Они сходились лишь ненадолго — по государственной необходимости. Совместно воздав посмертные почести отцу, как пишет Геродиан, «сыновья вернулись во дворец и с этой поры стали враждовать в открытую и с ненавистью строить друг другу козни; каждый делал все, что мог, лишь бы как-нибудь освободиться от брата и получить в свои руки всю власть».

Империя, объединенная небывалыми жестокостями Септимия Севера, теперь рвалась на части его собственными сыновьями. Дворца, заколоченного перегородками, наследникам показалось мало.

Читаем о дальнейших событиях у Геродиана.

«Собрав друзей отца, в присутствии матери, они решили разделить империю так, что Антонин получал всю европейскую часть, а материк, лежащий напротив и называемый Азией, отходил к Гете». То была первая попытка разделить огромнейшее государство на две империи — Западную и Восточную.

Юлия понимала пагубность подобного раздела; из последних сил «она стремилась сохранить единство Рима и мир между сыновьями.

— Дети, вы изобрели способ поделить землю и море; Понтийский проток — говорите вы — разделяет материки; но как вы поделите мать? Что же мне, несчастной, разорваться? Тогда уж сначала убейте меня, и пусть каждый возьмет себе свою долю и у себя схоронит ее. Раз вы делите моря и сушу, поделите таким вот образом и меня.

Так она сказала, с плачем и стонами, и, обняв их обоих, притянула к себе, пытаясь хоть как-нибудь свести их. Глядя на это, все расчувствовались, собрание разошлось, а соглашение не состоялось. Оба ушли во дворец, каждый на свою половину».

Слова матери нисколько не образумили упрямых честолюбцев, наоборот, ненависть между ними выросла до небывалых размеров.

«Они уже перепробовали все виды коварств, пытаясь договориться с виночерпиями и поварами, чтобы те подбросили другому какой-нибудь отравы. Но ничего у них не выходило, потому что каждый был начеку и очень остерегался».

Разделились на два лагеря и придворные. Причем большинство встало на сторону Геты, «потому что он производил впечатление порядочности: проявлял скромность и мягкость по отношению к лицам, к нему обращавшимся, занимался обычно более серьезными делами». Каракалла, теряющий с каждым днем свой авторитет и влияние, был способен на любой поступок, чтобы избавиться от брата.

Мать по-прежнему не отходила от сыновей ни на шаг и не теряла надежды установить между ними мир. Она собирала их вместе в своей комнате и подолгу вела беседы. До поры до времени Юлия Домна служила гарантом безопасности для обоих, и это обстоятельство коварный Каракалла обратил в свою пользу самым кощунственным образом. Он убивает брата прямо в объятиях Юлии. «Облив кровью грудь матери, раненный смертельно, Ге-та расстался с жизнью. А Антонин, осуществив убийство, выскакивает из спальни и бежит через весь дворец, крича, что он едва спасся, избежав величайшей опасности».

Братоубийца в первую очередь поспешил заручиться поддержкой войска. Действовал он путем всех случайных императоров: каждому воину было обещано по 2500 аттических драхм, а также в полтора раза увеличивалось получаемое ими довольствие.

Чтобы смягчить ужас преступления и показать народу свою непричастность к нему, Каракалла причислил Гету к богам. При этом, как уточняет Спартиан, он не преминул язвительно добавить: «Пусть будет божественным, лишь бы не был живым».

Кровавая вакханалия накрыла Рим.

Послушаем рассказ Геродиана.

«В скором времени были убиты все близкие и друзья брата, а также и те, кто жил во дворце на его половине; слуг перебили всех; возраст, хотя бы и младенческий, во внимание не принимался. Откровенно глумясь, трупы убитых сносили вместе, складывали на телеги и вывозили за город, где, сложив их в кучу, сжигали, а то и просто бросали, как придется. Вообще погибал всякий, кого Ге-та хоть немного знал. Уничтожали атлетов, возниц, исполнителей всякого рода музыкальных произведений — словом, всех, кто услаждал его зрение и слух. Сенаторов, кто родовит или побогаче, убивали по малейшему поводу или вовсе без повода — достаточно было для этого объявить их приверженцами Геты. Сестру Коммода, уже старуху, в которой все императоры чтили дочь Марка, Антонин убил, вменив ей в вину, что она всплакнула вместе с Юлией, когда та потеряла сына».

Жестокостью Каракалла превзошел отца; но в отличие от последнего изощренные убийства нового императора были бессмысленны и не могли понравиться подданным. В 217 году стараниями префекта претория Макрина он был отправлен на тот свет вслед за братом Гетой.

«Макрин, предав огню останки, заключив прах в сосуд, послал его для погребения матери, жившей в Антиохии. А та, видя схожую судьбу своих сыновей, уморила себя голодом — то ли добровольно, то ли по принуждению».