Цезарь увидел Брута, который приближался с кинжалом, и произнес:
— И ты, дитя мое?
Последние слова великого человека.
Когда однажды Цезаря спросили, какую смерть он бы предпочел, диктатор ответил: неожиданную. Желание его сбылось. Самой большой неожиданностью для Цезаря, привычного к заговорам и мятежам, стало то, что оружие над ним занес облагодетельствованный им предполагаемый сын.
Неисчислимы были страдания Сервилии. От руки ее сына погиб человек, которого она беззаветно и преданно любила всю жизнь. По вине Цезаря погибли самые близкие родственники: брат Катон, племянница Порция, спустя два года покончил с собой Марк Юний Брут. «Антоний нашел тело Брута и распорядился обернуть его в самый дорогой из своих пурпурных плащей, а когда узнал, что плащ украли, казнил вора. Урну с пеплом он отправил матери Брута, Сервилии» (Плутарх).
Это последнее упоминание в источниках имени женщины, которая любила Гая Юлия Цезаря и была любима им. Дальнейшая судьба Сервилии неизвестна.
Порция
(? — 42 год до нашей эры)
Отец Порции приходился правнуком тому самому Катону который настоял на разрушении Карфагена. Впрочем, Марк Порций Катон Младший (96–46 годы до н. э.) не менее известен, чем предок, — но не как завоеватель, а как наиболее активный и последовательный защитник римской республики. Когда Гай Юлий Цезарь в 49 году до н. э. перешел Рубикон, Катон не раздумывая встал на сторону Гнея Помпея, которого, кстати, всегда недолюбливал.
Катона решительно ничто не интересовало в жизни, кроме общественной пользы. Для нее, как и вообще для римской республики, он был готов пожертвовать всем — даже своей женой, не говоря о собственной жизни. Плутарх рассказывает один интересный случай из семейной жизни Катона, в котором упоминается и Порция.
«Эта сторона жизни Катона вообще полна необъяснимых загадок — словно какая-нибудь драма на театре… Среди многих почитателей Катона были такие, что явственнее прочих выказывали свое восхищение и любовь, и к их числу принадлежал Квинт Гортензий, человек с громким именем и благородного нрава. Желая быть не просто приятелем и другом Катона, но связать себя самыми тесными узами со всем его домом и родом, он попытался уговорить Катона, чтобы тот передал ему свою дочь Порцию, которая жила в супружестве с Бибулом и уже родила двоих детей: пусть, словно благодатная почва, она произведет потомство и от него, Гортензия.
По избитым человеческим понятиям, правда, нелепо, продолжал он, но зато согласно с природою и полезно для государства, чтобы женщина в расцвете лет и сил и не пустовала, подавив в себе способность к деторождению, и не рождала больше, чем нужно, непосильно обременяя и разоряя супруга, но чтобы право на потомство принадлежало всем достойным людям сообща, — нравственные качества тогда щедро умножаются и разольются в изобилии по всем родам и семьям, а государство благодаря этим связям надежно сплотится изнутри. Впрочем, если Бибул привязан к жене, он, Гортензий, вернет ее сразу после родов, когда через общих детей сделается еще ближе и самому Бибулу и Катону».
Марк Катон отверг весьма необычное предложение знаменитого оратора, касающееся Порции. Но послушаем Плутарха дальше: следующий способ породниться с Катоном, предложенный Квинтом Гортензием, не менее интересен и сумасброден.
«Катон на это ответил, что любя Гортензия и отнюдь не возражая против родственной связи с ним, находит, однако, странным вести речь о замужестве дочери, уже выданной за другого. И тут Гортензий заговорил по-иному и, без всяких околичностей раскрыв свой замысел, попросил жену самого Катона: она еще достаточно молода, чтобы рожать, а у Катона уже и так много детей. И нельзя сказать, что он отважился на такой шаг, подозревая равнодушие Катона к жене, — напротив, говорят, что как раз в ту пору она была беременна. Видя, что Гортензий не шутит, но полон настойчивости, Катон ему не отказал и заметил только, что надо еще узнать, согласен ли на это и Филипп, отец Марции».
Тесть Катона не возражал против приобретения нового зятя и лишь поставил условие: «чтобы Катон присутствовал при помолвке и удостоверил ее». Так Марция была сдана напрокат другу; как оказалось позже, из этой глупости Катон извлек неплохую выгоду. Гортензий умер, оставив огромнейшее состояние Марции, которую опять принял Катон.
Впоследствии Цезарь обвинял своего политического противника в не совсем красивом доходном промысле: «Зачем, спрашивается, надо было уступать жену другому, если она нужна тебе самому, а если не нужна — зачем было брать ее назад? Ясное дело, что он с самого начала хотел поймать Гортензия на эту приманку и ссудил ему Марцию молодой, чтобы получить назад богатой!» Но Плутарх не разделяет подобных сплетен, ибо «корить Катона низкой алчностью — все равно, что Геракла называть трусом».
Чистоту помыслов Катона наиболее ярко подтверждает его смерть. Ведя борьбу с Цезарем, Катон перебрался в Африку. Когда и там республиканцы были разгромлены, Катон поступил, как поступает гордый римлянин, потерпевший поражение, но не желающий признавать власть победителя. «Он обнажил меч и вонзил себе в живот пониже груди; больная рука не смогла нанести достаточно сильного удара, и он скончался не сразу, но в предсмертных муках упал с кровати, опрокинув стоявший рядом столик со счетною доской, так что рабы услышали грохот, закричали, и тут же в спальню ворвались сын и друзья. Увидев его, плавающего в крови, с вывалившимися внутренностями, но еще живого — взор его еще не потускнел — они оцепенели от ужаса, и только лекарь, приблизившись, попытался вложить на место нетронутую мечом часть кишок и зашить рану. Но тут Катон очнулся, оттолкнул врача и, собственными руками снова разодрав рану, испустил дух».
Цезарь, узнав о кончине одного из главных своих врагов, печально воскликнул: «Ох, Катон, ненавистна мне твоя смерть, потому что и тебе ненавистно было принять от меня спасение!».
Не только отец, но и второй муж Порции оказался человеком фанатично преданным республиканским традициям. После смерти Марка Кальпурния Бибула она вышла замуж за Марка Юния Брута.
«Когда Помпеи и Цезарь взялись за оружие, — сообщает Плутарх, — и государство разделилось на два враждебных стана, а власть заколебалась, никто не сомневался, что Брут примет сторону Цезаря, ибо отец его был убит Помпеем. Но, ставя общее благо выше собственной приязни и неприязни и считая дело Цезаря менее справедливым, он присоединился к Помпею».
Брут добросовестно сражался против Цезаря в Греции, но после битвы при Фарсале стало ясно, что дело республиканцев проиграно. Цезарь простил Марка Брута и даже приблизил его к себе. Но… на Капитолии среди статуй царей стояло бронзовое изображение Юния Брута — далекого предка мужа Порции, который сверг в Риме царей и установил власть консулов. Это обстоятельство использовали заговорщики, чтобы заполучить Брута в свои ряды.
Статуя древнего Брута была испещрена надписями: «О, если бы ты был сегодня с нами!», «Если бы жил Брут!» На судейском возвышении, где он исполнял свои обязанности, однажды утром Брут обнаружил множество табличек со словами: «Ты спишь, Брут?» и «Ты не настоящий Брут!»
Порция сразу заметила, что с мужем связано что-то таинственное и опасное.
Послушаем Плутарха.
«Отлично образованная, любившая мужа, душевное благородство соединявшая с твердым разумом, Порция не прежде решилась спросить Брута о его тайне, чем произвела над собою вот какой опыт. Раздобыв цирюльничий ножик, каким обыкновенно срезывают ногти, она закрылась в опочивальне, выслала всех служанок и сделала на бедре глубокий разрез, так что из раны хлынула кровь, а немного спустя начались жестокие боли и открылась сильная лихорадка. Брут был до крайности встревожен и опечален, и тут Порция в самый разгар своих страданий обратилась к нему с такою речью:
— Я дочь Катона, Брут, и вошла в твой дом не для того только, чтобы, словно наложница, разделять с тобою стол и постель, но чтобы участвовать во всех твоих радостях и печалях. Ты всегда был мне безупречным супругом, а я… чем доказать мне свою благодарность, если я не могу понести с тобою вместе сокровенную муку и заботу, требующую полного доверия? Я знаю, что женскую натуру считают не способной сохранить тайну. Но неужели, Брут, не оказывают никакого воздействия на характер доброе воспитание и достойное общество? А ведь я — дочь Катона и супруга Брута! Но если прежде, вопреки всему этому, я полагалась на себя не до конца, то теперь узнала, что неподвластна и боли.