- Да, - сказала потерянно Эвелина Пранская, - спасибо, Михаил, - повторила Эвелина Пранская, - конечно, ехать туда не стоит... милиция работает... и дочку не с кем...
- Конечно! Гос-с-споди! Как божий день! До свидания! - Дерибасов решительно встал и протянул руку. - До свидания. Я лично очень верю в наше Назарьино. Это не красные словца, нет! У нас живут и работают прекрасные люди, и у нас еще вырастут великие поэты и художники, только дайте время!
Эвелина Пранская машинально жала протянутую руку, блуждала взглядом. Потом закинула сумку за спину, и, отстраненно повторив:
- Да, Михаил, да! - привычно улыбнулась и ушла.
Через полчаса автобус отошел, а в пять с минутами, дернувшись в последний раз, затих. Дерибасов похлопал себя по карману с деньгами и, насвистывая, легко соскочил на землю.
В деревне было тихо, но странным это не казалось - по воскресеньям Назарьино любило поспать.
- ...Это, - Евдокия зевнула, - скоко привез?
Муж Михаил хохотнул и чмокнул жену в подбородок.
- Евдокия, - сказал он грозно, - как дела? Блюла ли себя?
Евдокия послюнявила пальцы, и, считая бумажки, сказала:
- Это... восемь... девять... хорошо... тринадцать... вчера у Осиновых девка топилась, всю деревню переполошила... это... двадцать...
Дерибасов застыл.
- Как?! Как утопилась? - наконец спросил он. - А почему сегодня тихо?
- ...сорок, - сказала Евдокия, - говорю тебе - не утопилась, а топилась. Витька вытащил - мужик будет! Откачали... сорок два... два... два... черт, сбилась!
Дерибасов ходил по комнате, трогал щеки, глубоко дышал, посмотрелся в зеркало.
- Дуня, - наконец выронил он, - смотри, что я тебе привез: цепочка серебряная, весь город носит... - И полез в «пистон»...
Посадив жену Евдокию на серебряную цепь, Дерибасов отметил появившиеся на ее тугих щеках ямочки и испытал законную супружескую гордость.
- Ну как? - спросила жена Евдокия.
- Гармония... - грустно улыбнулся муж Михаил.
ИСТОРИЯ ВТОРАЯ. «ЧТО НАПИСАНО ПЕРОМ...»
Глава 5. «Не хлебом единым...»
- Гармония, - сказал Михаил Дерибасов.
- Что гармония? - подозрительно спросила Евдокия Дерибасова.
- А то, - ухмыльнулся муж Михаил и щелкнул замками кейса. Зачитанная тощенькая брошюрка «Гармония супружеской жизни» смущенно примостилась на дальнем от Евдокии углу стола.
Дунины кулаки вдавились в бедра, она покраснела.
- Королева, - гордо сказал муж Михаил.
- Шут! - отрезала Дуня.
- Деревня! - ласково хихикнул муж Михаил. - «Королева Марго». Дюма. Ах, Дуня, в Ташлореченске на книжной менялке стоимость стоящих книг измеряется в «Королевах». За «Гармонию» просили полторы, я убил их иронией и взял за одну...
- Скоко? - перебила Дуня.
- Ну, пятнадцать, - поскучнел Михаил. - Одна «Королева» - полтора червонца, знать надо...
Дуня двинулась вокруг стола. Муж Михаил обходил стол в том же направлении и с той же скоростью. «Гармонию» он прихватил с собой.
- Дуня, - убеждал муж Михаил, - не дури. Слышишь?! Я же о тебе заботился... Знаешь, что тут уже в предисловии написано?.. Вот остановись, я прочту...
Но остановилась Евдокия не вдруг. А вспомнив о деле.
- Это, - сказала она, нахмурившись. - Тут Елисеич заходил.
- Да ну?! - поспешно обрадовался муж Михаил. - Что ж ты молчишь, дура? - сконтратаковал он. - Мужик приходит к мужику, можно сказать, компаньон приходит к компаньону, и дело, на котором, значит, зиждется материальное благосостояние нашей семьи, простаивает.
Зажав «Гармонию» под подбородком, Дерибасов шустро натянул сапоги, сунул брошюру за голенище, вернулся к кейсу и выхватил из него стопку исписанных листков. Дуня метнула острый взгляд. На верхнем значилось: «Расписка дана мною, студенткой 4 курса Ташлореченского университета Сапега Натальей Борисовной в получении от М. В. Дерибасова ста рублей за перевод с французского монографии Поля Жирара «Шампиньоны в моем доме».
- В моем доме! - со значением сказала Дуня и взяла паузу.
Дом был действительно Дунин. В семейной игре в «дурака» этот аргумент был козырным тузом и придерживался до конца.
Чаще всего под шестым чувством подразумевают интуицию. Шестое же чувство Евдокии была здоровая бдительность. Шла она от бабки по материнской линии Марфы Скуратовой, выявившей в тридцатые годы в окрестностях Назарьино с полдюжины агентов различных иностранных разведок. В обоих полушариях Дуниного мозга вспыхнуло по красной лампочке тревоги, и их отблеск проступил на щеках: сто пятнадцать рублей осталось в городе, причем большая часть у молоденькой девчонки. Городской. В дом же прибыло: стыдная книжонка, что и на полку-то не поставишь, и пачка каракулей. Евдокия пригнула голову и, как на рога, нанизала мужа Михаила на острый тяжелый взгляд. Муж Михаил спокойно слез с рогов и треснул кулаком по столу:
- Не бабьего ума! - рявкнул он. - Не лезь в мой бизнес! - И, дождавшись, когда взгляд Дуни стал комолым, примирительно добавил: - И потом, Елисеич в доле и в курсе. Так что полтинник сейчас с компаньона взыщу.
- И книжонку ему подари, - прыснула Дуня, и ямочки заняли привычное место на ее щеках.
Дерибасов хохотнул, шлепнул Дуню по заду и вышмыгнул.
Вообще-то с книжной полкой Дуня была не права. За год, прошедший с покупки «стенки», Дерибасов забил книжный «сектор» так плотно, что только брошюрку туда и можно было просунуть. В книголюбстве Дерибасову импонировало все: отсчитывать нешуточные суммы за престижные красивые книги, читать их, упоминать о том, что их читал, цитировать смачные обороты, обменивать книги, подбирать серии, продавать за солидные деньги, наконец, называть Евдокию примитивом и необразованной дурой.
- Дура и есть, - соглашалась Дуня, оценивающе глядя на мужа.
И Дерибасов замолкал и сдавал назад, ибо кроткая фраза прикрывала невыносимый для самолюбия подтекст. И услышать его открытым текстом Дерибасов не хотел.
Чего греха таить - в браке Дерибасов получал больше, чем давал. Но из полученного более всего ценил освобожденную от рабства нужды инициативу.
Теперь, когда можно было не думать о куске хлеба, Дерибасов начал думать о том, что не хлебом единым жив человек.
Министерство здравоохранения допускает, что мозг совершенствуется до 20-25 лет. Михаил Венедиктович составил исключение из этого правила. Стимулирующее воздействие женитьбы на Дуне преодолело возрастной барьер! В обретенных условиях мозг его стал совершенствоваться как никогда.
Беззастенчиво не заботясь о хлебе насущном, Дерибасов родил массу идей относительно продуктов с большей пищевой ценностью. И сейчас он завернул на улицу Г. Острополера, реализовывать одну из них.
Семидесятилетний Елисеич озорничал - отложив недопочиненный сапог, доругивался с группкой приехавших за штанами горожан по переговорному устройству. Горожане бестолково толпились у причудливого забора, затейливых ворот и калитки из дверцы от «КамАЗа».
- Уважаемые граждане Ташлореченска! - воззвал Дерибасов. - В связи с улучшением снабжения населения брючными изделиями из джинсовых и других тканей, пользующихся повышенным спросом, Матвей Елисеич Дерибасов прекратил свою общественно полезную, индивидуальную трудовую деятельность.
- Мишка, - жалобно сказал динамик, - ну скажи им, чтоб они убирались. А то я поливальный агрегат включу, а там вода с удобрениями. И удобрений жалко, и людей.
- Ну, товарищи, - сказал Дерибасов, - оглянитесь вокруг - джинсы - это уже пройденный этап. А приезжайте-ка вы лучше через месяц к нам за шампиньонами. Спросите Михаила Венедиктовича Дерибасова...
Тут в огороде ожило чучело-манекен. Оно помахало руками, распугивая птиц, а потом повернулось и повиляло «фирменным» задом с большой кожаной наклейкой «Назарьино». Подключенное к ходикам с кукушкой, чучело-манекен совершало ритуальные телодвижения каждые полчаса.