― Полегче, мальчуган, ― сказал он. ― Ты не можешь драться с этим рослым молодцом.

Шницштейн смотрел с любопытством. С необыкновенной быстротой собралась толпа, жадная до драмы, а над всеми возвышалась свирепая повелительная фигура Локасто. Настала бездыханная пауза. Затем, в психологический момент выступил Банка Варенья.

Огонь, тлевший в его глазах, разгорелся в свирепую радость, его искривленный рот был теперь мрачен и суров, как дверь темницы. Долгие дни он сражался с призрачным неуловимым врагом. Здесь, наконец, было нечто человекообразное и определенное. Он приблизился к Локасто.

― Почему вы не ударите кого-нибудь более подходящего к вашему росту? ― спросил он. Его голос звучал напряженно, но совершенно спокойно.

Локасто измерил его с головы до ног удивленным взглядом. Лицо Черного Джека сделалось мрачным и грозным, в глазах его засверкали огненные искры.

― Послушайте, англичанин, ― сказал он, ― это не ваше дело. Чего вы суетесь?

― Да, не мое, ― сказал Банка Варенья ― и я увидел, как пламя борьбы радостно разгоралось в нем, ― не мое, но я скоро сделаю его своим. Вот!

С быстротой молнии он нанес тому удар по щеке, сильный удар, который обжигал, как взмах хлыста.

― Теперь деритесь со мной, трус!

Казалось, что Локасто вот-вот бросится на своего оскорбителя. Со стиснутыми кулаками и оскаленными зубами он пригнулся, как бы для прыжка. Потом неожиданно выпрямился:

― Ладно, ― сказал он тихо, ― Шницштейн, нельзя ли предоставить нам Оперный театр?

― Я думаю, что можно. Мы уберем скамьи.

― Скажите толпе, чтобы шли за нами; мы дадим им бесплатное представление.

Я думаю, что туда набилось около пятьсот человек. Огромный австралийский боксер был арбитром. Кто-то упомянул о перчатках, но Локасто не захотел и слышать об этом.

― Нет, ― сказал он, ― я хочу так отделать собачьего сына, чтобы мать никогда не узнала его.

Он сделался теперь откровенно грубым и с восторгом готовился к борьбе. Оба должны были драться в нижнем белье. Без одежды Банка Варенья казался значительно меньше своего противника не только ростом, но и весом и шириной. Тем не менее это был прекрасный тип борца: худощавый, хорошо сложенный, с гибкими членами, с телом, которое, казалось, суживалось от плеч к низу. Его светлые волосы блестели, глаза были зорки и холодны, губы крепко сжаты. В лице своего противника он сражался с невидимым, гораздо более страшным и грозным существом. Локасто казался почти слишком массивным. Его мускулы вздувались, жилы на руках налились, как веревки, огромная грудь была широка, как дверь, ноги напоминали статую по величине и силе. В этом городе сильных людей он был, наверное, самым могучим.

Нигде в мире ни один бой не ожидался с большим нетерпением. Все эти люди ― рудокопы, игроки, искатели приключений разного рода ― толкались и дрались за места. При мысли о предстоящем сражении их охватывала сильная радость. Насторожившаяся, тяжело дышавшая, трепещущая от ожидания толпа теснилась все ближе и ближе. Снаружи люди требовали, чтобы их пустили. Они взбирались на сцену и в ложи. Они висли на галереи. Всего их было, должно быть, тысяча человек.

Оба противника, стоя друг против друга, напоминали гибкого греческого атлета рядом со смуглым римским гладиатором.

― Три против одного за Локасто! ― закричал кто-то.

Затем наступила мертвая тишина, так что могло показаться, будто зал пуст и безлюден. Время было замечено, бой начался.

Глава V

Один прыжок тигра ― Локасто бросился на своего противника. Все предварительные церемонии были отброшены. Они сошлись здесь ради крови, и чем скорей они окунутся в нее, тем будет лучше. Вправо и влево Локасто наносил могучие удары, которые могли бы свалить быка, но Банка Варенья был слишком изворотлив для него. Дважды он пригибался как раз вовремя, чтобы избежать ужасного удара, и, прежде чем Локасто мог поправиться, успевал уже отпрыгнуть за пределы досягаемости. Огромный кулак рассекал пустой воздух. Локасто почти терял равновесие от силы напряжения и быстро перегибался назад, тогда как Банка Варенья стоял спокойно и настороженно, ожидая новой атаки. Лицо Локасто делалось все свирепей в зловещем гневе: Он испустил ужасное проклятие и неудержимо набросился на своего врага. На этот раз я подумал, что моему чемпиону пришел конец. Но нет. С изумительным проворством он увернулся, нырнул и отскочил в сторону. Еще раз удары Локасто посыпались впустую. В толпе послышались насмешки.

― Отвечаю в ровную на маленького молодчика! ― пропел чей-то голос, похожий на плоский скрип банджо. Локасто сверкнул глазами на толпу. Он привык господствовать над этими людьми, и насмешки язвили его, как бандерильи быка. Снова и снова он повторял свои стремительные нападения, но каждый раз его могучие руки рассекали пустой воздух, а противник насмешливо улыбался ему из середины арены. Ни один из его ударов молота не достиг цели, и круг так и закончился без единого удара.

В толпе зрителей раздался веселый хор насмешек. Маленький человек с голосом банджо размахивает мешочком песка.

― Кто отвечает столько же за маленького?

Послышался гул горячих споров.

Я был среди зрителей и чувствовал вначале смертельный страх за Банку Варенья. Глядя на обоих, казалось, что он едва ли может надеяться избежать ужасной кары в руках такого могучего, массивного противника, и каждый удар, полученный им, отзывался на мне так, как если бы я получил его сам. Но теперь я подбодрился и смотрел вперед с меньшей тревогой. Снова время было замечено, и Локасто выпрыгнул вперед, совершенно освеженный отдыхом. Снова он набросился на своего противника, но на этот раз я заметил, что движения его более сдержанны, сокрушающие удары более размеренны, а свирепые нападения более искусно рассчитаны. Я снова начал трепетать за Банку Варенья, но тот необычайно ловко работал ногами, устремляясь то туда, то сюда, балансируя руками, с насмешливой улыбкой на губах. Он был изящен, как учитель танцев. Он сверкал, как луч света, и среди этого жестокого града ударов был так же хладнокровен, как если бы боксировал в школе гимнастики. «Кто он такой?» ― начали перешептываться в кольце. Иногда казалось, что он прижат в угол, но всякий раз ему удавалось ускользнуть, извиваясь невероятным образом. Я удерживал дыхание, когда он избегал удара за ударом, из которых некоторые, казалось, пролетали ла волосок от его головы. Он рискует, подумал я, видя, как близко он позволяет ударам пролетать мимо. Я был весь прикован и возбужден до крайности, горя желанием, чтобы мой друг начал наконец драться и доказал, что он не только искусный тактик. Но Банка Варенья выжидал свое время.

Так кончился круг, и стало очевидно, что толпа держится такого же мнения, как и я.

― Почему он не приложится немного? ― сказал один.

― Погоди, дай срок, ― сказал другой, ― он совершенно прав; туг нужно действовать умеючи.

Локасто вышел на третий круг с сдержанным видом, владея собой, мрачно решительный. Он, очевидно, собирался заставить своего противника отказаться от тактики уклонения. Он был осторожен, как кот, начал сдержанно, но вскоре снова перешел в наступление, загоняя Банку Варенья в угол. Столкновение было неизбежно. Для моего друга не оставалось возможности увернуться. Огромная груда со своими размахивающими, как цепы, руками неотвратимо угрожала ему.

Внезапно Локасто схватился с ним. Он налетел на Банку Варенья, ухватил его и размахнулся правой рукой для удара, похожего на взмах сваебойной машины. Рука опустилась, но Банки Варенья там уже не было. Он ловко нагнулся, и большой кулак Локасто задел лишь его волосы. Затем с молниеносной быстротой оба сцепились. Ну, подумал я, теперь конец Банке Варенья. Я увидел, как глаза Локасто расширились от свирепой ярости. Он держал противника в своей руке великана; он мог раздавить его могучим объятием, объятием серого медведя, сплющив его, как яичную скорлупу, но быстрый, как щелканье западни, Банка Варенья сдавил его руки у локтей, так что он оказался беспомощным. С минуту он держал его, потом, неожиданно выпустив руки, перехватил его поперек туловища и, тряся его могучим боковым приемом, нанес ему удар по крестцу, и прежде, чем тот успел один раз замахнуться, подбросил его в воздух и пригвоздил к полу. «Перерыв!» ― крикнул арбитр. Это все произошло так быстро, что трудно было уследить глазами за их движениями, но в зале раздалось громкое ликование.