В Фигерасе люди собрали кирпичи, некоторые дома залатали. Многие живут в домах с прорехами: с улицы видны кровать, буфет. Может быть, завтра починят и эти прорехи, а может быть, снова прилетят бомбардировщики и разрушат сорок домов. Рамы без стекол: нет стекол. Нет мыла. Женщины отчаянно мнут, трут, колотят белье. Сегодня воскресенье, все ребята в чистых костюмах или платьицах. Вечером бал объединенной молодежи. Танцуют солдаты. Танцует несколько инвалидов. У красивого парня нет правой руки – Теруэль. Левой он обнимает девушку; девушка улыбается.

Голодно. Картошку сажают повсюду – и на цветочных клумбах, и на теннисных площадках. Длинные очереди за хлебом, за растительным маслом, за треской. В очередях измученные люди, но ни ропота, ни ссор. Вчера я видел – к очереди подошел человек, он продавал игрушку вроде Ваньки-встаньки: боец падает и вскакивает, а под ногами римская моська. Измученные женщины глядели на игрушку и весело смеялись.

В центре Барселоны выставка детских рисунков. Дети теперь рисуют только самолеты: они изображают их очень яркими – изумрудными или багровыми. Вчера немецкие самолеты убили в Барселоне еще восемнадцать детей.

Добровольцы собирают утильсырье: тряпки, дырявые кастрюли, железо. Семнадцатилетний Лупо недавно вытащил из дома, разрушенного авиацией, восемь железных полос, каждая весит восемьдесят кило.

«Союз девушек» устроил сельскохозяйственную школу: девушек учат птицеводству, пчеловодству, уходу за скотом. [322]

Крестьяне деревни Пуэбла-де-Альмерадиель постановили вырыть убежище. Делегат Сикундес представил рапорт правительству: «Наше убежище имеет 10 метров 25 сантиметров глубины. Оно снабжено девятью вентиляторами и электрическим освещением. Имеются пять входов: с площади Республики, два с базарной площади, которая называется «Площадь 14 апреля», один соединяет убежище с аптекой, один – со школой. Как только показывается вражеская авиация, все население деревни, а именно 3200 душ, уходит в убежище. Да здравствует республика!»

Барселона (на днях была «юбилейная», сотая бомбардировка) живет жизнью большого города. Работают фабрики. В школе бледные, худые ребята. Учительница, тоже худая и бледная, объясняет: «Если наложить треугольник А…» Любители литературы обходят лавочки букинистов. В драматическом театре премьера: «Укрощение строптивой». Одни критики хвалят, другие ругают. В Барселоне открыты двенадцать театров и пятьдесят четыре кино. Вышел очередной номер журнала «Филателист Барселоны».

Вчера на фронте Эбро снова отбиты все атаки фашистов.

Это третья осень. Война давно стала бытом. Героизм оделся в защитный цвет, его не сразу увидишь.

Победа у Эбро нелегко далась: два года республика строила армию. Теперь очередь за тылом. Я не буду скрывать трудностей: испанский народ научился глядеть правде в глаза.

Сельскохозяйственные области Испании с начала войны захвачены фашистами: Галисия, Эстремадура, часть Кастилии, три четверти Андалусии – хлеб, масло, свекловица, побережье океана, богатого рыбой. В республиканской Испании всего несколько производящих районов, как, например, Альбасете или Куэнка. В Каталонии население теперь увеличилось втрое: армия, беженцы. А в Каталонии мало хлеба, мало скота – большие промышленные центры, горы, виноградники да еще огороды, которые давали зелень для экспорта.

Изверившись в «хейнкелях» и в марокканцах, фашисты хотят взять республику измором. Что такое «невмешательство»? В фашистскую Испанию преспокойно доставляют итальянские бригады и немецкую артиллерию. [323]

В республиканскую Испанию трудно доставить даже банку со сгущенным молоком. Английское правительство отказалось защитить свои суда; их спокойно топят немецкие и итальянские бомбардировщики. Конечно, никто в палате общин не произнес слова «блокада». Но в Испанской республике 3 миллиона 900 тысяч детей, из них 386 тысяч грудных, и, по мнению английских «гуманистов», некоторых детей должны убить фашистские бомбы («помолимся о них»), а остальные умрут голодной смертью («еще раз помолимся»).

Республика яростно борется с голодом. Весь хлеб собран. На помощь деревне пришли города. Промышленные поселки Каталонии – Сабадель, Бадалона, Маторо – послали бригады для уборки хлеба. В Куэнке для полевых работ мобилизовали подростков, женщин, стариков. В Фуэнте-де-Сас тринадцатилетний мальчик за два с половиной дня убрал 14 гектаров люцерны. Теперь в Леванте собирают рис: работать часто приходится под бомбами.

В Каталонии удалось повысить хлебный паек: вместо ста граммов хлеба теперь выдают полтораста. Крестьянам оставили по двести граммов муки на душу и еще семян – 120 кило на гектар.

За последнюю неделю продовольственный комитет роздал в Барселоне 185 тысяч кило мороженого мяса, 148 тысяч кило гороха, 172 тысячи кило рыбы, 74 тысячи кило сахара. Этого, разумеется, недостаточно; выручают сады, огороды, виноградники. Картошка здесь дает три урожая в год. Сейчас сушат фрукты на зиму. Распределительный аппарат еще не налажен. В стране, например, достаточно оливкового масла (на нем испанцы готовят все), а в Барселоне масла не достать. Тыл отстал от фронта, его только начинают организовывать.

Бойцы армии Эбро шлют рабочим Барселоны оливковое масло, виноград. 10-я дивизия прислала союзу учителей грузовик с маслом. В Барселоне много детских столовых содержится за счет армии. Все высокие качества испанского народа нашли выражение в эти трудные дни.

Нелегко крестьянам: нет сахара, нет трески, нет табака. Феодальные формы землевладения ликвидированы в первые дни войны, и землей владеют крестьяне. Однако переход земли во владение крестьян не закреплен законом. [324] В Каталонии отдел земледелия (во главе его стоят представители крестьянской партии рабасайрес) подготовляет декрет о юридическом закреплении земли за крестьянами. Это еще крепче свяжет судьбу каждого крестьянина с судьбой республики.

Во время весеннего наступления фашисты захватили мощные станции, снабжавшие Каталонию электрической энергией. Страна разбита на два отрезка: сырье приходится перебрасывать из портов Леванта в Каталонию. Несмотря на это, военные заводы работают безостановочно. Рабочие показали себя героями. Всем памятна эпопея завода в Сагунте: рабочие оставались у станков под бомбами.

Кампания по повышению производительности охватила всю страну. Продукция многих заводов увеличилась в полтора, даже в два раза. Я видал машину, которая выпускала 70 патронов в минуту. У машины стоит маленькая курчавая девушка – Кончита (прежде она была модисткой). Эта машина выпускает теперь в минуту 112 патронов. Кончита работает одиннадцать часов в сутки. На заводе все женщины нарядные и веселые, живут они впроголодь, но работают ожесточенно.

Горняки по двенадцать часов остаются под землей. Республика вывозит не только миндаль или апельсины, но свинец, ртуть, ткани, даже изразцы.

Народ спасает страну от разрухи. Мало бумаги, но газеты выходят вовремя, без опоздания; книги прекрасно напечатаны; иллюстрированные издания могут посоперничать с парижскими. Мало кожи, но все обуты пристойно, и чистильщики сапог no-прежнему яростно трут ботинки. В народных столовых подают тарелку с бобами, но на столе чистая скатерть, официанты улыбаются, улыбаются и посетители, как будто они едят индюшку. Это – заговор народа против смерти: отстаивать каждый клок земли, каждое мельчайшее достижение культуры, охранять ту форму жизни, которая связана с ощущением собственного достоинства.

В ближайшие дни откроет двери Барселонский университет; начнутся занятия в средних школах. Растет число библиотек. В книжных магазинах много покупателей. Я видел в убежищах понтонеров Эбро передвижные библиотеки: Сервантес, Гюго, Толстой. Журналы печатают прекрасные сонеты Антонио Мачадо. Бойцы в театре аплодируют пьесам Гарсиа Лорки. [325]

Конечно, в тылу осталась кучка политиканов, для которых мировая история – закулисные интриги и министерские кризисы. Они шепчут на ухо: «Надо все предоставить дипломатии…» Очевидно, им хочется, чтобы Испанию изрубили для нового обеда в Берхтесгадене. Но сколько этих «героев» в отставке? Двадцать, тридцать, будем щедрыми – сто. А миллионы испанцев согласны скорее умереть, нежели сдаться.