Перечисленные нами весьма крупные недостатки дагеротипии и среди них в особенности невозможность получения с дагеротипа копий обрекли ее на полное забвение уже в шестидесятых годах, и в самом названии светописи не осталось напоминания об имени ее изобретателя Дагера.

Тем не менее, как уже сказано, самые недостатки дагеровского способа сослужили немаловажную службу делу дальнейшего преуспевания светописи. До Дагера камера-обскура весьма мало обращала на себя внимание оптиков, смотревших на нее лишь как на предмет развлечения и очень неходкий товар. Отсутствие отчетливости и правильности в полученных при помощи дагеротипии изображениях указало на несовершенство существовавших приборов и явилось толчком к стремлению улучшить производство сферических стекол. Благодаря усилиям сначала французских, а позднее английских оптиков, объективы камер-обскур ныне доведены почти до полного совершенства, отразившегося и на других оптических приборах, каковы, например, различные зрительные трубы, микроскопы и т. п.

Открытие же так называемых ускоряющих средств, стимулированное слишком длительной паузой при позировании, и главным образом применение брома создало теперешнюю смесь бромистого серебра с желатином, дающую возможность невероятно быстрого получения изображений.

Сведения о частной жизни Ньепса столько же отрывочны и скудны, как и известия о личной жизни Дагера. В этом отношении, как мы уже сказали, обоим изобретателям светописи гораздо менее посчастливилось, чем многим другим замечательным людям настоящего столетия; так что их биографу по необходимости приходится ограничиться теми отрывочными известиями, которые рассеяны в фотографических руководствах и периодических изданиях.

Жозеф Нисефор Ньепс родился 7 марта 1765 года в городе Шалоне-на-Саоне (Châlons sur Saône), в зажиточной семье, предки которой, занимая довольно высокие государственные должности, получили дворянство. Таким образом, семья Ньепса принадлежала к лучшему обществу Франции дореволюционного периода. Во время революционных войн, в эту эпоху весьма сильного подъема у французской молодежи военно-патриотического духа и стремления найти во внешней войне избавление от раздиравших страну внутренних смут, Ньепс и его старший брат поступили на военную службу. Старший брат довольно долго был на военной службе, оставив ее уже в двадцатых годах в чине полковника. Нисефор Ньепс прослужил в войсках около трех лет, причем принимал участие в итальянской кампании и дослужился до чина подпоручика. Но вскоре тяжелая болезнь заставила его покинуть военную службу и искать гражданской. В 1794 году Ньепс был назначен уездным начальником округа Ниццы и занимал до 1801 года эту должность, соответствовавшую его скромным вкусам. После 1801 года он, оставив службу, переселился на родину, в Шалон, где поселился с младшим братом Клодом, молодость которого протекла среди продолжительных путешествий во всех частях света и была исполнена самых разнообразных приключений.

Оба брата, отличавшиеся страстью к научным и промышленным открытиям, объединились для общей работы и, поселившись в отцовском имении на берегу Саоны, занялись наукой и практическими опытами, которые были небезуспешны. Они изобрели какой-то двигатель пиреолофор, действовавший с помощью нагретого воздуха, и представили его на рассмотрение парижского института, где изобретение было удостоено похвального отзыва. Есть известие, что братья Ньепсы в 1805 году ездили по Саоне на лодке, приводившейся в движение при помощи изобретенной ими машины, но дальнейшая ее судьба осталась совершенно неизвестною.

В 1811 году братья расстались: Клод отправился в Париж, а оттуда в 1815 году в Англию, но тесная дружба по-прежнему связывала их, и они переписывались, сообщая друг другу о своих работах. Нисефор Ньепс вскоре по отъезде брата оставил город и поселился со своим семейством в деревне де-Гра.

Изобретенная в первые годы настоящего столетия литография была встречена публикой с особенным восторгом и одно время сделалась модным занятием. В замках французской аристократии заводились литографические мастерские. Дамы запасались литографическими карандашами и рисовали на камне, не заботясь о художественности работы, но радуясь новой игрушке. Ньепс находился в числе увлеченных новым изобретением; но нет сомнения, что его занимала гораздо более промышленная, чем художественная сторона дела.

Он употребил значительную часть своего состояния на производство изысканий литографского камня в Лионе и в ближайших провинциях Франции, но эти поиски не привели ни к каким результатам. Тогда Ньепсу пришло на мысль заменить камень металлом и именно пластинками отполированного олова. Сын его, Исидор Ньепс, следующим образом рассказывает о первых опытах отца с оловянными пластинками: «Отец мой намазывал пластинки различными лаками своего изобретения, затем накладывал на них гравюры, делая их предварительно прозрачными, и все это выставлял на свет в окне своей комнаты». Таково было, конечно, еще крайне несовершенное, начало гелиографии.

Но Ньепс не желал ограничиться гравюрами; он задался мыслью закрепить изображения, даваемые камерой-обскурой. Когда этот прибор у него испортился, он заменил его другим, и сохранившееся письмо его от 6 мая 1816 года к брату Клоду дает нам представление о трудностях задуманного открытия, а также о достигнутых уже им к тому времени результатах.

«Я уже писал тебе в моем последнем письме, что я разбил объектив в моей камере-обскуре и что рассчитываю заменить его имеющимся у меня другим. Но ожидания мои не сбылись: фокусное расстояние этого стекла оказалось слишком коротким, почему я и не мог им воспользоваться. В прошлый понедельник мы были в городе, но у Скотти я также не мог найти ничего подходящего. Вернулись мы сюда в среду вечером; но с тех пор все время стояла пасмурная погода, что не позволяло мне продолжать мои наблюдения. И это меня тем более огорчает, что я ими крайне интересуюсь. Приходится часто выходить из дому, бывать в гостях или принимать их, а это для меня очень утомительно. Признаюсь, что в настоящее время я с большим удовольствием поселился бы в пустыне.

Когда разбился мой объектив и мне нельзя было больше пользоваться камерой-обскурой, я сделал отверстие в небольшой шкатулке, принадлежащей Исидору. По счастью, мне попались чечевицы от солнечного микроскопа, который, как ты знаешь, принадлежал еще нашему деду Барро. Одна из этих крохотных чечевиц оказалась с надлежащим фокусным расстоянием и, приспособив ее к шкатулочке, я получил весьма отчетливые изображения, правда, не более чем полтора дюйма в диаметре. Этот маленький прибор стоит в моем рабочем кабинете, у открытого окна, против птичника. Я сделал уже известный тебе опыт и получил на листе бумаги изображение всего птичника, а также и оконных рам, менее освещенных, чем находящиеся за окном предметы. Опыт этот еще далеко не совершенный, но изображение предметов было чересчур уж крошечное. Все же возможность производить снимки при помощи моего способа представляется мне почти доказанною; если мне наконец удастся усовершенствовать мою выдумку, я не замедлю тебе о том сообщить в благодарность за трогательное участие твое в моих хлопотах. Не скрою от тебя, что представляется масса затруднений, особенно в улавливании естественных красок предметов; но ты знаешь, что с трудом и с большим запасом терпения можно сотворить весьма многое. То, что ты предсказывал, случилось в действительности. Фон изображений черный, а самые предметы белые, или, лучше сказать, гораздо светлее фона».