Обо всем этом доктор Z, естественно, не знал; он продолжал свою обычную работу. Пациенты роптали. Иностранка — иностранкой, а когда человек болен, он прежде всего думает о себе. После обеда приехал специалист из пси хиатрической лечебницы. Внимательно выслушал подробности. Этот врач был сверстником моего друга, но уже посматривал на сельских медиков эдак свысока.
— Случай ясный, коллега. У меня нет и тени сомнения. Зря тратили время, учили вас. Или, может быть, вы сами подвержены таким же галлюцинациям? — Он скорее готов был заподозрить доктора Z в душевной болезни, чем на мгновенье допустить правдоподобность этой истории…
— А объяснение…
— Объяснение — это уже не мое дело. Солдаты сами должны узнать, как она сюда попала. До тех пор пока вы не перестанете верить в марсиан, во все эти преследования и радиошлемы, марсиане всегда будут к нашим услугам, — он громко и высокомерно разглагольствовал, поднимаясь по лестнице на второй этаж вместе с доктором Z и санитаром. — Вы могли бы ее послать прямо… — и он отворил двери.
Все смолкли.
Комната была пуста. Постель беспорядочно смята, подушка отброшена в угол, все покрыто перьями, окно распахнуто настежь…
— Значит, за ней все-таки явились. И как я об этом не подумал? — прошептал мой друг доктор Z.
— Кто? Я ничего не вижу. За кем? Что вам мерещится? Коллега, вам следует поехать с нами, вам, вероятно, самому нужна медицинская помощь…
К счастью, подоспел автомобиль пражского командования и лимузин из американского посольства. Прибывшие лишь пожимали плечами. Не было никаких фотографий, ни какихлибо других доказательств, кроме показаний свидетелей да окурка сигареты "Честерфилд".
— С точки зрения медицины случай исключительный; будем наблюдать, не появится ли что-либо подобное в округе, — заявил врач из психиатрической лечебницы и уехал.
— Рафинированная шпионка, — провозгласил полковник из Праги. — Задержала вас своими баснями, а в это время ее сообщники проникли на нашу территорию и потом вытащили ее через окно. Их миссия выполнена. Поздравляю!
— Наверное, ее тут успели обратить в коммунистическую веру, — подумал четвертый секретарь посольства. — Одна из тех сумасшедших, скучающих баб, которые воображают себя Матой Хари и рвутся за железный занавес. Наверное, в конце концов решила работать на них, вот почему им теперь о ней ничего не известно"…
И лишь мой друг доктор Z считал исчезновение Стеллы прямым доказательством ее искренности и начал верить ее рассказу. Он был убежден, что на космической базе ей живется лучше, чем в Бостоне. И все-таки для полной уверенности написал по адресам, которые Стелла ему дала. Довольно скоро из Америки пришел ответ: "Некоторое время назад мисс выехала в неизвестном направлении".
Из Оберкайзерна почта доставила письмо на ломаном чешском языке — "Что я должен писать тебе? Фее ошень скоро опъяснят unser танки!" — подписанное одним из судетских переселенцев — Гельмутом.
Такие письма, безусловно, радуют марсиан. Наша ненависть друг к другу сокращает срок их ожидания.
Доктор Z после этой истории очень изменился. Он забавляет теперь ребятишек коллеги Кминека: катает их на плечах и покупает им печенье. Оказывается, люди способны любить друг друга.
ИДИОТ ИЗ КСЕНЕМЮНДЕ
Его выгнали из первого класса потому, что он был невнимателен, забывчив, туп, постоянно дрался и в конце концов запустил в учителя чернильницей. Явно выраженная олигофрения, врач даже не обнадеживал. И все-таки жена инженера Габихта любила этого ребенка больше всего на свете. Она заметила у него склонность к счету и до войны держала гувернантку, пожилую даму, которая за ним смотрела. Звали этого мальчика Бруно.
Рассказал мне о нем один мой родственник, который во время войны попал в Ксенемюнде, где жил у некоего семидесятилетнего преподавателя. После загадочного налета на Ксенемюнде четвертого октября этому учителю пришлось заменить у Габихтов гувернантку. До того союзники ни разу не бомбардировали Ксенемюнде. Важных объектов там как будто не было. Только подземный завод, на котором делалось что-то секретное, но что именно, никто не знал. И вдруг в ночь на четвертое октября бомба небольшого калибра упала на домик, где жила гувернантка, и убила ее. При этом командование клялось, что поблизости не появлялся ни один вражеский самолет. Поговаривали о дальнобойных орудиях. Но зачем английским дальнобойным орудиям понадобилось обстреливать из Дувра домик гувернантки, ос тавалось непонятным.
Старый учитель охотно принял предложение пани Габихт. Он прирабатывал частными уроками, так как пенсии не хватало, чтобы покупать картофель на черном рынке. Ему не сказали, что Бруно идиот, но при первой же встрече он и сам понял все. У этого пятнадцатилетнего парнишки было лицо шестилетнего ребенка, а некоторыми повадками он вообще напоминал грудного младенца. В течение часа он умудрился броситься за мухой и ни с того ни с сего проглотить ее, засунуть себе в нос самописку и облить брюки учителя суррогатным кофе, который пани Габихт сварила для него. Учитель встал и хотел немедленно уйти. Отчаявшаяся мать долго уговаривала его, повысила плату за уроки и пообещала ежедневно кормить его ужином, только бы он согласился заниматься с Бруно. А мальчик, словно решив подольститься к учителю, стал перед ним, вытянув руки по швам, и отбарабанил таблицу умножения и таблицу логарифмов.
— У него потрясающая память на числа. Он запоминает их молниеносно, — рассказывала мать. — Знает наизусть всю телефонную книжку Ксенемюнде.
Бруно тут же продекламировал первые шестьдесят номеров с адресами абонентов. Но правописание он постичь не мог, с историей не справлялся, не умел правильно прочитать ни одной фразы. И это в пятнадцать лет! Учитель каждый раз считал минуты, оставшиеся до ужина; никогда время не тянулось для него так томительно, никогда в жизни он не питал такого отвращения к ученику.
Спустя месяц он как-то увидел, что Бруно избивает на улице детишек, раздает восьмилетним ребятам подзатыльники, подставляет им подножки и пинает их, когда они падают.
— Бруно! — издалека закричал учитель, но из-за одышки быстро подбежать не смог, и идиота усмирила хозяйка мясной лавчонки, наблюдавшая за этой сценой.
Она схватила Бруно за шиворот — это была могучая женщина — и просто-напросто перебросила его через ограду в садик виллы Габихтов. А детей увела к себе и там обмыла их ссадины.
— Он то и дело на них нападает, — объяснила она пораженному учителю. — Идиот проклятый! Ему место только в сумасшедшем доме. Если бы папенька не занимал такой высокий пост, его давно бы туда отправили. Все поражаются, как вы там выдерживаете.
Ужин в этот день был особенно сытным, а в суррогатном кофе чувствовалось даже несколько зернышек натурального. Да и Бруно вел себя спокойно, только все время упрямо глядел куда-то в угол. И учитель опять не решился отказаться от урока.
Следующей ночью город был снова потрясен катастрофой. Лавчонка мясника напротив дома Габихтов была уничтожена таким же образом, как дом гувернантки: бомбой небольшого калибра или артиллерийским снарядом.
Снаряд, по-видимому, влетел через окно в помещение и разнес его. Жена мясника погибла. На следующий день во время урока Бруно то и дело усмехался. Учителю стало жутко.
— Присматривает кто-нибудь за вашим мальчиком в течение целого дня? — осторожно спросил он после ужина пани Габихт.
— Никто. Он прекрасно ведет себя. Целый день играет на веранде. Муж ему там устроил маленькую мастерскую.
— Нельзя ли взглянуть?
— Нет! — громко и яростно крикнул побагровевший мальчик.
— Он никого туда не пускает, — объяснила мать. — Это его царство, — заговорщически подмигнула она учителю. А провожая его к калитке, добавила: — иногда я наблюдаю за ним в замочную скважину. Он целыми днями возится с детским "Конструктором" и несколькими деталями, которые муж принес ему с завода. Совершенно безобидное развлечение.