Бабы их, эти проклятые ведьмы, кричали все время,

Будто мы съели овец их. Они б нас в куски растерзали.

Густо летели вдогонку нам брань и насмешки, но все же

С суши к воде мы успели свернуть и нырнули проворно

Оба в камыш, а соваться туда не решались крестьяне,

Так как стемнело, — и все по домам разбрелись поневоле.

Еле спаслись мы тогда… Государь! Мы имеем: насилье,

Смертоубийство, измену; ведь вот о каких преступленьях

Речь тут идет! Государь, покарайте их карой строжайшей!»

Выслушав жалобу волка, ответил король: «В этом деле

Суд разберется. Но Рейнеке слово теперь предоставим».

Рейнеке вышел, сказав: «Если б именно так обстояло

Дело, как волк расписал, — не к моей оно было бы чести.

Но упаси меня бог, чтоб это в малейшей хоть мере

Было на правду похоже! Не отрицаю: волчиху

Рыбу ловить я учил, указал ей дорогу и к пруду

Лично ее провожал. Но она, лишь услышав о рыбе,

Так понеслась, что дорогу, и все наставленья, и меру

Сразу забыла. И если ко льду она там и примерзла,

То потому, что сидела так долго. А стоило раньше

Вытащить хвост, ей хватило бы рыбы и на три обеда.

Жадность к добру не приводит, и кто по натуре привержен

К невоздержанью, к излишествам, тот в результате страдает.

Алчности дух неизменно приносит одни лишь заботы:

Он ненасытен. Ко льду примерзая, могла бы Гирмунда

В этом сама убедиться. Но я благодарности мало

Вижу с ее стороны за мою бескорыстную помощь.

Я и толкал ее всячески и поднимал, но чрезмерно

Грузной она для меня оказалась. За этим занятьем

Изегрим-волк и застал меня. Берегом шел он, увидел,

Остановился и начал кричать и презлобно ругаться.

Я, признаюсь, испугался столь пылкого благословенья.

В ярости дикой меня он не раз, а и дважды и трижды

Самой вульгарной, грязнейшей, похабнейшей бранью осыпал.

Я про себя и подумал: «Спасайся, покуда не поздно.

Помни: беглец — не мертвец!» И я рассудил очень здраво —

В клочья бы он разорвал меня там. Когда из-за кости

Перегрызутся два пса, одному проиграть неизбежно.

Я и решил, что значительно проще и правильней будет

Гнева его и припадка безумья в то время избегнуть.

Злобным он был и остался, спросите его же супругу.

Что же мне пачкаться с этим вконец изолгавшимся типом?

Ведь, увидав, что жена его к месту примерзнуть успела,

Он разразился потоком безбожных проклятий, ругательств.

То, что крестьяне за ними погнались, им было на пользу:

Кровь их в движенье пришла — и не так они оба замерзли.

Что же еще тут сказать? Довольно дурная манера —

Лгать и свою же супругу собственной ложью порочить!

Спросим ее, — ведь она тут присутствует: будь это правдой,

Вряд ли она и сама поскупилась бы на показанья.

Все ж я неделю отсрочки прошу для совета с друзьями,

Как подобает ответить мне на обвинения волка».

Тут и Гирмунда сказала: «Вся ваша жизнь и поступки —

Ложь, надувательство и надругательство. Мы ли не знаем?

Всё только плутни, коварство и наглость! Тот, кто вам верит,

Тот уж за это поплатится. Вы же прославленный мастер

Хитросплетений словесных. Взять случай со мной у колодца:

Два над колодцем висели ведра, и в одно из них, — право,

Я и не знаю, зачем, — вы уселись и вниз опустились,

Но уж оттуда никак не могли вы подняться обратно.

Страшно вы хныкали там. Я утром пришла — удивилась.

«Как, — говорю, — занесло вас в колодец?» А вы мне кричите:

«Милая кумушка! Как же вы кстати! Для вас угощенье

Я приготовил. Садитесь в другое ведро и спускайтесь.

Рыбы тут — уйма!» И так я попала в большое несчастье:

Я вам поверила. Вы же клялись, что объелись там рыбы

Так, что живот разболелся! Дала я себя одурачить:

Глупая, влезла в ведро — и вниз как пошло оно сразу!

Я в нем спускаюсь, в другом— поднимаетесь вы мне навстречу.

Мне это было так странно, и я в изумленье спросила:

«Рейнеке, как это так?» И ответ вы мне дали ехидный:

«Вверх и вниз — так в мире ведется, так вышло и с нами.

Жизни закон неизменный: этот унизиться должен,

Этот — возвыситься, все соответственно качествам личным».

Тут из ведра вы изволили выскочить и убежали.

Я же, убитая горем, весь день просидела в колодце,

К вечеру только спаслась, но каких натерпелась побоев!

Несколько там у колодца крестьян собралось, и случайно

Кто-то меня обнаружил. Голодная, в страхе ужасном,

Я там сидела, дрожа, на душе моей было прескверно.

Слышу я между крестьян разговор: «Погляди-ка, в ведерке

Старый наш недруг сидит, овец пожирающий наших!»

«Ну-ка, тащи его вверх! — другой говорит. — Постараюсь

Встретить его хорошо, разочтемся мы с ним за ягняток!»

Как он там встретил меня — признаться, и вспомнить мне страшно!

Сколько ударов на шкуру мою тут посыпалось! В жизни

Худшего дня пережить не пришлось. Я едва уцелела!»

Рейнеке так ей ответил: «В последствия вникните глубже —

Станет вам ясно, что эти побои пошли вам на пользу.

Собственно, лично я предпочитаю без них обходиться.

Дело же так обстояло, что кто-то из нас неизбежно

Был бы избит: не могли же мы выбраться одновременно.

Это запомнить вам стоит. Не будьте такой легковерной

С кем бы то ни было. Мир, к сожалению, полон коварства».

Волк заявил: «Да к чему в доказательствах лишних копаться!

Кто же мне пакостил больше, чем этот вот злостный мошенник?

Я вам еще не рассказывал, что он в Саксонии сделал,

Как на беду и позор он завлек меня там к обезьянам:

Да, по его наущенью в какую-то влез я пещеру;

Знал наперед он, какая беда меня там ожидала:

Чуть бы замешкался я — без ушей и без глаз бы остался!

Слов обольстительных он не жалел, уверял, что в пещере

Я с его тетушкой встречусь, — имел он в виду обезьяну.

Очень досадовал плут, что я спасся: направил нарочно

Он меня в гнусное логово, что показалось мне адом!»

Пред господами придворными Рейнеке волку ответил:

«Изегрим путает что-то, он несколько тронулся, видно.

Он обезьяну приплел? Так пускай уж точно расскажет.

Два с половиной года назад покутить он собрался

В землю саксонскую. С ним в те места я отправился также.

Это вот — правда, все прочее — выдумка. Были в пещере

Не обезьяны, — макаки! Ни за кузин, ни за теток

Я никогда признавать их не стал бы. Мартын-обезьяна,

Фрау Рюкенау-мартышка — мне родичи: дядя и тетя.

Этим родством я горжусь. Он, дядя Мартын мой, — законник,

Очень почтенный нотариус. Этих же тварей пещерных

Изегрим в родичи мне навязал издевательства ради.

Общего нет ничего между нами, родства — и подавно:

Все они очень похожи на дьявола из преисподней.

Если же тетушкой я величал ту старуху, — поверьте,

Знал я, что делал: терять — не терял, но зато угощенье

Было роскошное. Впрочем, я ей удавиться желаю!

Вот, господа! Мы однажды, с дороги свернув, обходили

Гору какую-то; видим, пред нами зияет пещера,

Мрачная, очень глубокая, страшная. Но, как обычно,

Что-то был Изегрим слаб, с голодухи не в духе. Да кто же

Видел когда-нибудь волка достаточно сытым, довольным?

Я говорю ему: «В этой пещере найдется, наверно,

Снеди порядочно. Думаю, что обитатели тоже

Очень охотно поделятся с нами всем, чем богаты».

Изегрим так мне ответил: «Я вас, племянничек милый,

Под деревцом подожду: вы искусней во всем и, конечно,

Это знакомство завяжете легче. Предложат покушать, —

Вы известите меня». Рассчитывал выждать бездельник,