Журнал Киевской духовной академии основательно заметил реализм в богословстве спиритов, но статья этого журнала о спиритизме едва скользнула над этим замечанием и не показала интереснейших приемов, которые употребляет спиритизм, доказывая какое-нибудь из своих положений. Здесь обыкновенно смешивается и богословие, и реализм, и правда нравственная, и правда юридическая, и любовь, и милосердие.

Возьмем для примера ту же самую выходку великодушной девушки Суси Джонсон, обрекающей себя на вечный труд при жизни и сопутствие осужденному в ад после смерти, и сопоставим это с резолюциями, какие получались в кружках с. — петербургских философствующих спиритов по делу известной солдатки Дарьи Соколовой, которую прокурор суда обвинял, а глас народа и поныне обвиняет в убийстве семейства майора Ашмаренкова в Гусевом переулке.

Поступок Суси Джонсон с тех пор, как стал известен в Европе, не забыт никем, кто о нем слышал. Одним слова ее казались верхом дерзости, другим верхом великодушия и благородства, третьим крайним легкомыслием экзальтированной энтузиастки; но не забывал этих слов никто. Почему-то они пришлись очень памятны.

— Она очевидно не верит, что будет вечный ад, — говорили.

— Да, — отвечали за нее сторонники спириты, — она в это не верит.

— Но почему?

— Потому что вечный ад есть вечная несправедливость, а вечный Отец милостив и правосуден.

— Но он и строг.

— Но он и правосуден. Будете ли вы бичевать вашего сына всю его жизнь за то, что он, будучи взят вами в его детстве в гости в дом вашего приятеля и, раззлобясь, свалил с тумбы мраморные часы и искалечил ими подвернувшееся любимое дитя хозяина?

— Я накажу его.

— В течение какого времени вы будете его наказывать?

— В течение какого времени? Как вы это странно спрашиваете!

— Ну, однако: будете ли вы его наказывать, например, в течение десяти лет?

— Ну, еще что!.. Десяти лет!

— Ну, в течение года?

— Ну, и в течение года тоже очень странно!

— Ну, в течение месяца?

— Да что там месяца, — наказал бы просто, да и все тут.

— То есть наказали бы одновременно?

— Ну да… конечно… но строго.

— Но одновременно?

— Да, одновременно.

— Почему же это так?

— Что такое: почему это так?

— Почему одновременно? Почему вы его не наказывали бы в течение месяца, года или десяти лет?

— Как почему?

— Так просто: почему?

— Потому что это было бы несправедливо.

— Несправедливо!

— Да, несправедливо… По крайней мере, с моей точки зрения, несправедливо.

— И с моей несправедливо, — отвечает спирит, — но тогда позвольте же вас спросить, как же, «если мы зли суще», гнушаемся только долгим наказанием и считаем его несправедливым, то как же мы наглы и низки, допуская, что вечный Отец наш не возгнушается еще большею несправедливостию кары вечной за быстротечную злобу?

— Да, но вы, кажется, говорите ересь.

— Не знаю, как вам это угодно будет называть, — отвечает спирит.

— И потом… вы это смешали с таким будничным вопросом… мое дитя… в гостях… калечит хозяйского сына…

— Но разве чрез сравнение своих чувств к вашему ребенку вам не удобно подходить к постижению отеческих чувств вашего вечного Отца?

— Положим, но…

— Или вы, как материалист, находите, что ваше назначение только пожить на земле?

— Если я вам отвечу да?

— Мне останется пожалеть о том, что вы во многое еще не вникали.

— А если я отвечу нет?

— То я спрошу вас, разве вы не в гостях на земле?

— В известном смысле, разумеется… вы правы.

— В каком же смысле не прав я? Не в том ли, что за неумение дитяти вести себя в гостях Отец не признает справедливым наказывать его в доме своем вечно?

— Н… нет… конечно, не в этом.

— Ну, так мы согласны, — отвечает спирит, и он не ошибается: он уже сделал много для соглашения с собою своего диспутанта.

Избивает Дарья Соколова семейство Ашмаренкова (или, пускай, только все так уверены, что она его избила). Преступление кровавое, страшное и жестокосерднейшее. Прежде чем некоторыми особенностями производства суда по этому делу присяжные произнесли этой женщине оправдательный приговор в убийстве, положим, что был высокопоставленный человек, споривший в одной спиритской беседе о словах Суси Джонсон, — теперь он снова является и говорит:

— Вот вам и пример: неужто и эту Дарью Соколову несправедливо будет карать вечно?

— Несправедливо, — отвечают ему спириты.

— Всегдашняя каторга на земле и ад за гробом ею вполне заслужены, — говорит спокойно высокопоставленный человек.

— Но разве каторга способствует смягчению и совершенствованию ожесточенного и низкого духа?

— Нет; но она его смиряет.

— Это не может быть заботою высшего правосудия, и потом здесь слово всегда употребляется условно и само за себя не отвечает.

— Это как?

— Если Дарье Соколовой теперь тридцать пять лет, то никакой земной суд, не желая себя компрометировать, не может ее осудить на более, как на сорок пять лет работы.

— Кто же это стеснил земное правосудие таким ограничением?

— Вечный Отец, который положил человеку жить «семьдесят лет, а еще же в силах восемьдесят лет, а что более того, то труд и болезнь». Когда ей исполнится восемьдесят лет, земное правосудие должно будет освободить ее, потому что жизнь ее обратится в «болезнь».

— Да; но идея… идея правосудия…

— Оставьте ее в покое. Предположите себе невозможное или, если вы верите во всемогущество Сотворившего небо и землю, то даже и возможное. Предположите, что смерть получает на время запрещение «резать Божию ниву» на земле, и все мы, ныне живущие, живем и живем, и счет летам своим позабыли, а все живем.

— Ну, и что же?

— А зауряд со всеми нами живет в каторге осужденная оставаться там навсегда и Дарья Соколова, и силы ее крепки, и лета ее не скудеют. Прошло, положим, двести лет, и вас спросят: не довольно ли с Дарьи Соколовой? Не отмучилась ли она вдоволь в двести лет за убийство Ашмаренкова? Что вы скажете?..

— Гм… да… ну…

— Позвольте: я вижу, что отпустил невеликую порцию этой Дарье, и это вас затрудняет. Ну, я предложу вам тот же вопрос, когда вы уже прожили век Мафусаила, и Дарья Соколова пробилась в каторге девятьсот шестьдесят девять лет: прикажете ли еще держать ее или скажете: «довольно»? Подвергните вопрос этот обсуждению правдивейшего судилища, и оно, конечно, придет в ужас, как так долго могло длиться наказание за преступление, о котором уже исчезло самое слабейшее воспоминание десять сот лет назад. Будете ли вы, требующий вечной кары Дарье Соколовой, против этого последнего суда?

— Конечно, нет!

— И мы с вами снова согласны! Но тогда только вот затруднение: как же вы хотите, чтобы Дарья мучилась веки веков, без всякого их исчисления, и признаете это справедливым?

— Разве я это сказал?

— Хуже, — вы сказали, что есть кто-то достойный вечного ада и что, следовательно, есть тот, кто устроил этот вечный ад…

Хорошо поставленный человек долго вертел свою золотую табакерку, минутами улыбался и ушел, тепло и дружески пожав руки компании.

Недавно прошедшею зимою этот хорошо поставленный человек (мы говорим так, как бы он был) снова посетил спиритский кружок, но уже не один, а в сопровождении молодого человека, члена одного мусульманского посольства.

— Вот, — сказал он хозяину дома, известному спириту, — вот этот молодой человек, с которым мне часто доводилось на даче беседовать о вашем учении, необыкновенно заинтересован спиритизмом и неотступно просил меня дать ему случай ближе познакомиться с этим учением. Я спрашивал вашего позволения привезти его, и вот с вашего согласия и привез.

Мусульманин с восточною пламенностию впился в смысл речей, в которых ему излагались спиритские верования и убеждения, и чем долее слушал, тем все решительнее приходил в больший восторг и смущение. Это было замечено, и мусульманин тут же откровенно сознался, что его пленяет спиритизм до того, что он «бросился бы в эту веру, но что его совесть и опасение огорчить старика отца стесняют его решимость оставить свою старую веру» (то есть мохамеданство).