Какое-то время это походило на лежание на поверхности горячего моря, с черным солнцем над головой и звучанием удаляющегося пения, страшного, кошмарного. Затем всё чувства начали утихать, и я увидела огромную вазу, наполненную цветами рядом с собой; я увидела торжественный черный рояль «Стейнвей», пристально смотрела на него, ожидая, что сейчас раздастся музыка; я увидела белый потолок, взирающий на меня, как я глядела на него; я увидела белый пушистый ковер на полу, увидела все эти реальные вещи, но они были не вполне реальными, они обладали каким-то новым, специфическим свойством реальности, как если бы они только сейчас обрели существование. И когда волнение моего тела прекратилось, когда мое сердце стало биться медленнее, он вновь повернулся ко мне.

Боже, он был ненасытным. Но самым ужасным было то, что теперь, когда он добился меня, я стала такой же ненасытной. Мой мозг восставал против него, но дьявол внутри меня жаждал его, наслаждался первым страстным содроганием, жаждал и кричал, требуя все больше и больше. Я пронзительно кричала ему «нет!» сотню раз, я царапала кожу на его спине, а он смеялся. Он был охвачен такой страстью, что я думала, он растерзает меня на части, он был груб и резок, и неосторожен со мной, и я не могла остановить его. Я была бессильна и совершенно в его власти в эти моменты нарастающих спазмов агонии и экстаза; и я думала, что это будет продолжаться вечно. Но, наконец, он разразился смехом и откатился в сторону.

Несколько мгновений спустя он сполз с дивана и оставил меня. Я не видела, как он ушел. Я только почувствовала неясные движения и колебания дивана. В конце концов я села, сжала руками голову, волосы упали мне на лицо, и я спрашивала себя, что произошло с и что стало со мной. Святая макрель, думала я, счастье что я трезва, — Бог знает, что произошло бы, будь я пьяной.

Затем, спустя несколько минут, я увидела его — казалось, несколько миль разделяет нас в этой огромной комнате, — возвращающегося с подносом. Он весь состоял из костей и углов, как недостроенный корабль в сухом доке; и когда сел рядом со мной, довольно улыбался. Что за странные вещи происходят в этом мире — он возвратился с двумя огромными чашами с кукурузными хлопьями, бутылкой шампанского и двумя бокалами; одну из чаш с корнфлексом он поставил мне на колени.

Я сказала:

— Что это, Н. Б.?

— Давай, возлюбленная. Поешь. Это полезно для тебя.

— Но, мой Бог, сейчас не время для завтрака, не так ли?

— Не задавай много вопросов. Ешь. — Он налил шампанское. — Ты знаешь, где я получил этот совет?

— Какой совет?

— Дурочка, совет насчет корнфлекса.

— В стойлах скаковых лошадей?

Он расхохотался, как будто я сказала что-то невероятно забавное. Затем почти шепотом он мне сообщил эту тайну.

Век живи, век учись. Я удивилась:

— Это правда?

— Да, сэр. И ты знаешь что? Я даже начал напевать в полусне.

Кукурузные хлопья. Годами я поглощала их и не заметила никакого особого эффекта, но они определенно работали на Н. Б. Почти сразу же, как он закончил свою чашу, он снова бросился в порыве любовной страсти в третий раз ко мне, но я оттолкнула его. Каждый нерв в моем бедном измученном старом теле находился в состоянии комы, и хорошего — понемногу. Я сказала:

— Н. Б., мне необходимо возвратиться в отель. Пожалуйста.

— Ты не вернешься в отель. Ты останешься здесь.

— Нет, это невозможно, — возразила я.

— Забудь эту дурацкую авиакомпанию. Ты останешься здесь с этой ночи.

— Нет, — сказала я. — Извини. Я не могу.

Он схватил мои руки:

— Послушай. Я сказал тебе, не так ли? Я одену тебя как королеву, я дам тебе все, чего ты пожелаешь…

— Это совершенно невозможно Н. Б.

— Почему?

— Просто невозможно. Где ванная комната? Я должна одеться и уйти.

— Кэрол, послушай меня. Только послушай… — Тут он остановился и нахмурился. — О'кей. О'кей. Ванная комната там, налево.

Это была великолепная ванная комната, все черное и белое. Стены были покрыты гравюрами Пиранези, воспроизводящими руины Рима. Эти гравюры были защищены слоем прозрачной глазури. Трудно было придумать что-нибудь менее подходящее. Пиранези я могла применить ко всему Новому Свету, руины Гринича в Коннектикуте. Внезапно я почувствовала себя умершей. Я почувствовала, будто меня изнасиловал гусеничный трактор.

Приняв душ, я обнаружила роскошный бар с косметикой, снабженный губной помадой всевозможных оттенков от Элизабет Эрден и тенями для глаз и всеми остальными принадлежностями, которые едва ли можно ожидать найти в любой квартире холостяка. Это свидетельствовало о том, что хозяин заботится о гостьях. Любая девушка, не важно, была ли она блондинкой, рыжеволосой или брюнеткой, могла снова придать себе свежий вид, если она пережила весь обряд с корнфлексом.

Я слегка мазнула губы помадой, чуть припудрилась, скользнула в предательское изделие без бретелек, причесала волосы и возвратилась к Н. Б.

— Вызови, пожалуйста, такси! — попросила я.

— Такси? Черт побери, я отвезу тебя назад.

— Нет нужды…

— Не будь смешной теперь, — сказал он.

Я спросила, когда мы выходили:

— Сколько времени, Н. Б.?

Он посмотрел на свои часы:

— Без четверти час.

— Спасибо.

Ночь была нежной, тихой и мирной, когда мы ехали к «Шалеруа». Мы не разговаривали друг с другом. Я думала, Боже, как все смехотворно. Как странно, как комично, как бессмысленно все сложилось. Если бы «Магна интернэшнл эйрлайнз» не запретила мне общаться с этим человеком, возможно, мы могли спасти жизнь Альмы. Если бы только вчера днем доктор Дьюер и я вернулись в отель на десять минут раньше, он не встретил бы Донну, он избежал бы драки с Элиотом, я не спустилась бы к нему в номер, чтобы заступиться за Донну, не впала в истерику, не нуждалась бы в снотворных пилюлях доктора Шварц, не пропустила бы сегодня занятия в школе, я бы не встретила Н. Б. у бассейна и не стала бы тем, кем я теперь была — девицей легкого поведения. Возможно также, беременной. Все просто прелестно!

Мы подъехали ко входу «Шалеруа» и как только остановились, я взяла свою сумку, собираясь вылезти, и вспомнила — новая блестящая идея, — что лежит в ней. Я открыла сумку, вытащила банкноты и положила их на сиденье рядом с Н. Б.

Он спросил:

— Что это?

— Деньги, которые ты выиграл на скачках.

— Это твои деньги. Я их не выиграл. Их выиграла ты. .

— Я не могу их взять, Н. Б., я просто не могу.

Он сказал:

— Что с тобой произошло, детка? Это деньги не от меня, это деньги выиграны на скачках. Эти деньги — находка. Ты могла не выиграть ни цента. Ради всего святого, голубушка, не будь такой дурехой.

Он положил деньги в мою сумочку; вот когда я впервые услышала имя, которое больше всего подходило ко мне.

Когда швейцар открыл мне дверцу, Н. Б. спросил:

— Когда я снова увижу тебя?

Я ответила:

— Извини, у меня не будет ни одного свободного вечера на этой неделе. У нас очень трудный график занятий.

Он поджал губы, потом спросил:

— Как насчет уик-энда?

— Не могу сейчас ничего сказать.

— О'кей.

— Спасибо тебе за очень приятный день.

— Не за что.

Я медленно вошла в вестибюль, похожая на глупую Золушку; доехала до четырнадцатого этажа и медленно вошла в номер. Джурди и мисс Уэбли ожидали меня.

Мисс Уэбли сказала:

— Ну, слава Богу, ты здесь.

Джурди лишь посмотрела на меня.

Я сказала несколько туманно:

— Извиняюсь, что я опоздала.

Прекрасные синие глаза мисс Уэбли были мокрыми от слез.

— Мы уже звонили в полицию. Что с тобой случилось, Кэрол?

— Я не могла переносить одиночество в отеле.

Она поняла. Аргументы не требовались. Она подошла ко мне и обняла.

— Ты здесь, это очень важно. Мы с Мэри Рут начали воображать всякие ужасы. — Она источала очень нежный аромат.

— Со мной все в порядке, — сказала я; на самом деле это было не так. Комната кружилась вокруг меня. Она посмотрела на меня с жалостью.