Эм ещё некоторое время провёл молча, внимательно вглядываясь в такие, как оказалось, знакомые черты Катце, а потом тихо спросил:

– Ничего не хочешь мне объяснить? – Консул сделал приглашающий жест занять место напротив него, на кровати, но это означало, что нужно будет: во-первых, добровольно приблизиться на достаточно короткое расстояние не к самому приятному сейчас существу, а во-вторых, провести в этом – будем уж смотреть правде в глаза – шатком положении неизвестно какое долгое время. Решится ли Катце на подобное?

Поза Рауля была спокойной, даже расслабленной, опасности, насколько он мог себя анализировать, он не представлял, пока… Особых причин для боязни у монгрела нет, если, конечно, не принимать во внимание, произошедшее несколько часов назад.

Катце медленно поднял глаза и пристально посмотрел на Рауля. Он невольно сглотнул, заметив, что его собственное дыхание сбилось. Монгрелу нужно было время, чтобы решиться на первый шаг – это оказалось невероятно трудно, но возможно Катце уже было – все равно, может он и правда больше не боялся смерти, а может – хотел ее. Так или иначе, он подчинился приказу и сел на постель, по-прежнему пряча взгляд. Смотреть на Рауля было все равно, что пялиться на солнце не имея возможности отвернуться – больно.

– Нет, – казалось, что язык онемел и плохо слушается. Голос дрогнул: – Все более чем ясно.

Ответ монгрела, конечно, можно было бы предугадать, но всё же блонди в тайне надеялся на "сотрудничество", а не на "продолжение холодной войны".

– Да? – невозмутимо спросил он. – И что же конкретно – тебе ясно? Потрудись объясниться… – ни голос, ни выражение лица не изменились, но вот все терпение Эма быстро куда-то улетучилось. "Что ж, уроков жизни он явно не понимает… Это уже даже не интересно, это раздражает".

Рауль расслабленно сидел в кресле, не меняя позы, кончиками пальцев едва слышно постукивая по ручке и искоса следя за монгрелом. "Я хочу знать его мысли – вдруг понял он отчётливо, – мне это необходимо".

– Чего ты от меня хочешь? – Катце странно усмехнулся и, собравшись духом, поднял голову. Минуту назад дилер был уверен, что его воли хватит хотя бы на первые десять минут разговора, но его уже начинало внутренне трясти. – Да, я сделал глупость,- прошептал он. – Я был не прав. Твоя личная жизнь, не мое дело и меня не касается. Ты должно быть счастлив со Стоуном… Что ж, я рад за тебя. Правда.

Кто-то ведь из нас двоих должен быть счастлив, правильно? В конце концов, мы оба свободны в выборе партнеров, просто я не сразу понял свою удачу. Мне ведь больше не надо дергаться от каждых случайных шагов в коридоре, Рауль, и с надеждой ждать, что в двери войдешь ты. Мне не надо часами пялится в монитор, где выведенная на рабочий стол панель Љ2 с надписью Второй Консул Амои хронически помечена серым. Мне не надо принимать душ два раза в день, думая, а вдруг ты придешь, и меньше курить, и стоять в лифте Эоса выбирая между девяносто девятым этажом и нужным для дела. Мне давно следовало понять, что для тебя Катце нет, и никогда не было. Есть "бывший фурнитур Ясона Минка", или "тот монгрел – какой-то дилер Черного рынка". Стоун действительно лучше меня и незачем отрицать очевидное: он красив, полноценен, элита, он наверняка понимает тебя. В отличие от него я не способен на это. Я не понимаю даже смысла слов, а причины твоих поступков для меня безнадежно темны. Со Стоуном должно быть все иначе – вы равны и думаю: тебе никогда не придется ему ломать руки, ссылать, или ставить на место.

С ним ты нашел то, что искал. Я же не достоин такого совершенства, как ты, Рауль, и это не ирония. Я, правда, так считаю, – Катце не знал, зачем он говорит все это – просто все его тайные мысли вдруг сами вырвались наружу, словно задержись они на секунду и монгрел бы просто умер. – Дилер выдавил из себя спокойную улыбку – только получилось слишком горько – чересчур: – Ты это хотел услышать?

Доволен?

Катце не смог сказать, что все его поступки объясняются одним единственным словом – "любовь". Слышать насмешки Рауля не хотелось, монгрел и без того сказал лишнего.

Блонди удивить нелегко – практически невозможно, если уж быть до конца откровенным – но этому монгрелу удалось. Но не тем, что Катце признался в своих чувствах, хотя о ревности и так всё было понятно, Раулю просто было дико осознавать то, что этот эксперимент до сих пор действовал, приносил плоды. Эм с недавнего времени не стремился больше изучать мышление монгрелов-кастратов, но, видимо, интерес к ним, а точнее к Катце уже въелся в кору головного мозга и блонди продолжал эксперимент подсознательно, манипулируя чувствами и эмоциями для более близкой привязанности. Всё. Ближе некуда.

Рауль медленно нажал двумя пальцами на переносицу, пытаясь спокойно посмотреть на ситуацию, ничего при этом не упустив. Катце говорил много – не всё по делу, конечно – но возможно это один из способов выражения чувств. Кто знает?

Признание одновременно доставляло раздражение и странное чувство самодовольства, к которому примешивалось ещё более странное чувство, название которого пока оставалось загадкой.

Эм вряд ли мог сказать, сколько времени прошло с тех пор, когда умолк монгрел – мысли были важнее. Нужна ли ему эта…любовь? Зачем она ему? Что это даст? На эти вопросы ответов не было, результат он получил, а вот что с ним делать не решил – высшая степень непредусмотрительности! И как это могло случиться с ним – Вторым Консулом Амои?!

Рауль нахмурился. "Так нельзя, пока это всё не зашло слишком далеко, хотя уже и так – слишком далеко".

– Ты придаёшь чувствам слишком большое значение, – произнёс он холодно, – это верный путь к гибели.

– Да? – вырвалось у монгрела само собой – насмешливо и отчаянно, и все равно голос сел и стал тихим: – Но, ты же ЭТОГО хотел. Не так ли? Ты и сейчас хочешь

ЭТОГО.

У Катце было стойкое ощущение, что он спятил. Рауль либо слепой, либо наивно полагает, что у Катце есть шанс повернуть вспять? Блонди всегда остаются Блонди, и то, что Эм не понимал чувства монгрела – было лишним тому подтверждением. Он так и не узнал, к чему привел весь его эксперимент – не увидел, что Катце уже погибал: от нестерпимой боли, тоски, от этих одиноких вечеров в тщетном ожидании.

Ему выть хотелось и на стены кидаться! А это спокойствие Рауля и его связь со Стоуном – лучшего способа добить свою жертву уже придумать было просто невозможно. Если Катце раньше просто любил Рауля, то теперь он осознавал, что не сможет жить без него – это чувство пугало своей масштабностью. Монгрелу показалось – будто внутри него натянута тонкая нить, и если он пошевелиться, она порвется. Он понял, чем Рауль зацепил его: умение держать его хрупкое существование на краю, лишив всех надежд, смысла жить и, тем не менее – не отпускать. Но сейчас его отпустили. Совсем. Навсегда. Что ж, было сложно не признать виртуозность Рауля Эма, как прекрасного психолога. "Не пытайся играть со мной – ты даже проиграть не сможешь, потому что игры, как таковой не будет" – эти слова с изощренной жестокостью звучали в голове Катце. Он проиграл и больше не хотел бороться. Он признал поражение.

Катце опустил взгляд на поврежденную руку и зло стиснул зубы, чтобы не закричать, или – боже упаси – не засмеяться. Несколько минут он просто молчал, собираясь с мыслями, но силы неумолимо покидали его. Дилер понимал, что не продержится долго.

– Зачем ты пришел?

Разговор уже давно из разряда "вежливых" перешёл на личности и выяснение отношений, что блонди совершенно не устраивало – это выглядело как разговор любовников после ссоры, а не блонди с монгрелом, пусть и его подопытным. У Катце сдавали нервы – это было видно невооруженным глазом.

"Похоже, эксперимент давно вышел из-под контроля, – вынужденно признавал Консул, изучающее смотря на монгрела, – и он явно повлиял на психику Катце… Неприятно, но… – подбор мысленной формулировки, – я переживу".