Мы летали в течение шести недель на поршневых самолетах, сменяя друг друга на маршруте Вашингтон — Новый Орлеан и медленно, но верно приближались к своего рода зрелости. Джурди опережала меня в этом состоянии зрелости, но я начала догонять ее. Я выработала у себя бодрую и вместе с тем неспешную походку какой шла к мощному авиалайнеру, зная точно, что делать, когда нахожусь на борту, начиная с того момента, когда я укладывала свою сумку, до того момента, когда я застегивала сумку, перед выходом из самолета. Самой восхитительной частью всего этого дела было стремление установить связь Кэрол Томпсон, которой я была два с половиной месяца назад, с Кэрол Томпсон, которой я стала теперь. Речь не о моральной стороне. Я имею в виду вовсе не доброту или мастерство. Я не совсем представляю, как это выразить, но одно могу сказать точно: внутренний мир Томпсон стал каким-то образом более прочным. Он обрел сильные мускулы. Это опять-таки не означает, что сегодняшняя Томпсон стала более изящной или праведной, чем вчерашняя. Слава Богу, мускулы у меня не появились на поверхности моего тела: казалось, они возникли у меня внутри, как у омара. В результате я не сдалась, не пала духом. Я вовсе не утверждаю, что семьдесят пять часов стремительных полетов в небе ежемесячно заменяют все. Я не была безумно, безумно счастливой, и, конечно же, черт побери, я не была в полном порядке, потому что ни одна женщина не чувствует себя вполне женщиной, если с ней рядом нет мужчины, а у меня не было мужчины. К тому же весьма походило на то, что шанс приобретения какого-либо мужчины исчез навсегда, ибо однажды вечером Джурди возвратилась домой и сообщила, что мистер Гаррисон был на борту ее самолета в тот день и рассказал ей, что Рой Дьюер уехал в Южнокалифорнийский университет для проведения исследований, связанных с подготовкой экипажей к полетам в сверхзвуковых самолетах. Этой ночью, должна признать, мой внутренний мир был взорван, и я плакала в отчаянии, когда легла в постель. Очевидно, я все еще любила Дьюера, но вместе с тем я не могла забыть, как он поступил с Донной.

Во всем остальном жизнь была вполне сносной. У нас была отличная квартира с видом на Индиен-крик, возможность стряпать и слушать музыку, а также было с кем выпить; солнце Флориды было великолепным, и таким же был океан Флориды; и, конечно, все превосходила изумительная радость полетов. Радость, которая всегда с тобой.

После шести недель полетов на поршневых самолетах мы возвратились в нашу школу, чтобы основательно попотеть в течение четырех дней, готовясь к полетам на реактивных самолетах.

Мы изучали 707-й в последние десять дней нашего основного курса, но в соответствии с принципами «Магны» этого было недостаточно. Мы должны были вникнуть во все детали этого самолета: управление камбузом, обслуживание салонов и — снова и снова — действия в аварийных ситуациях. Гипоксия, уменьшение давления, кислород, кислород, кислород. У нас был новый инструктор, прелестная темноволосая девушка по имени Энн Ширер, летавшая на реактивных самолетах последние два года, и она очень хорошо разъяснила нам в чем отличие полета реактивных самолетов на высоте 30 000 футов от полета поршневых самолетов на высоте 18000 футов. Это было чудесным для пассажиров, но для экипажа работа здесь была намного труднее. Реактивные самолеты летели так быстро, что и вам свою работу приходилось проводить, так сказать, с их же скоростью. К примеру, полет Нью-Йорк — Майами длился всего два с половиной часа, и за этот промежуток времени четыре девушки должны были приготовить пищу и разнести ее ста двенадцати пассажирам, предложить им выпивку и другие напитки, раздать журналы, ответить на вопросы, успокоить детей, дать отпор любовным ухаживаниям и пристальнее наблюдать за каждым, у кого появляется синюшность. Когда я сказала Джурди: «Держу пари, ничего похожего не было в Буффало», она ответила: «Можешь быть уверена, ничего похожего». Бетти Шварц провела с нами большую беседу о медицинских аспектах высотных полетов; и прежде чем погрузиться в свой рассказ, она заметила, что рассмотрение некоторых вопросов она собиралась разделить с доктором Дьюером, но, к несчастью, он уехал в Южную Каролину для специальных исследований. Возможно, ненамеренно, я уверена, но когда она говорила это, ее глаза на долю секунды задержались на мне, и я почувствовала, как покраснела и покрылась холодным потом. Любой, у кого есть глаза, тут же мог увидеть, что я все еще не избавилась от этого проклятого человека, но на сколько процентов я еще была связана с этим человеком, с которым порвано окончательно и бесповоротно?

Через пару дней после окончания курса мы приступили к полетам на реактивных самолетах. Они были мечтой. Работа была изнурительной, как нам говорили, но это не имело существенного значения, потому что, прежде всего, мы легко с ней справлялись, мы в действительности начали овладевать профессией, а с другой стороны, Джурди и я могли летать вместе. Реактивные самолеты, на которых мы летали, были, по существу, с двумя салонами — передним и задним, как мы их теперь называем, каждый со своим отдельным камбузом и туалетами и своими собственными двумя стюардессами. Стюардессы «А» и «В» обслуживали передний салон, который обычно был первым классом, в то время как стюардессы «С» и «Д» обслуживали задний салон, который обычно был туристского класса. Заведенный порядок изредка менялся, например, когда весь полет проходил первым классом; но когда мы летали, обычно было не так. Джурди и я, естественно, были младшими стюардессами «В» и «Д».

Мы получили назначение на рейс Майами — Нью-Йорк, и нас это здорово устраивало. В Нью-Йорке мы могли посмотреть шоу на Бродвее и сделать покупки в больших магазинах; в Майами у нас была своя квартира, и солнечное сияние, и океан, и наши друзья. Я думаю, что для Джурди это был первый настоящий дом за всю ее жизнь, и она просто спятила от него, как и от своего «корвета». Когда она не нарушала всех правил скорости во Флориде, она дома готовила печенье и наиболее изысканные пирожки и жарила огромные куски мяса; и иногда возникала проблема найти достаточное количество ртов, которые поглотили бы все, что было наготовлено. Майами-Бич не то место, где тротуары заполнены голодающими людьми, и вы редко видели кого-либо, кому могли протянуть шестифунтовое зажаренное ребрышко и сказать: «Эй, дружище, может быть это тебе поможет». Мы могли рассчитывать на Люка в конце недели, если мы были дома: он ел за десятерых. Изредка он приводил с собой друзей, огромных мужчин, занятых скотоводческим бизнесом; и, мой Бог, это всегда было очень зрелищно — они пожирали все, вплоть до ножек стола. Мы пару раз приглашали на ужин чету Гаррисонов, и Пег Уэбли с ее женихом — очаровательным парнем, таким, как и она. Мы приглашали Джанет Пирс, и Энн Ширер, и Бетти Шварц, которая стала одной из моих лучших подруг; и так далее. Мне это было приятно, но это было еще приятнее Джурди — это было для нее настоящей мечтой, она в действительности давала бал для самой себя.

Люди возникали и исчезали. Боб Килер, красивый молодой лейтенант военно-воздушных сил, с которым я ходила на игру джей-элэй, однажды утром оказался в нашем самолете. Джурди и я выпили с ним кофе в «Айдлуайдле», и он рассказал нам, что Элиот Ивинг несколько раз виделся с Донной, после того как она уехала из «Шалеруа», но потом она сменила его на какого-то другого мужчину (или мужчин). Она жила в «Шерри-Нидерланд», последнее, что о ней слышал Боб, и больше он ничего о ней не знал. Он произнес это с сожалением. Например, сказал он, она вовлекла Элиота в драку с каким-то бандитом в Майами-Бич, и Элиота чуть не убили-по крайней мере, половина его зубов потеряна в этой драке. Я сохранила спокойствие во время этого рассказа. Не стоило восстанавливать ту старую битву. Когда я позвонила в «Шерри-Нидерланд», мне сказали, что Донна Стюарт здесь не проживает; затем, проверив свои записи, обнаружили, что она пару месяцев назад уехала отсюда, не оставив нового адреса. Это прозвучало с неодобрением, и мне оставалось лишь всплакнуть.