Вот существенные пункты программы. Очевидно, что самый важный из них есть вопрос об учреждениях и должностях для заведывания общественными делами. По важности этого вопроса, для разрешения которого особенно необходимы местные сведения и соображения, программа дает полный простор всякому мнению, выражаемому с сознанием общей пользы.

“Здесь предлагаются, — сказано в программе, — только общие указания для руководства при соображениях относительно образования общественных учреждений и должностей в городах, но указания эти не должны стеснять в составлении предположений по сему предмету, если по местным обстоятельствам признано будет необходимым принять иные формы; если бы только при сем удержаны были главные основания, признанные уже полезными при устройстве общественного управления в обеих столицах. Вообще, — продолжает программа, — где можно будет упростить и сократить состав общественных учреждений, следует войти о том в подробнейшие соображения, стараясь всемерно, чтобы с правильным разграничением обязанностей число общественных должностей не только не увеличилось без надобности, но уменьшилось бы против прежнего к облегчению общества”.

Таков общий смысл предполагаемой реформы.

Желательно, чтобы городские общества сознали цель, к которой ведут настоящие распоряжения, и занялись этим делом со всем вниманием, какого оно заслуживает. Тут речь идет не об удовлетворении административной любознательности, не о статистике, над которой иногда так глумятся местные власти. Тут речь идет о правах граждан, а для человека сколько-нибудь развитого ничто не может быть столь дорого, как сознание и определение своих прав.

Говоря словами программы, в настоящем случае “от местных обывателей будет зависеть воспользоваться делаемым им доверием и оказать правительству свое содействие к установлению правильных оснований в предпринимаемом преобразовании, столь тесно связанном с их собственным благосостоянием; равнодушие и небрежность их в настоящем случае могут отразиться на них же самыми неблагоприятными последствиями”.

Настоящее дело тем важнее для городских обывателей, что от успешного разрешения этой задачи будет зависеть также изменение в бюджетном хозяйстве городов. Таким образом, реформа в общественном устройстве, разумно выполненная, кроме удовлетворения современным потребностям, будет заключать в себе элементы к широкому развитию в будущем общей автономии городских корпораций.

ДВА МНЕНИЯ ПО ВОПРОСУ О БРАКАХ

Люди “древнего благочестия”, именуемые на общеразговорном языке “раскольниками”, всею силою своей узкой логики вооружаются против брачных связей “людей древнего благочестия” с православными и вообще “еретиками”. Разрешение православным браков с католиками и лютеранами “люди древнего благочестия” ставят в непростительную вину церкви православной и порицают ее за это содействие осквернению истинного христианства. Разговор об этом идет с давних пор и давно уже обогатился различными хитрыми доводами с той и с другой стороны.

Стремясь убедить, что Творец оскорбляется счастьем католика, соединенного с лютеранкою, или евангелички, сопряженной с православным, законники “древнего благочестия” приводят правила вселенских соборов: 14-е четвертого и 72-е шестого, также 10-е и 31-е правило собора Лаодикийского и сочинения Матвея Властаря, Никона игумена, Токтикона и многих других. Наши православные законоучители смотрят на это гораздо толерантнее и приводят с своей стороны разные места из духовных писателей, пользующихся церковным авторитетом, доказывая, что брачное соединение людей разных исповеданий не противно духу христианства или по крайней мере может быть терпимо. Вопрос этот долгое время был предметом жарких прений, в которых “люди древнего благочестия” нападали на “вводимый в христианство разврат”, а православное духовенство более или менее искусно отстаивало позволительность браков православных с христианами неправославными. Потом вопрос этот замолк: “люди древнего благочестия” остались при своем мнении, а православное духовенство при своем. Все время частою минувшего уже стеснения раскольничьей пропаганды об этом вслух почти не спорили, потому что и спорить-то было нельзя: шансы у спорящих были слишком неравны. Нынче, как известно, “людям древнего благочестия” повольготнело, они свободно заявили свои сочувствия к современным политическим событиям и, заявясь таким образом сами, стали снова поспаривать друг с другом: поморяне-беспоповцы с федосиянами, королевцы с поморянами и т. д. Словом, улегшиеся под запретом глаголания междоусобные раскольничьи распри готовы, кажется, снова проявиться в горячей полемике, которая лучше всего докажет недогадливым людям, что наши “люди древнего благочестия” очень узкие религиозные фанатики и никакие политики. Устные и письменные прения законоучителей разных толков необыкновенно любопытны и при всей своей узости и несовременности достойны большего внимания, Но пока эти прения идут только устно или письменно, они, к сожалению, совершенно недоступны критическому взгляду общества и прессы, способной отнестись к этим спорам с тем беспристрастием, которого они в самом деле заслуживают. Знаменитый вопрос “об изучении раскола” сам подошел к воротам и, постукивая клюкою, тянет свое скитовое: “Господи Исусе Христе сыне Божий! помилуй нас”. Ему стоит ответить из-за ворот условное: “аминь” — и откроется великая тайна, разоблачатся великие загадки раскола, с которыми великие современные публицисты носились как с писаной торбой. Этот “аминь” будет произнесен в тот день, когда раскольники перейдут от устных и письменных прений к открытой печатной полемике, хотя бы только друг с другом. Очевидно, кто может произнесть этот магический “аминь”. Это — правительство, которое имело полную возможность удостовериться, что “нынешний раскол вовсе не политическая оппозиция правительству и что правительство смело может дать “людям древнего благочестия” полнейшее равноправие со всеми гражданами царства и свободу совести”. Теперь, когда горячее желание наше частию уже удовлетворено правительством и правительство не имеет никакого основания сожалеть о том, что им сделано для “людей древнего благочестия”, мы ступим в этом вопросе один шаг далее: мы пробуем заявить еще одно желание. Нам остается желать, чтобы для низведения раскола с его пьедестала, задернутого завесой таинственности, ему была дозволена открытая литературная полемика одному толку с другим и даже с православным духовенством. Желание это некоторым людям может показаться несколько смелым, пожалуй даже дерзким, а пожалуй, чего доброго, и опасным. “У всякого барона своя фантазия”. Но, по нашей фантазии, желание наше выходит не только вполне законным и весьма умеренным и безопасным, но даже крайне полезным в интересах чистоты высоких истин евангельского учения.

Самая слабая сторона раскола есть узость его мировоззрения, нетерпимость и несовременность стремлений, не отвечающих ни условиям современной жизни, ни требованиям нынешней цивилизации, ни привычкам и нравам современного русского общества. За сферою вопросов чисто религиозно-догматических, в которых полемизаторы православные всегда найдут возможность отстаивать свои принципы с неменьшим успехом, чем полемизаторы “древнего благочестия”, которые станут отрицать эти принципы, возникает ряд вопросов житейских, на которые господствующая церковь смотрит совершенно иначе, нежели как смотрят учители “древнего благочестия”. К большинству таких вопросов православная церковь относится гораздо гуманнее и толерантнее, чем “люди древнего благочестия”. В этом ее сила, в этом ее смелая надежда на возможность выйти победительницею в каждом спорном вопросе.

Возьмем затронутый нами вопрос о браке. В нем, как известно, прежде всего и сильнее всего у людей развитых играет первую роль чувство, взаимная любовь, взаимная привязанность супругов. Сердцу повелевать, говорят, нельзя, да, может быть, и незачем. Пусть любит, кого любит, — лучше, чем никого не любит. Полюбит православный лютеранку, евангеличку, католичку, англичанку, кальвинистку или другую какую “еретичку” — церковь православная велит своему слуге освятить такой союз и молиться за него, а церковь “древнего благочестия” видит в таком союзе оскорбление истинного христианства и не только отвергает его, но клеймит именем разврата, наложничества и конкубинатства. Самый “сводный брак” на севере законен только со своими, а с “еретичкой” — блуд, за который человек “отметается от общения с истинными христианами”.