Виктор фыркнул и хотел было высказаться, но тут заговорил Иван Иванович.

— Вы, молодой человек, сказали это со злостью, потому что вам, по-видимому, кажется, что мы посягаем на ваши священные человеческие права.

— Не на мои лично! — с достоинством возразил Роберт. — А что касается интересов человечества, то я действительно, вы уж простите, не понимаю, как можно в такой момент, когда решается — быть или не быть человечеству вообще, с таким азартом говорить о проблеме все же весьма и весьма второстепенной, тем более, если учесть, что на Земле сейчас сотни миллионов голодают.

Это меня совсем ошеломило. Мямлил-мямлил и высказался. И как! Все прямиком из Арсенала Готовых Мнений. Я не выдержал и спросил:

— А телепатия, что ли, первостепенная проблема, когда сотни миллионов голодают?

— А то, что сотни миллионов голодают тоже, строго говоря, второстепенная проблема по сравнению с угрозой термоядерной войны! — добавил Виктор.

— Но ведь телепатия поможет людям быстрее понять друг друга и договориться, — с убеждением сказал Роберт.

— Понять — это еще не значит договориться. Я в принципе понимаю и без телепатии, что думает, например, Барри Голдуотер, но договориться мы с ним вряд ли сможем, — возразил Виктор. — Но все равно телепатия — дело пока спорное и туманное. Неизвестно, например, все ли способны воспринимать телепатемы. И неизвестно, можно ли будет передавать этим путем словесную информацию. Ведь все ваши опыты — и с картами Зенера, и с рисунками — строятся на передаче образов, верно?

— В общем, да, — согласился Роберт и с интересом поглядел на Виктора. — А вы, значит, интересуетесь телепатией?

— Я более или менее всем интересуюсь, что творится на свете, на то я и журналист, — сказал Виктор.

Почему-то именно в этот момент я всерьез обиделся на Роберта. «Это ж надо, — подумал я, — прийти сюда, изучать говорящего кота, восхищаться им, а потом говорить всякие мещанские пакости об отношении к животным!» И я ни к селу ни к городу спросил Роберта:

— А если бы у вас был вот такой говорящий кот — телепат, как вы к нему относились бы?

Роберт замялся, видимо не зная, что ответить. И тут мы все наперебой начали подсказывать.

— Замучил бы опытами до сумасшествия! — предположил я.

— Потом отнес бы на вскрытие в научных целях, — добавил Виктор.

— И сделал бы из него чучело на память, — сказала Галя. — Это один гражданин в нашем доме привез степного орла и держал его в уборной. Орел очень за это сердился и клевал гражданина куда мог: вечно он к нам бегал йоду просить. Так вот, юннаты узнали об этом и пришли просить, чтобы он отдал орла для живого уголка, они будут за ним хорошо ухаживать. Он пришел к нам и говорит: «Ну что они, сдурели? Я этого орла привез, я его кормил, я к нему привык и не хочу с ним расставаться». Мы говорим: «Так вам же с ним трудно!» А он отвечает: «Ничего, я из него чучело набью, и тогда все будет в порядке».

— Не было бы у этого молодого человека такого кота! — твердо сказал Иван Иванович. — Только у человека, который искренне любит кота, может установиться с ним настоящий контакт вообще и телепатический в частности.

Роберт сразу оживился, когда заговорили о телепатии.

— Это верно, — ответил он вполне объективным и деловым тоном. — Для спонтанного контакта нужны особые условия. Примерно такого рода, как вы обрисовали. Мне кажется, вы все тут меня считаете подонком, — мужественно добавил он, — но я просто не думал над этими проблемами. И с животными общался мало. Мои родители… ну, они были против того, чтобы я играл с животными.

— Полным-полно таких гениальных родителей, — с горечью отозвался Виктор. Да и в школе некоторые горе-педагоги даже дают диктанты на тему: «Не разрешайте детям играть с животными».

— А все-таки: что же делать сейчас, сегодня? — повторил я свой вопрос. Ведь надо же как-то бороться с этой стихией подлости и жестокости!

— Нет, все же это выглядит как-то нелепо! — нервно сказал Роберт. — Ну, ведь кругом войны, угнетение, эксплуатация, классовое и расовое неравенство! Неужели вы думаете, что, если будет решена эта ваша проблема, жизнь существенно улучшится? Надо всеми силами бороться против угрозы войны… простите за эти стандартные лозунги, но когда пытаешься взрослым людям объяснить, что дважды два — это четыре, а не… не собака… И что нельзя отвлекаться на второстепенные дела, когда не сделано основное…

Славка подошел к Роберту и положил ему руку на плечо.

— Старик, знаешь, что ты мне напомнил? — сказал он, задушевно улыбаясь. Видел я один вьетнамский фильм. Там есть такой разговор. Один боец читает книгу, а другой говорит: «Зачем ты это делаешь? Ты бы лучше поберег силы для борьбы с захватчиками!» На что боец отвечает: «Так я и читаю затем, чтобы накопить силы для борьбы с захватчиками».

Я, наверное, никогда толком не пойму, умный Славка или нет. Скорее всего, он умный — в том смысле, что сообразительный и даже довольно хитрый и практичный где-то внутри. Но у него пока что избыток сил и он еще не придумал, куда именно их тратить, а поэтому пробует то одно, то другое, пока не выберет. Прикидывается дурачком, этаким легким, веселым, безответственным парнем — это он любит, но только он вовсе не дурачок, я в этом время от времени убеждаюсь, потом опять забываю как-то и верю веселой шутовской маске, которую он обычно напяливает. И хобби у него с этими афоризмами уж очень интеллектуальное в самом принципе, а отбирает он афоризмы и вовсе толково: я не встречал у него нудных и бесцветных повторений общеизвестных истин, какие бывают во всех почти сборниках афоризмов. Вот и с этим диалогом из фильма, — у меня тогда, помню, возникло ощущение, что Славка по рассеянности рванул с лица смеющуюся маску, и стали видны его проницательные глаза.

Глава десятая

Что-то я расфилософствовался. Наверное, потому, что отвлекли меня: пришла сестра мерить температуру и разговорилась со мной и с соседом. Нас двое в этой маленькой светлой палате с окнами в сад; сосед у меня тихий, симпатичный парень, моих лет, конструктор. Попал сюда с переломанными ребрами и многими другими неприятностями — автомобильная авария; но сейчас уже выздоравливает и очень так симпатично радуется жизни, поскольку она прекрасна и удивительна. Моя история для него служит лишним подтверждением этого тезиса — он ахает, восхищается и уже сколько раз умолял принести Барса в палату. По Барсу я и сам соскучился, но такого здоровенного котищу мама в сумке не протащит незаметно. Вот скоро с ноги снимут гипс, я буду вставать, мама принесет Барса под окно (наша палата на первом этаже), и тогда мы с ним наконец повидаемся. Мама говорит, что он очень без меня скучает и слегка похудел.

Да, так о разговоре. Придется, видно, опять крутить пленку… Ага, вот она. Роберт выразил недоумение, при чем, мол, тут разговор вьетнамских бойцов, но Виктор сказал, что Славка смотрит в корень и что борьба против войны не может вестись отдельно от борьбы против жестокости и насилия вообще.

— Молодой человек, вы мне вот что скажите, — обратился Иван Иванович к Роберту. — Как по-вашему: можно создать идеальное общество на базе рабовладения? Я говорю даже не об уровне техники и экономики, а только о моральных проблемах.

— Ну, это какой-то все же странный вопрос.

— Почему же «странный»? В рабовладельческих государствах существовало великое искусство и великая наука. Венера Милосская и Ника Самофракийская создавались в мастерских, которые обслуживали рабы. Так же как на пиру, описанном Платоном, где блистают умом и остроумием философы и поэты, рабы моют ноги гостям, и всем кажется, что это в порядке вещей и иначе быть не может.