Вы спрашиваете меня съ видимъ довольно неблагопристойнымъ брату, не имѣю ли я какихъ нибудь новыхъ объявить предложеній. Я оныхъ имѣю три или четыре съ того времени, какъ мнѣ сталъ быть извѣстенъ вашъ вопросъ; и почитаю ихъ дѣйствительно новыми, хотя осмѣливаюсь сказать, что по мнѣнію всякой безпристрастной особы прежнія, если бы вы не были предубѣждены противъ меня, не должны быть отринуты. По крайнѣй мѣрѣ я такъ думаю. Для чего бы мнѣ не писать о томъ? Вы не больше имѣете причинъ огорчаться сею дерзостію, а особливо когда въ своемъ послѣднемъ письмѣ вы почитаете по видимому себѣ за славу, что принудили мою мать и тетку Гервей вооружиться противъ меня, сколько я имѣю онымъ быть оскорбленною не достойнымъ со мною поступкомъ брата.
Вотъ что я намѣрена вновь предложить: да будетъ мнѣ позволено ѣхать въ назначенное мною мѣсто съ такими условіями, которыя мнѣ будутъ предписаны, и которыя обѣщаюсь сохранить свято. Я не буду даже называть сіе мѣсто своею землею; довольно имѣю причинъ почитать какъ злощастіемъ, что она мнѣ нѣкогда принадлежала.
Если я не получу сего позволенія, то прошу, чтобъ меня отпустили на мѣсяцъ, или на сколько времени согласяться, къ дѣвицѣ Гове.
Если же не болѣе буду щастлива и въ семъ пунктѣ, то когда необхомо должна быть изгнана изъ дома моего отца, да позволятъ по крайнѣй мѣрѣ мнѣ жить у моей тетки Гервей, гдѣ я не нарушимо буду повиноваться ея повѣленіямъ и тѣмъ, которыя буду принимать отъ своихъ родителей.
Но если и въ сей милости также получу отказъ, то всенижайше прошу послать меня къ моему дяду Юлію, нежели къ Антонину, не потому что я менѣе имѣю къ одному почтенія, нежели къ другому: но положеніе замка, сей мостъ, который намѣрены снять, и сія церьковь можетъ быть, не смотря на ваше осмѣяніе моего страха, ужасаютъ меня паче всего.
На конецъ есть ли равнымъ образомъ отвергнутъ сіе предложеніе, и если должно отправиться въ такой домъ, которой мнѣ нѣкогда казался пріятнымъ, то я требую не принуждать меня принимать тамъ посѣщенія отъ Г. Сольмса, съ симъ условіемъ я ѣду съ такою же радостію, какъ и прежде.
Таковы суть, милостивый государь, новыя мои предложенія. Есть ли они худо соотвѣтствуютъ вашимъ видамъ, потому что всѣ относятся къ изключенію вашего любимца, то я откровенно скажу, что нѣтъ ни единаго злощастія, на которое бы я не согласилась лучше претерпѣть, нежели вручить свою руку такому человѣку, къ коему никогда не могу ни чего чувствовать, кромѣ отвращенія.
Безъ сомнѣнія примѣтите нѣкоторую перемѣну въ моемъ слогѣ: но безпристрастный судія, которой бы зналъ, что случай позволилъ мнѣ за часъ до сего слышать изустно отъ васъ, и моей сестры причину, которая принуждаетъ васъ теперь столь скоро совершать свои гонеиія, почелъ бы меня совершенно оправданною. Помыслите, милостивой государь, что мнѣ, которая навлекла на себя столько оскорбительныхъ насмѣшекъ, жалобными своими моленіями, время уже, хотя бы симъ должно было слѣдовать столь изящнымъ примѣрамъ, каковы суть ваши и моей сестры, показать нѣсколько свой нравъ, и чтобъ противостоять обоимъ вамъ, подражать столько вашему, сколько правила мои дозволятъ.
Я скажу еще, дабы обратить на васъ всѣ свои женскія стрѣлы, {Выраженіе ея брата въ одномъ предъидущемъ письмѣ.} что вы не могли имѣть другой причины запрѣтить мнѣ отвѣтствовать вамъ, написавъ все ужу то, что вамъ угодно было, какъ убѣжденія собственнаго своего сердца, которое показало вамъ ощутительнымъ образомъ, что всѣ права нарушены въ вашемъ со мною поступкѣ.
Если я обманываюсь, предполагая васъ снѣдаемаго угрызеніемъ совѣсти, то столько съ другой стороны увѣрена о справедливости своего дѣла, что не зная и не обучаясь правиламъ умствованія, и будучи младше васъ третіею долею вашихъ лѣтъ, соглашаюсь учинить зависимымъ свой жребій отъ успѣха спора съ вами; т. е. государь мой, съ такимъ человѣкомъ, которой былъ наставленъ въ университетѣ, коего разумъ долженъ быть укрѣпленъ собственными своими разсужденіями и просвѣщеніемъ ученаго общества, и который привыкъ давать послѣдній и совершенно поражающій ударъ тѣмъ, противъ которыхъ воружается своимъ перомъ.
Я представляю вамъ выборъ въ судіи и желаю, чтобъ онъ былъ безпристрастный посредникъ. Возмите на примѣръ, послѣдняго вашего надзирателя, или добродѣтельнаго доктора Левина. Если которой нибудь изъ нихъ будетъ со мною не согласенъ, то я обѣщаюсь отрещись отъ своей судьбы; только бы мнѣ также дали обѣщаніе, что въ другомъ предположеніи отецъ мой позволитъ мнѣ отвергнуть ту особу, съ которою противъ воли моей хотятъ меня соединить. Надѣюсь братецъ, что вы тѣмъ охотнѣе примете сіе предложеніе, что по видимому высокое имѣете мнѣніе о своихъ дарованіяхъ, относящихся къ умствованію, и съ неменьшею выгодою отзываетесь о силѣ доказательствъ, которыя вы употребили въ послѣднемъ своемъ письмѣ. Если вы увѣрены, что не преминете возторжествовать въ семъ случаѣ, то кажется честь повелѣваетъ вамъ доказать предъ безпристрастнымъ судіею справедливость своей стороны и несправедливость моей.
Но вы ясно можете видѣть, что сему пренію нужно быть на бумагѣ, что истинны должны быть утверждаемы и признаваемы съ обѣихъ сторонъ, и рѣшеніе надлежитъ давать по силѣ доказательствъ; ибо вы позволите мнѣ сказать, что я довольно зная пылкой вашъ нравъ, не могу безъ опасности вступить въ личныя съ вами пренія.
Если вы не согласитесь на сей вызывъ, то я изъ того заключаю, что вы не въ состояніи оправдать своего поступка предъ самимъ собою, и ничего не буду отъ васъ требовать кромѣ почтенія, коимъ одолженъ сестрѣ братъ ищущій нѣкоторой чести въ знаніи и благопристойности.
Видите ли вы, что я начинаю теперь по своей твердости мало уважать ту честь, по которой имѣю принадлежать вамъ и своей сестрѣ? Вы можетъ быть также будете думать, что симъ я удаляюсь отъ той чести своего нрава, которая меня нѣкогда приводила у всѣхъ въ любовь. Но разсудите, кому сія перемѣна должна быть приписана, и что я никогда бы не была способна къ оной, если бы не узнала, что сему же самому нраву должна я приписать презрѣнія и оскорбленія, коими вы не престаете отягощать слабую и беззащитную сестру, которая не смотря на горестную свою печаль, никогда неуклонялась отъ почтенія и нѣжности, коею она обязана своему брату, и которая хочетъ только побужденій къ сохраненію во всю свою жизнь сихъ чувствованій.
Кларисса Гарловъ.
Не удивнлась ли ты, любезная пріятельница, силѣ и стремительности страсти? Сіе письмо, въ коемъ ты не найдешь ни малѣйшей подправки, есть подлинникъ и копія, которую я послала къ своему брату, не имѣетъ также никакой перемѣны.
Въ пятницу въ 3 часа.
Бетти, которая ее отнесла, возвратилась скоро въ великомъ удивленіи, и при входѣ своемъ сказала мнѣ: что вы сдѣлали, сударыня? что вы написали? Письмо ваше причинило столько шуму и движенія.
Сестра моя лишь только теперь отъ меня вышла; она взошла въ великой запальчивости, что меня тотчасъ принудило оставить свое перо. Прибѣжавъ ко мнѣ; неистовое сердце, сказала она мнѣ, ударивъ меня по плечу весьма сильно. вотъ чего ты хочешь!
Какъ, Белла ты меня бьешь?
Не ужели я тебя бью, прикасаясь тихо къ твоему плечу, ударивъ меня еще, но гораздо тише? Мы того надѣялись. Тебѣ нужна независимость; отецъ мой весьма долго съ тобою жилъ.
Я хотѣла ей отвѣтствовать; но она мнѣ зажала ротъ своимъ платкомъ: перо твое довольно о томъ говорило, сколь подлую имѣешь ты душу.
Приходить слушать рѣчи другихъ! Но знай, что твоя система независимости, и планъ твоихъ посѣщеній будутъ равномѣрно отринуты, слѣдуй развратная дѣвица, слѣдуй похвальнымъ своимъ склонностямъ. Призови на помощь своего подлеца, дабы свободить совершенно себя отъ власти своихъ родителей, и покориться ему. Не такое ли твое намѣреніе? но тебѣ должно распологаться къ отъѣзду. Что ты хочешь съ собою взять, завтра надлежитъ ѣхать; завтра, будь въ томъ увѣрена. Ты не будешь здѣсь болѣе надсматривать и ходить около людей, чтобъ слушать, что они говорятъ. Намѣреніе уже принято, другъ мой, ты завтра поѣдешь.