— Второй Давид! Как он убил льва и медведя! Рассерженные неуместным шумом, оба книжника одновременно вскочили со своих мест и, предложив прочитать молитву, завершили диспут, после чего, не обращая внимания даже на своих учеников, вышли со Двора.

Первый книжник сказал второму:

— Какой нахал этот мальчишка! Его совсем не научили держать язык за зубами и слушать старших. Интересно, кто он такой? Уверен, у него нет родителей. Незаконнорожденных детей легко узнать по неуклюжей походке и нежеланию должным образом приветствовать старших.

— Да, нет! Мальчик даже слишком хорошо знает Закон. К тому же его бы не пустили на диспут, разве только с незаконнорожденным его разделяют десять поколений. Он вполне уважительно приветствовал нас, когда мы уходили. А какая у него походка, нам неизвестно.

— Может, ему еще не сказали, что он незаконнорожденный, но меня не проведешь!

— Ты не прав. Если бы он был незаконнорожденным и от него это скрыли из жалости, его учителя все равно знали бы об этом и он не имел бы возможности в таких тонкостях изучить Писание. Зачем учить незаконнорожденного, если его все равно не пустят в общину?

— Давай вернемся, узнаем его имя, а потом наведем справки.

Придя туда, где проводились диспуты, они обнаружили, что их место в тени заняли другие книжники. Иисуса нигде не было видно, однако они остались послушать своих собратьев. По сути это был не спор, а протест нескольких фарисеев против нарушения, как они считали, Закона первосвященником. Вопрос заключался в том, правильно или неправильно поступил первосвященник, приняв дар в Храмовую казну от продажной женщины еврейского происхождения, которая раскаялась в своей прежней жизни и во искупление грехов хотела пожертвовать все деньги, заработанные дурным способом, в Храм? Фарисеи настаивали на том, что если первосвященник и имел право касаться этих денег, то он должен был раздать их бедным, а не присоединять к сокровищам евреев, потому что в двадцать третьей главе Второзакония прямо сказано:

Не вноси платы блудницы и цены пса в дом Господа Бога твоего…

Это запрещение, между прочим, хотя и приписывается слуге Господа Моисею, говорят, датируется временем царя Иосии, ибо именно он положил конец древнему обычаю иевусеев, по которому девушки Иерусалима предлагали себя чужестранцам и оставляли заработанное ими у ног Анаты, супруги Иеговы.

Все говорившие старались перещеголять друг друга в осуждении первосвященника. Когда же они угомонились, председательствующий спросил:

— Кто из сынов Израиля хочет возразить?

Тут опять поднялся Иисус и попросил разрешения задать вопрос. («А, вот он!» — сказал первый книжник.)

— Спрашивай, неуемный отрок!

— Я слыхал в городе разговоры об этом даре. Разве первосвященник не отдал его на строительство дома для отдыха рядом с теми покоями, где он проводит последнюю неделю перед днем очищения?

— Да, правильно. И покои для отдыха — это часть Храма. Какие могут быть сомнения?

— Тем не менее я считаю, что деньги потрачены правильно.

— Да? Почему же? Что говорит сын Велиала? — закричали все сразу.

— Разве не написал пророк Михей в первой главе и седьмом стихе своей книги: «Все истуканы ее будут разбиты и все любодейные дары ее сожжены будут огнем, и всех идолов ее предам разрушению, ибо из лю-бодейных даров она устраивала их, на любодейные дары они и будут обращены». Просвещенный Гиллель трактовал этот текст так, что чистое всегда тянется к чистому, а нечистое — к нечистому. Никто же не ужаснется, если увидит, как свинопас трогает свинью. Но зато ужаснется, если увидит, как свинопас трогает ребенка благочестивого еврея или этот ребенок трогает свинью. Подобное должно сочетаться с подобным. Дом для отдыха — место нечистое. Оно как бы собирает в себе все нечистое в чистом Храме, но это не Храм как таковой и не часть его. Если женщина раскаялась, весь Израиль должен возрадоваться, и первосвященник не может отказаться от ее дара, потому что это дар раскаяния. Дом для отдыха, хотя он и нечистый, необходим, так пусть он будет куплен на нечистые деньги, а не на чистые!

Книжник спросил насмешливо:

— Значит, распутство необходимо, если, как ты говоришь, подобное должно сочетаться с подобным?

— Конечно же, распутство — необходимость. Ни одна женщина в Израиле не будет распутничать из удовольствия, ибо она теряет и семью, и друзей. Голод и нищета гонят ее на торговлю собой. Любая распутница в Израиле, как учил меня мой просвещенный учитель Симон из Александрии, — совращенная и отринутая родными девственница. Из этого я делаю вывод, что до тех пор пока безнравственные мужчины совращают девственниц, а дураки водятся с продажными женщинами, распутство — необходимость. Подобно этому, пока первосвященники не постятся в преддверии дня очищения, дом для отдыха тоже необходимость.

Все молчали, не зная, как ответить мальчишке, который использовал в своей речи три главных принципа фарисеев: быть щедрым, практичным и опираться на тщательно изученный текст.

— Неплохо, неплохо! — пробормотал второй книжник. — Смотри не на мехи, а на то, что в них. Иногда в новых мехах старое вино, а бывает и наоборот.

— Пусть тот, кто не согласен со мной, скажет свое слово! — храбро выкрикнул Иисус.

И вдруг из толпы раздались возгласы:

— Вот он! Наконец-то! Мой сын! А мы-то думали, ты потерялся!

Иисус скользнул в толпу и почтительно поздоровался с Марией и Иосифом.

Мария никак не могла успокоиться:

— Три дня я была сама не своя! Почему ты не сказал нам, что останешься в Иерусалиме? Неужели ты забыл о своей матери?

— Не подотчетен я теперь матери, ибо призван к делу Отца моего. И все же прости меня за огорчение. Я сказал двоюродному брату Палти, чтобы он передал тебе, где я буду, а он, видно, забыл.

Первый книжник толкнул локтем второго и, отведя его в сторонку, прошептал на ухо:

— Видишь, я прав. Если бы этот человек был его отцом, он бы не позволил женщине вмешаться. Вспомни суд Соломона: родитель доказывает себя в минуту опасности.

— Странно, однако, — сказал второй книжник. — Я знаю его, хотя он сильно постарел с тех пор, как мы виделись в последний раз, и борода у него пострижена иначе, и одежда вроде победнее, чем раньше. Это Иосиф, сын Илии, из дома Давидова. Все думали, что его убили во время вифлеемской резни, а он в прошлом году опять объявился в Галилее.

— Иосиф? Иосиф из Еммауса? Иосиф, который занимался продажей леса?

— Да, тот самый.

— Помнится, лет десять назад или, может, побольше ходили слухи о ею женитьбе на дочери старого Иоаки-ма-наследника, который погиб, когда Афронт в последний раз явился в Кохбу. Я забыл, что там в точности было с этой женитьбой, но что-то необычное. Кажется, он приехал с выкупом за невесту, а невесту увезли разбойники. Никак не могу вспомнить, когда они опять соединились. Правда, в то время меня не было в Иерусалиме, но ставлю свой старый плащ против твоего нового, что девчонку изнасиловали, а старый Иосиф вновь сделал из нее честную женщину. Это на него похоже.

— Принимаю твое пари, но ничего подобного не могло быть. Иосиф бы никогда не разрешил мальчишке прийти сюда, если б он был незаконнорожденным.

— Нет? А может, он потому позволил его матери так много говорить, что сам возмущен его появлением тут?

— Посмотрим…

— Каким образом? Родословной дома Давида нет. Свирепый и его сын уничтожили ее.

— Мать мальчика… Если я прав… Она воспитывалась в Храме и жила там до того, как ее увезли разбойники, поэтому должна сохраниться запись о выкупе. Этим ведает мой сын. Пойдем к нему!

Гиллель был болен, но от своих учеников узнал об Иисусе и о том, как он принял участие в диспуте о пожертвовании продажной женщины. Он одобрил суждение Иисуса словами, которые стали едва ли не последними в его жизни:

— Щедрое сердце всегда найдет дверь для тех, кто ищет Бога, так же как скупец всегда найдет замок закрыть ее.

Эти его слова были переданы Иисусу, и он гордился ими не меньше, чем римский солдат — венком за храбрость.