Ее лицо было лишено всякого волосяного покрова; ни бровей, ни ресниц — и он мог бы поклясться, что плоский ярко-красный тюрбан, которым была обвита ее голова, прикрывает лысину. На ногах и руках у нее было по четыре пальца, которые оканчивались круглыми когтями, способными втягиваться, как у кошки. Она провела языком по губам — тонким, плоским, розовым языком, таким же кошачьим, как и ее глаза — и с трудом заговорила. У него сложилось впечатление, что ее горло и язык не приспособлены для человеческой речи.

— Больше нет страха, — сказала она, и ее маленькие зубы оказались белыми и острыми, словно у котенка.

— Почему они гнались за тобой? — с любопытством спросил он. — Что ты натворила? Шамбло… это твое имя?

— Я… не говорить… твой язык, — сказала она, помедлив.

— Ну, попытайся хотя бы — я хочу знать. Почему они гнались за тобой? Ты можешь сейчас остаться на улице или тебе лучше укрыться где-нибудь в доме? Люди опасны.

— Я… идти с тобой. — Она сказала это с трудом.

— Говоришь мне ты! — ухмыльнулся Смит. — Кто ты? По-моему, ты выглядишь, как котенок.

— Шамбло. — Она произнесла это с грустью.

— Где ты живешь? Ты родом с Марса?

— Я приходить… издалека… из старого времени… из далекой страны…

— Подожди! — засмеялся Смит. — Ты говоришь что-то непонятное. Значит, ты не с Марса?

Она выпрямилась, подняв высоко голову в тюрбане, и в ее позе было что-то царственное.

— С Марса? — спросила она с презрением. — Мой народ… у вас нет такого слова. Ваш язык… очень трудный для меня…

— На каком же языке ты говоришь? Может быть, я знаю его.

Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза, и в ее взгляде была едва заметная насмешка, в этом он мог бы поклясться.

— Когда-нибудь… я… поговорю с тобой… на моем языке, — обещала она ему, и розовый язык быстро скользнул по губам быстрым и голодным движением. На красном тротуаре послышались приближающиеся шаги и перебили ответ Смита. Марсианин — житель сухих равнин, подошел, качаясь, распространяя запах сегир-виски, марки, которую изготовляли на Венере. Когда он увидел вспыхнувшие ярко-красные обрывки одежды девушки, он резким движением повернул голову, а когда его затуманенное сегиром сознание восприняло ее присутствие, он шатаясь зашагал к нише и заорал: — Шамбло, клянусь Фаролом! Шамбло! — при этом он вытянул руку, чтобы схватить ее. Смит с презрением отвел его руку в сторону. Пьяный отшатнулся назад и уставился на него горящими глазами.

— Твоя, да? — прохрипел он. — Хорошо! Приятного удовольствия!

И, как бывший дозорный, он тоже плюнул на тротуар и отвернулся, бормоча что-то на грубом языке сухих равнин.

Смит наблюдал за ним, как он поплелся дальше, и над его бесцветными глазами залегла морщина. Какое-то неприятное чувство овладело им.

— Идем! — сказал он девушке бесцеремонно. — Если так пойдет и дальше, то лучше уйти с улицы. Куда тебя проводить?

— С… тобой… — пробормотала она.

Он посмотрел в пустые, зеленые глаза. Эти постоянно меняющиеся зрачки смущали его, и в то же время у него было какое-то неопределенное ощущение, что этот животный взгляд представляет собой закрытый барьер, который мог открыться в любую минуту и показать глубочайшие пределы того неясного знания, какое он предполагал, глядя в ее глаза.

Он вновь резко сказал: — Тогда пойдем! — и вышел на улицу. Она семенила за ним на шаг или два поодаль, не стараясь поспеть за его размашистыми шагами, и хотя Смит двигался — как было известно многим от Венеры до спутников Юпитера тихо, как кошка, даже в сапогах астронавта, девушка кралась следом за ним будто тень, скользя по неровной дороге, и так бесшумно, что даже его легкие шаги были слышны на пустой улице.

Смит выбирал наименее оживленные улицы Ландароля и втайне благодарил своих безымянных богов, что его квартира находилась не очень далеко, так как немногие прохожие, что попадались им навстречу, отворачивались и смотрели на них с уже знакомым смешанным чувством, ужаса и презрения, которого он по-прежнему не понимал.

Комната, которую он снял, находилась в пансионе на окраине Ландароля. Он представлял собой в те времена примитивный лагерь колонистов и, по-видимому, не смог бы предоставить приезжим ничего лучшего, а дела Смита были не такого рода, чтобы их можно было разглашать. Он неоднократно жил и в худших местах и знал, что впредь не будет их чураться.

Никого не было видно, когда он вошел в дом, и девушка скользнула следом за ним вверх по лестнице и исчезла, как тень, за дверью, так что никто в доме ее не заметил. Смит закрыл дверь на замок, прислонился к ней своими широкими плечами и задумчиво принялся рассматривать девушку. Одним взглядом она охватила все, что было в комнате — неопрятную кровать, шатающийся стол, криво висевшее треснувшее зеркало на стене, некрашенные стулья — комната выглядела, как в любом поселении землян за пределами Земли. С одного взгляда она поняла его бедность и, не обращая на нее внимания, повернулась к окну, выглянула на миг из него, взглянув на низкие крыши и пустынный пейзаж позади них, на красный шлак в лучах предзакатного солнца.

— Ты можешь остаться здесь, — сказал он неожиданно, — пока я буду жить в городе. Я жду здесь друга, который приедет с Венеры. Ты уже ела?

— Да, — сказала девушка быстро. — Я… не нужно… еда….. некоторое время.

— Ну… — Смит огляделся в комнате. — Я вернусь сегодня вечером, но не знаю, когда. Ты можешь уйти или остаться здесь, как тебе заблагорассудится. Но лучше закрой дверь на замок.

И без дальнейших церемоний он оставил ее и ушел. Он услышал, как она повернула в замке ключ, и улыбнулся про себя. Он не думал, что увидит ее снова.

Он спустился вниз по лестнице и вышел на улицу, освещенную косыми лучами заходящего солнца, и в голове его роилось так много иных мыслей, что он вскоре забыл о смуглой девушке. О делах Смита в Ландароле, как и о большинстве его дел, лучше не говорить. Человек живет так, как его вынуждают обстоятельства, и опасная жизнь Смита проходила за гранью закона. Достаточно сказать, что в данный момент его чрезвычайно интересовали космодром и грузы, которые отправлялись на другие планеты, а друг, которого он ждал, был Джерол, венерианец, тот самый, который в своем маленьком юрком космическом корабле «Дева» носился стрелой из одного конца Вселенной в другой, открыто издеваясь над скоростью патрульных кораблей и оставляя своих преследователей трепыхаться в океане Космоса. Смит, Джерол и «Дева» составляли триаду, которая уже давно заставляла ломать голову руководителей патрульной службы и стоила им немало седых волос, и когда Смит в тот вечер покидал свой пансион, будущее казалось ему весьма заманчивым.

Ночью в Ландароле творилось черт знает что, как и в других лагерях на всех планетах, где жили люди с Земли, и, когда Смит подходил к центру по улицам, на которых уже зажглись огни, веселье было в разгаре. Зачем он шел туда, нас не касается. Он смешался с толпой в том месте, где огни горели ярче всего и где слышалось постукивание жетонов из слоновой кости и позвякивание серебра, а красный сегир заманчиво клокотал, выливаясь из черных венерианских бутылок. Поздно ночью Смит плелся домой, сопровождаемый лишь спутниками Марса, и вполне понятно, что улица время от времени качалась у него под ногами. Даже Смит не мог стоять твердо на ногах, если пил красный сегир в каждом баре от «Марслама» до «Нью-Чикаго».

Но он проделал обратный путь лишь с незначительными затруднениями и целые пять минут искал свой ключ, пока не вспомнил, что оставил его в замочной скважине для девушки.

Он постучал. За дверью не было слышно шума шагов, но немного спустя щелкнул замок и дверь открылась. Девушка бесшумно отступила назад, когда он входил, и заняла свое любимое место у окна: опершись на карниз, она четко выделялась на фоне звездного неба. В комнате было темно.

Смит повернул выключатель у двери и прислонился, ища опору, к дверной раме. Холодный ночной воздух несколько отрезвил его, да и голова была довольно ясной — у него хмель ударял в ноги, не в голову, в противном случае он не ушел бы далеко на пути беззакония, который избрал для себя. Он стоял, небрежно прислонясь к дверной раме, и рассматривал девушку в ярком свете лампы, несколько ослепленный ее ярко-красной одеждой и светом.